Делай, как я!

Кроме того, он уже успел осмотреться – увидел солдатские гимнастёрки, лежащие на скамейках, услышал за перегородкой плеск воды и решил, что уколов не будет.

– Раздевайся! – приказал сутулый длиннорукий солдат, и стёкла его противогазных очков грозно блеснули.

Сорокину-младшему ничего не оставалось, как послушно и быстренько раздеться.

Через минуту он уже оказался под прохладным душем. Душ был сильный, колючий – струйки воды жёстко колотили Сорокина младшего по спине, по плечам и макушке.

И всё же Валерка повеселел. Храбрость вернулась к нему. Он уже видел, что ничего страшного с ним не случится. Чего было бояться! И вообще советские солдаты должны защищать советских детей. Это каждый знает.

Он уже прикидывал, как станет рассказывать у себя в классе о своих приключениях, о том, как попал в "заражённую" зону и как его отмывали.

Из-под душа он вышел окончательно осмелевшим. Он хотел было сунуться обратно, туда, где раздевался, но красная стрелка, приколоченная на стене, показывала, что выходить нужно в противоположную сторону. Туда он и направился.

Солдат – уже самый обыкновенный, в обычной солдатской форме – протянул ему короткое вафельное полотенце и трусы. Трусы были широченные, старые, давно потерявшие свой синий цвет.

– Это не мои, – весело сказал Сорокин-младший. И даже хихикнул. Наверно, пять таких Сорокиных можно было поместить в эти огромные трусы.

– А твои мы сожгли, – равнодушно сказал солдат.

– Как сожгли?

– Очень просто. Как положено. Как заражённое обмундирование.

Он говорил по-прежнему спокойно, равнодушно, без улыбки, но всё-таки у Валерки ещё оставалась надежда, что он шутит. В другой бы раз он обрадовался, что его одежду назвали обмундированием, но теперь ему было не до смеха.

– Да-а… сожгли… – протянул он. – У меня там ещё рубашка была… Новенькая… И штаны…

– И штаны тоже сожгли, – сказал солдат.

Он отвернулся и принялся считать полотенца.

– А как же я? – всё ещё не веря в то, что произошло, спросил Сорокин-младший дрогнувшим голосом.

Солдат продолжал считать полотенца. Он только молча пожал плечами.

Потом оторвался от своих полотенец и сказал:

– А так и шпарь в трусах… Только не забудь придерживать.

Валерка представил себя, бегущего по военному городку в этих широченных, выцветших, развевающихся трусах и чуть не заплакал.

Всё было так хорошо, так здорово, так весело – и на тебе!

Что было делать?

Он надел трусы. Ну, пятерых не пятерых, но троих Сорокиных в них вполне можно было всунуть.

Валерка опустился на деревянную скамейку и сидел так, не шевелясь, притихнув от горя.

Он и не подозревал, что как раз в этот момент там, за деревянной перегородкой, всего в нескольких метрах от него прошагал его старший брат.

Сорокин-старший обошёл уже добрую половину военного городка.

"Уж я ему покажу! – повторял он про себя. – Я ему покажу!"

Если бы он догадывался, в каком плачевном положении находится сейчас его младший брат, наверняка он бы пожалел его и пришёл ему на выручку. Ещё утверждают, что существует какая-то телепатия, передача мыслей на расстояние! Да разве, если бы существовала эта самая телепатия, мог бы Сорокин-старший пройти мимо и не почувствовать, что его младший брат сидит, печальный и полуголый, всего в нескольких шагах от него! А он прошёл и не почувствовал. И уж если родному брату ничего не подсказало сердце, то на чью же ещё помощь мог теперь рассчитывать Валерка?!

Выходит, ничего не оставалось ему, как мчаться в солдатских трусах через весь военный городок – мимо казармы и мимо столовой, мимо солдатского магазина. И все наверняка будут спрашивать: "Кто это мчится в таких чудовищных трусах?" И отвечать: "Это брат рядового Сорокина!" Валерка представил себе, какой это длинный путь, и ещё представил, как появится он в таком виде перед замполитом, перед старшим лейтенантом Кудрявцевым! Он даже зажмурился и головой замотал, как от зубной боли.

– Ну что, допрыгался? – услышал он.

Это был тот самый маленький солдат, который приказал тащить Валерку под душ. Только сейчас он появился перед Валеркой уже без противогаза и без защитного костюма, и Валерка теперь увидел три нашивки на его погонах – сержант!

У сержанта оказалось кирпично-красное от загара лицо и рыжеватые брови.

– Допрыгался, говорю? Ты чей будешь?

Сорокину совсем не хотелось разговаривать с этим человеком, но попробуй тут не поразговаривай, когда даже подняться на ноги не можешь, не придерживая одной рукой трусы!

– Я – Сорокин, – хмуро сказал он.

– Ах, ты ещё и обманщик! – сердито сказал сержант. – Испугался, что родителям доложу? Признавайся, как твоя фамилия?

– Сорокин, – обиженно повторил Сорокин.

– Ну вот что, друг, – сказал сержант, – ты мне не заливай, я тут второй год служу, всех офицеров знаю, нет у нас такого – Сорокина…

– А я не офицерский, – сказал Сорокин, пошмыгивая носом, – я к брату приехал… К рядовому Сорокину.

И тут он заметил, что сержант несколько смутился. И как это нередко бывает со взрослыми, от смущения рассердился ещё больше.

– Видишь ведь, что люди делом заняты. Серьёзным делом. Может быть, даже самым серьёзным, серьёзнее не бывает. Зачем мешать? Под руки зачем лезть? Чтобы этого больше никогда не было! Понял? Щавелёв! – крикнул он. – Принеси-ка хлопцу обмундирование!

Появился сутулый Щавелёв, и – о чудо! – у него в руках Сорокин-младший увидел свою рубашку и свои штаны. Какая это была замечательная рубашка и какие замечательные штаны! Ни у кого никогда не было рубашки и штанов замечательнее!

Одеваться Сорокина не пришлось уговаривать. Он очень вежливо попрощался с солдатами и вылетел на улицу. И тут сразу же попал в объятия Сорокина-старшего, который как раз возвращался после бесплодных поисков.

Какие именно слова он произнёс, увидев своего брата, пожалуй, не стоит рассказывать. Об этом нетрудно догадаться. Но всё равно Сорокин-младший был счастлив.

5. Что сказала мама

– Какой стыд! Какой стыд! – сказала мама братьев Сорокиных. – Неужели мы для того ехали сюда тысячу двести километров, чтобы моего сына, как поросёнка, мыли под душем?! И чтобы потом он сидел полуголый, как какой-нибудь арестант! И позорил бы нашу семью на весь гарнизон! Какой стыд! Какой стыд!