Дело № 36.4. Хрупкие кости

Они неспешно идут по запорошенным улицам Рурка, и Мэри представляет, как город выглядит сейчас, когда серость сменилась белизной. Она чувствует тепло, исходящее от идущего рядом Джека, и ни о чем не жалеет.

Пусть она слепа, но при этом она намного лучше чувствует этот мир. Она рисует будущее. Не просто намеки или подсказки, как раньше, но и исход дела. Ее рисунки меняются, а это значит…

— Мы должны все изменить, — бездумно шепчет она, сама не зная, почему.

— И мы это сделаем, — отвечает Джек.

Мэри это нравится. Нравится то, что он понимает ее. Ей почему-то хочется что-нибудь ему подарить. Книгу. Такую, какая ему обязательно придется по душе.

Надо будет попросить Томаса проводить ее в книжную лавку и помочь с выбором. Теперь, когда она может позволить себе любить, она вполне счастлива.

Даже так.

Просто от того, что он идет рядом.

До ее дома остается один поворот, когда она, скрепя сердце, останавливается и говорит:

— Дальше я сама.

Джек — это тьма во тьме, но она все равно ощущает его недоумение. Короткую синюю вспышку маленькой искры, но это все равно заставляет ее улыбнуться.

— Только не говори, что хочешь побыть одна, — хмыкает он. — По мне так ты слишком часто остаешься одна, чтобы желать еще больше одиночества.

Мэри, продолжая улыбаться, качает головой.

— Во время ходьбы мысли текут лучше. И мне действительно… я хочу пройтись в одиночестве.

— Поздно же, — ворчит Джек.

Мэри и сама не хочет расставаться с ним раньше, чем это будет необходимо. Еще один поворот улицы его тепло могло быть с ней. Еще сотню шагов рядом с ним…

… но они все равно бы закончились, эти шаги…

— Здесь недалеко совсем. И не забудь, что Обитель самый тихий район Рурка.

— Именно поэтому здесь нашли мешок с отрубленными кистями!

— Ты же понимаешь, что их убили не здесь. И судя по всему, это происходило в Верхнем Городе.

Джек вздыхает.

— Ладно. Только пообещай, что будешь осторожна, хорошо?

— Меня не было на рисунке, — отвечает Мэри, и только потом осознает, что ей так и не рассказали, что она изобразила.

Но она точно знает, что ее там нет.

Еще один повод остаться одной. Может, тот шепот ей всего лишь показался? Она должна сосредоточиться, а рядом с Джеком, когда он так рядом, когда они одни, ей не удастся этого сделать.

Джек снова глубоко вздыхает.

— Я приду к тебе завтра, — говорит он. — Прогуляемся?

Это звучит, как приглашение на свидание, но Мэри не дает себе вспыхнуть счастьем. Он просто выполняет дружеский долг. Она слепа, и каждый из Теней считает своей обязанностью ей помочь.

— Хорошо, — тихо отвечает Мэри и отворачивается от Джека.

Она идет по улице и слушает. Ощущает. Обоняет. И видит. Не так, как раньше. Это не зрение, а… образ в голове.

Время течет сквозь нее шелковым полотном, и оно белое, как снег. Или дорогая бумага, на которой было бы так интересно что-нибудь нарисовать!

Запахи, звуки и мысленные образы сливаются со временем в тугой узел, и Мэри снова слышит тихий шепоток. Сначала он похож на шелест бархатного платья, но потом тональность меняется. Когда Мэри подходит к крыльцу дома, где находится ее маленькая квартирка, этот звук начинает напоминать визг пилы со стертыми зубцами. Выше и выше… выше…

В висках нарастает гулкий грохот, и Мэри хватается за ручку двери, потому что внезапный приступ головной боли буквально сбивает ее с ног.

Больно настолько, что голова кажется треснувшим кувшином, из которого, как молоко, вытекает… жизнь? Или это дурацкие мысли?

Что происходит?

Почему город вокруг нее превратился в маленького обиженного ребенка, который рыдает так горько, что Мэри буквально глохнет от этого плача?

Что это белое вокруг?

Стало так страшно, что Мэри, не выдержав, упала на колени и закрыла уши руками, отчаянно крича.

Она мечтала о том, чтобы рядом с ней оказался хоть кто-нибудь. Кто-нибудь, кто сможет заставить город замолчать и успокоит эту безумную боль!

Нет.

Не кто-нибудь.

Томас.

Именно шакал ей нужен сейчас. Долгое время они считали себя единственными Тварями в команде и держались друг друга. Именно рядом с Томасом Мэри не стесняется плакать или говорить глупости.

Ей нужен Томас. Прямо сейчас!

Отчаянно пытаясь не сойти с ума от боли, Мэри представляет, что Томас здесь, рядом. Она рисует на белой бумаге крупными мазками, но он получается, как живой. Вот же он! Садится рядом, обнимает ее за плечи и глухо грозно рычит, заставляя глупого несчастного ребенка испуганно замолчать.

Головная боль исчезает вместе со звуком.

И Мэри понимает, что кто-то действительно обнимает ее за плечи.

И от него пахнет абсентом и кровью. А еще — шакалом.

— Томас? — Мэри поднимает голову. Старая привычка с тех времен, когда она еще могла видеть глазами.

— Давай я помогу тебе встать, — тихо говорит он.

— Томас, что ты здесь делаешь? — ошарашенно спрашивает Мэри. Она до сих пор не верит в то, что он оказался рядом в тот самый момент, когда был так нужен.

Он замирает, и она видит, как он становится недоумением и страхом.

— Я… я…

— Томас?

— Мэри… что происходит? Я ведь только что был в "Черной Луне"!

Белое действительно было бумагой. Она действительно нарисовала Томаса.

И он оказался здесь.

Осознать это она уже не успевает, провалившись в спасительную тьму забытья.

И там, в этой разноцветной тьме, она слышит тихое поскуливание несчастного ребенка…

Мэри почти привыкает к этим слабым рыданиям. Здесь, во тьме, ей хорошо. Здесь она не может думать, а значит — и не может ужаснуться тому, что сделала.

Но тьма быстро перестает быть блаженной и уютной.

Сначала Мэри становится холодно. Пальцы на ногах мгновенно коченеют, будто она вышла босиком на лед. Мгла вокруг приобретает очертания, и рисующей кажется, будто она попала в Термитник. Дома высокие, а стоят так близко, что закрывают небо. Хотя… здесь ведь нет неба. Только холод и мгла.

Дома сжимаются вокруг Мэри, сдвигаются, и она оказывается в ловушке. Вот уже она зажата среди стен и не может вдохнуть.

Город становится ее клеткой. Клеткой, из которой нет выхода. И выходом может стать только смерть.