Делай что должно

Караульный ошарашено уставился на нее, судорожно сглотнув. Солдаты, переглянувшись, заухмылялись во весь рот. Несколько мгновений десятник беспомощно переводил взгляд с них на девушку, затем махнул рукой и сам загоготал.

– Ну, подловила ты меня, девка!
– отсмеявшись, сказал он.
– Совсем забыл, что у Всадников бабы, ровно мужики, на конях ездят да пикой орудуют, да еще и одеваются так, что от парней не отличишь… Ладно, извини за грубое слово, будет мне впредь наука. Так о чем это я? Ну да. На южных границах тоже неспокойно, соседи - харазги да жугличи - дозоры тревожат, бывают, и стрелы пускают. Кое-кого поцарапали, но до смерти никого не убили. А воевода городской отвечать не велел, чтобы не злить их понапрасну. В общем, вроде и ничего особенного, но неспокойно как-то, камень на душе лежит. Совет вот тоже наемников скликает на всякий случай, налоги подняли, лавочники недовольны, но пока помалкивают. Слушай, темник!

– внезапно оживился он.
– А ваши ребята не хотят деньжат подзаработать? Нам верховых патрулей не хватает, все пешком топаем, а у жугличей кони хоть и плоше ваших, да все лучше своих двоих. Воевода наш от пары-тройки сотен Всадников на службе не отказался бы, точно говорю. Лютые - оно хорошо, но мало их, только обозы охранять и хватает. А?

– Не знаю, Серет, - качнул головой Телевар.
– Не мне такие вещи решать, да только сдается мне, что наш конязь не согласится. Не любим мы в чужие дела соваться, а деньги ваши нам ни к чему. Сейчас вот железом да тканями затоваримся - и нашей общине на год-другой хватит. Ладно, недосуг с тобой разговаривать, солнце уже к закату клонится, а до города еще пилить и пилить. Да и на ночлег устроиться - не минутное дело. Бывай, десятник, в городе свидимся, там и поговорим.
– Тысячник поворотил коня. Серет поглядел ему вслед, странное выражение мелькнуло у него на лице. Затем он махнул рукой, отступил на обочину, и тут же караван с глиной пришел с движение. Маленький обоз всадников двинулся за ним. На прощение Ольга ехидно подмигнула Серету и высунула язык. Тот широко ухмыльнулся и показал ей большой палец. Теомир почему-то сразу преисполнился к говорливому десятнику неприязнью.

Галазир явно был не в духе.

– А, явился - не запылился… - буркнул он Тилосу вместо приветствия.
– Ну, что на сей раз скажешь плохого?

– Грубый ты, воевода, - пожаловался тот, без приглашения бухаясь в кресло. Кресло было дубовым, с высокой прямой спинкой, лишь сиденье обшили мягкой материей. Сидеть в нем - сущее мучение, но посланник развалился как на пуховой перине.
– Грубый, никакого тебе этикету, ниже хотя бы "здравствуй". И как тебя выборные терпят?

– А они и не терпят, - объяснил воевода.
– Они ко мне без особой надобности не суются, а какая у них может быть надобность? Деньги мне казначей платит, дело свое я и без них знаю. Ко мне только этот гусь… как его… Дребодан!… и заглядывает раз в полгода. Морщится, но помалкивает. И то: назвался головой - полезай в шапку. А ты чего явился?

– Пожрать есть чего?
– осведомился Тилос, зевая во весь рот.
– Четыре дня на ногах, хлебом да водой да всякой дрянью питался. Воров у вас в тюрьме и то лучше кормят…

Галазир с размаху врезал ладонью по заваленному всякой канцелярской всячиной столу. От могучего удара стол затрещал, часть документов свалилась на пол. Галазир подумал и смел остальные пергаменты туда же. На полу получилась неопрятная куча, зато стол засиял первозданной, но вусмерть исцарапанной полировкой. В приоткрывшуюся дверь просунулось испуганное лицо слуги.

– Эй, ты, как тебя там… неважно, дуй на кухню и тащи сюда, что от обеда осталось, - заявил ему воевода.
– А ежели все сожрали, пусть приготовят чего на скорую руку. Сейчас перекусишь по-быстрому, а потом все равно ужин будет, - объяснил он Тилосу. Дверь захлопнулась, по коридору раздался дробный перестук босых пяток мальчишки-прислужника.
– Ну, с чем пожаловал?

– Да все с тем же, - снова зевнул Тилос.
– Ох, извини, на ходу засыпаю, а уж в кресле… Серый Князь все еще предлагает договор, условия прежние.

– Ну, а ко мне чего явился?
– сердито спросил воевода.

– Я - лицо наемное, что мне скажут, то и выполню. К этому… дохлый кот, опять забыл! К Дребодану тебе и надо, он у нас главный по чужеземным сношениям.

– Кончай дурака валять, - поморщился посланник.
– Ломаешься словно девица красная. Сам знаешь, что сделают по твоему слову. Почешут в затылках и сделают. Ну так что?

Какое-то время Галазир сосредоточенно сопел, уставившись в окно, потом шумно выдохнул воздух и повернулся к посланнику.

– Навязался ты на мою голову, - пробурчал он недовольно.
– Слушай, Тилос, ты меня знаешь. Я против тебя лично ничего не имею, да и против хозяина твоего - тоже. Много чего я про него слышал, ну да это понятно кто рассказывает. И условия не самые плохие, и Совет убедить можно, и даже выгоду мы из того извлечь сможем. Но…

– Но тебе не нравится ходить под кем-то еще, - спокойно закончил за него Тилос.
– Свою волю предпочитаешь, хоть бы и в цирке бродячем, но хозяином. А тут еще всякие-разные воду мутят. Хороший предлог для Совета, хвалю. Но ситуации это не меняет. Ты что знаешь… - Дверь распахнулась от пинка ногой, и посланник осекся. В дверь, тяжело пыхтя, просунулся мальчишка, нагруженный огромным подносом с половиной поросенка и двумя жареными гусями. Его сопровождала толстая повариха в почти белом переднике, держащая в одной руке кувшин с легким вином, а в другой - корзинку с хлебом.

– Больше не было, - виновато пропищал слуга, с трудом помещая поднос на стол.
– Дядя повар сказал, что вечером можете хоть обожраться, а сейчас - и не просите, нету.
– Он шагнул к двери, посмотрев на прощание на гуся голодными глазами.

– Стой, - приказал Тилос.
– Есть хочешь?

Мальчишка кивнул, сглотнув слюну. Тилос ухватился рукой за гусиную ногу и дернул, затем протянул вырванный кусок мальчугану. Тот схватил мясо и тут же впился в него зубами, мгновенно вылетев из комнаты. За ним, притворив дверь, выплыла повариха, неодобрительно качая головой.

– Не кормите вы их, что ли?
– пробормотал Тилос, с жадностью поглощая кусок поросенка.
– Как в голодный год, честное слово…

– Да их корми хоть по пять раз на дню, все мало будет, - отмахнулся воевода.
– Что ты там говорить начал?

– Жугличи движутся к границе, - с набитым ртом ответил посланник.
– Слушай, дай поесть спокойно, а? Небось не помрешь от любопытства?

– Жугличи?
– пожал плечами воевода.
– Эка невидаль. Они уже второй год наши заставы на дорогах тревожат. Молодежь балуется. Не убили никого - и ладно.

– Оштрелилиы, - пробормотал посланник, почти не жуя проглатывая огромный кусок гусятины.
– Тьфу. Говорю, подстрелили бы парочку озорников - сразу утихомирились бы…

– Ну да, утихомирились!
– не согласился воевода.
– Как раз бы и напали со злости-то.

– Если бы просто со злости напали, вы бы их быстренько потрепали и назад загнали, - мотнул Тилос головой, не отвлекаясь, впрочем, от еды.
– А если они нападение готовят, то пусть лучше не до конца подготовленными нападут, вам же проще. Но сейчас я не про то. Два дня назад они все в вашу сторону двинулись, целыми таборами. Женщины, дети, стада…

– Что?
– удивился воевода, аж привставая в кресле.
– Это что, переселение?

– Уф, - Тилос откинулся на спинку кресла и сделал солидный глоток прямо из кувшина.
– Вроде нажрался. Спасибо за угощение, воевода. Нет, это не переселение. Это война, Галазир, самая натуральная война.

– Да ты-то откуда знаешь?
– возмутился Галазир.
– У них основные кочевья в двадцати дневных переходах отсюда. Птицей ты летаешь, что ли?

– Может, и птицей, - пожал плечами Тилос.
– Давно не в двадцати, кстати, в семи-восьми. И уж лучше бы тебе в это поверить. Я когда-нибудь обманывал?