Дела семейные

То был вечер, которого так нетерпеливо дожидался Джал: Эдуль должен был приступить к штукатурным работам. Но «умелые руки» никак не могли заставить себя взяться за дело. Нетронутый мешок штукатурного гипса приткнулся у входной двери.

От вечерней прогулки пришлось отказаться. Джал решил не выходить из дома в надежде опровергнуть таким образом обвинения Манизе в сводничестве. Ему хотелось бы поговорить с ней напрямую, пригласить ее посмотреть, как трудится ее Эду, чтобы убедилась, что ничего предосудительного не происходит.

Но он воздержался: ссоры супругов, которые он, подходя к окну, слышал каждый вечер, не оставляли сомнения в том, что Манизе не намерена смириться. В последнее время в ее гневных тирадах звучала и фаталистическая нота: не удивительно, что с ними приключилась такая беда, — Эдуль рискнул поселиться в доме, на котором лежит печать несчастья, который разрушает семьи, который убил двух женщин и дал жизнь целому поколению неудачников. Дом затронул и ее мужа.

Куми потребовала, чтобы Джал перестал подслушивать.

— Ну не странно ли, что ты теперь все слышишь? Когда я с тобой говорю, твои уши ничего не воспринимают.

— Мне легче слышать на расстоянии, потому что так легче регулировать звук.

Джал посетовал на то, что из-за изуродованных потолков оказалась в беде счастливая семья — супруги, жившие как голубки. Куми заметила, что, будь семья уж такой счастливой, не было бы подобной реакции на ерунду.

— Это для тебя ерунда, а для Манизе нет, — возразил Джал, — она же не знает фактов.

— При чем тут факты. Люди сами творят себе факты. Это Эдулю решать — продолжить работу или бросить.

К большому облегчению Джала, Эдуль продолжал работать — и над потолком, и над умиротворением жены. Она ошибается — он много времени проводит наверху, и трудная работа доставляет ему удовлетворение, но разве это причина, чтоб его лапочка выдумывала разные гадости? Почему ей не примириться с тем, что у мужа есть свое, мужское хобби! Неужели ей приятней было бы, если б он увлекался вышиванием или вязанием? Вел себя как баба?

Настойчивость Эдуля принесла плоды: Манизе смягчилась, и ссоры понемногу утихли. Она взяла привычку под разными предлогами забегать наверх с неожиданными проверками.

— Извини за вторжение, — говорила она Джалу, облегченно отмечая, что муж стоит на стремянке, а Куми не видно. — Эду, милый, к ужину рыбу сделать жареную или под соусом?

— Сегодня я жареной хочу, — подмигивал Джалу Эдуль. — Сегодня вечером я хочу, чтобы все шипело и шкворчало!

Манизе хихикала, поглядывая на Джала, который делал вид, будто выключил слуховой аппарат.

Или являлась справиться насчет глажки: голубую рубашку выгладить или темно-желтую, какую он предпочитает?

— На завтра голубую погладь, — распорядился муж и добавил, думая, что они одни, — а сегодня погладишь мне костюм, в котором я родился.

Манизе в панике прижала палец к губам, а глазами показала на дверь, возле которой стояла Куми. Он закрыл рот перепачканной в известке рукой, а Куми закатила глаза и пошла прочь, возмущенная их недостойным поведением.

Через восемь дней после начала штукатурных работ Эдуль чисто вытер кельму и торжественно объявил, что гостиная готова. Позвал Манизе с лестничной клетки и велел Джалу привести Куми из ее комнаты.

— Ну как? — расплылся он в улыбке. — Что скажете?

Хоть Джал с Куми были готовы к наихудшему, они не могли найти слов. Молча смотрели в потолок, покрытый большими и малыми кратерами — домашний вариант лунной поверхности, — и старались скрыть смятение.

Манизе бросилась на амбразуру:

— Знаешь, Эду, я поверить не могу, что ты все это сделал один! Ну не потрясающие у него руки? — пригласила она Джала и Куми присоединиться к ее похвалам.

— Отличная работа, Эдуль, — забормотали они. — Мы так благодарны…

— Пустяки, — скромно отмахнулся Эдуль, хотя глаза его сияли. — Вы уж извините, что я столько провозился.

— Четыре недели совсем не долго для такой замечательной работы, я думала, потребуется больше! — сказала Куми.

Манизе злобно посмотрела на нее.

— Теперь ты можешь приступить к папиной комнате, — сказал Джал.

Но Эдуль заявил, что берет трехдневный отпуск. Они с женой вышли, взявшись за руки, сопровождаемые добрым, отеческим взглядом Джала. Куми закрыла за ними дверь.

После передышки Эдуль начал отбивать штукатурку с потолка в комнате Наримана. Дело спорилось, поскольку в этой комнате добросовестно поработал молоток Джала. Эдуль иногда переставал насвистывать и с изумлением рассматривал урон, нанесенный потолку мнимой протечкой.

На второй день он воскликнул: «Черт побери!» — и позвал клиентов.

— Вам известно, что здесь проходит балка?

Они кивнули.

— Плохо дело. Я обнаружил, что она гнилая.

— Что?

— Гнилая, — повторил он, наслаждаясь произведенным эффектом. — Гни-ла-я.

— Не может быть! — Джал не мог согласиться с липовой бедой.

— Мужайся, Джал, сынок. Новость не из приятных, но что я могу сделать? Я обязан честно сказать, что обнаружил. Видишь третье перекрытие?

— Как могло дерево так быстро сгнить?

— А откуда мы знаем, как долго оно мокло? Может, тут месяцами подтекало, прежде чем обвалилась штукатурка.

— Невозможно!

— Да ты откуда знаешь?

— Знаю! Потому что…

Куми быстро вмешалась, боясь, как бы брат не ляпнул лишнего:

— Ладно, допустим, балка гнилая. Что дальше?

— Как это «допустим»? Что вы, не доверяете мне? Одна гниль! Балку надо заменить.

— Нет! Ничего не надо трогать!

— Не веди себя как ребенок! — прикрикнула на Джала Куми. — Давайте все спокойно обсудим. Эдуль, ты уверен?

— На тысячу процентов.

— Понятно.

Куми стала соображать: замена балки означает, что папино возвращение опять откладывается.

— А ты можешь за это взяться?