Делай, что должно. Легенды не умирают

Звякнуло окно. Коротко так, предупреждая.

— Белый, к нам гость. Ты не хочешь его пропустить, я уверен.

Сам он с радостью отправил бы сейчас даже этого гостя подальше, но торопиться не хотел. Да и не отстанет же теперь — не мог вчера не учуять того фейерверка, которым Керс просто во все стороны фонтанировал.

— Гость? — заморгал со сна Белый.

Сел, потер лицо — и ошалело уставился на появившегося прямо в комнате мужчину. В смысле, не зашедшего, не вылезшего, там, из окна — просто появившегося и все. Керс криво усмехнулся изумлению, мелькнувшему на лице Белого. Да, гость впечатлял. Он не был высок, но при этом отличался такой шириной плеч, что не во всякую дверь протиснулся бы. Казалось, его можно поставить вместо какой-нибудь колонны, поддерживающей нижний этаж здания, и он будет стоять, лишь иногда с ворчанием переминаясь с ноги на ногу: мол, плечи затекли и надоело все.

Светлые, в песчаный отлив, волосы были едва-едва прихвачены кожаным ремешком, грозившим соскользнуть под тяжестью грозди бусин: стеклянных, металлических, каменных, ажурных и резных, в виде воздушных шаров и листьев. Это как-то отвлекало от лица, но стоило взглянуть — и оно уж не выпадало из памяти. Потому что было обезображено глубокими оспинами, поджившими следами ожогов, будто кто горсть углей кинул и от души в них рожей впечатал.

Керс рядом с этим мужчиной казался тонкой свечкой, запаленной на фоне валуна. Однако же шагнул к нему, бестрепетно дал стиснуть громадной лапищей свою ладонь, обнять — и даже не крякнул под парочкой крепких хлопков, из кого другого вышибивших бы дух.

— Здравствуй, Фарат.

— И тебе привет, — прогудел тот, аж окно в ответ звякнуло. — Ну, знакомь, что ли? А то я уж нарадоваться не могу, на вас глядя. Давно ты так не полыхал.

— А то ты сам его не знаешь, — Керс только головой покачал, ухмыляясь уже в открытую. — Лито Ворон Белый. Просто — Белый.

— Так одно дело со стороны смотреть, а другое — лицом к лицу, — и Фарат протянул лапищу Белому.

Тот пожал её, но по глазам было видно: еще не верит и не понимает. Вот самую-самую каплю осталось, чтобы наконец дошла мысль. Глядя на это, Фарат все-таки не выдержал. Расхохотался так, что звоном отозвались уже все окна, где-то захлопали двери, зашелестело листвой одинокое дерево на улице.

— Ох, не могу… Правду говорят: от любви дуреют, как есть дуреют!

— Белый, — Керс глянул укоризненно, только глаза тоже смеялись, лучились задорным весельем. — Это Фарат. Мой побратим.

И только тогда до затуманенного чувствами, обретением цельности себя и вообще всем прочим разума дошло: Керс! Керс и Фарат! Два поселения, когда-то в незапамятной древности времена слившиеся воедино и давшие начало столице Ташертиса!

— Ты… То есть… Я!.. — вытаращился, заморгал по-птичьи, вызвав новый взрыв хохота.

— Неужто не догадывался, белогривый?

Тот честно помотал головой.

— Да я вообще не думал, что такое возможно! В смысле, я же… А Керс, получается…

— Только вот не говори, что веришь в сказочки про безумных удэши, яскравку б тем сказочникам! — проворчал Керс, бесцеремонно усаживаясь рядом с ним и накрывая сжавшийся на одеяле кулак горячей ладонью — слишком горячей, не то, что для человека, но и для нэх!

Как Белый мог не заметить этого раньше, он тоже не очень понимал. От других таился, после той встречи стараясь походить на нэх — успешно, надо сказать, но вот с ним не мог сдержаться, сила так и плескала.

Он ведь действительно вышел прогуляться той ночью. Проснулся, убедился, что с Фаратом все в порядке — во всех смыслах, что тот растекся по городу, вслушиваясь и вглядываясь, приходя в себя после глубокого сна. Он сильно пострадал тогда, побратим, настолько, что заснул накрепко — и Керс придремал рядом, даже во сне поддерживая и залечивая. Воплотись они тогда — и, наверное, то, что сейчас стало шрамами, было бы жуткими гнилыми ранами.

Прогулка для огненного удэши выглядела бросками от одного источника огня к другому, пьяным весельем, движением после трех веков оцепенения. И вдоль дороги он тогда пошел именно поэтому, побратимство научило его сдержанности — и сдерживался, привыкал заново к телу, понимая, что придется общаться с нэх. Тогда же Стихии и принесли Белого. Сначала Керс не понял, зато потом был им благодарен, разглядев в нем свою половину. Да, и такое случалось, недаром удэши называли нэх своими детьми.

Белый был силен, достаточно силен, чтобы стать ему не только любовником. Керс, если честно, немного опасался того, что может не сдержаться и сделать больно: отвык за столько-то веков, да и раньше не больно-то с кем ласкался. Слишком буйный, слишком горячий. Побратимство с Фаратом действительно научило многому, и держать себя в руках — тоже. Но кто б знал, как это было тяжело! А в особенности — когда пришлось отпустить Белого, чтоб голову проветрил, в согласие с самим собой пришел. Керс знал, куда тот едет. Знал, кого может встретить там.

Но то ли Янтор, растолкав всех, до кого сумел дозваться, еще не вернулся в свою вотчину, то ли Акмал молодой огненногривый жеребенок не заинтересовал. И Керс искренне счел это хорошим знаком. Потому что, вернись Белый, пропахший чужой силой — не удержался бы, не сохранил лицо. Ревность — тот же огонь, она жжется так, что сил никаких нет. И устраивать сцену до объяснения… Хорошо, обошлось. А теперь уже и не придется, Белый его и только его! И уж это чует хорошо, вон жмется, плечо к плечу, смотрит на Фарата недоверчиво, спрашивает осторожно. О городе, о приюте, о детях. О том, что волнует.

Фарат не стал задерживаться, ушел быстро. Видел, что не к месту, но не явиться не мог — это Керс тоже понимал. Слишком долго делили одни земли, чтобы не явиться взглянуть на чужую пару. Керс гадал, встретит ли Фарат и свою половинку когда-нибудь. Ведь весельчак, открытый, щедрый, умеющий быть и серьезным и даже суровым. Надежный. Но мысли о побратиме улетучились вместе с ним, и Керс, предчувствуя нелегкое объяснение — до чего ж люди, даже и нэх, любят слова! — снова устроился на кровати, только уже не рядом — напротив.

Но Белый удивил. Долго разглядывал, ничего не сказав, только горел ярко и жарко, белым пламенем, в которое хотелось зарыться пальцами. Потом глянул за окно, кивнул чему-то и зашарил по полкам стоящего у кровати стеллажа. В крохотной комнате только он с кроватью и помещался, да еще техническая ниша, переделанная под шкаф для одежды.

Керс с любопытством следил, как Белый ставит на подоконник толстую длинную свечу, как запаливает её, подправив фитиль. Свеча лучилась Огнем сразу многих нэх, и это было интересно.

— Завтра вечером будь свободен, хорошо?

— Хорошо. А что будет завтра? — любопытно прищурился Керс, подумал и лег на край кровати, развязывая привычный платок. Под ним он прятал уже почти совсем сгладившийся шрам — давнее приобретение, еще до побратимства с Фаратом, напоминание о том, что иногда полезнее промолчать.

— А увидишь! — пообещал Белый. — А пока… Ты мне все-все расскажешь!

И Керс расхохотался сам, позволяя силе растечься по улицам, толкнуть пламя жаровен, свеч и очагов вверх, заставляя плясать и веселиться вместе с ним. Удэши. Расскажет. Все-все!