Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Дело Артамоновых
Шрифт:

– Теперь за границу не уедешь, там - война, - вспомнил Яков.
– Война, чёрт их возьми...

Женщина снова заговорила о своём:

– Без ревности только собаки любят. Ты посмотри: все драмы, романы всё из ревности...

Яков усмехнулся, вздрогнув:

– Хорошо выстрелил револьвер, пуля могла в ногу мне попасть, а вот только на брюках дырочка.

Полина сунула в дырочку палец и вдруг, всхлипнув, сказала с тихой, но лютой злобой:

– Ах, жалко, что ты не успел выстрелить в него! В тугой бы, в резиновый живот ему!

– Молчи!

сказал Яков, сильно тряхнув её, но она продолжала, присвистывая сквозь зубы и всё так же люто:

– Подлец! Как обругал меня! Какие вы все... Ничего вы не понимаете в женщине!

И, вздёрнув распухшие губы, показывая крепко сжатые лисьи зубы, она дополнила:

– Ведь если женщина изменила, это вовсе не значит, что она уже не любит!

– Молчи, говорю!
– крикнул Яков и тиснул её так, что она застонала:

– Ой, вот я чувствую, любишь! Яша, Солёненький мой...

Он ушёл от неё на рассвете лёгкой походкой, чувствуя себя человеком, который в опасной игре выиграл нечто ценное. Тихий праздник в его душе усиливало ещё и то, что когда он, уходя, попросил у Полины спрятанный ею револьвер, а она не захотела отдать его, Яков принужден был сказать, что без револьвера боится идти, и сообщил ей историю с Носковым. Его очень обрадовал испуг Полины, волнение её убедило его, что он действительно дорог ей, любим ею. Ахая, всплескивая руками, она стала упрекать его:

– Почему ты не сказал мне об этом?

И тревожно размышляла:

– Конечно, это очень интересно - сыщик! Вот, например, Шерлок Холмс, ты читал? Но ведь у нас, наверное, и сыщики - тоже негодяи?

– Конечно, - подтвердил Яков.

Отдавая ему револьвер, она захотела проверить, хорошо ли он стреляет, и уговорила Якова выстрелить в открытую печку, для чего Якову пришлось лечь животом на пол; легла и она; Яков выстрелил, из печки на них сердито дунуло золой, а Полина, ахнув, откатилась в сторону, потом, подняв ладонь, тихо сказала:

– Смотри!

В крашеной половице была маленькая, косо и глубоко идущая дырка.

– Как подумаешь, что туда ушла смерть!
– сказала Полина, вздыхая, нахмурив тонко вычерченные брови.

И никогда ещё Яков не видел её такой милой, не чувствовал так близко к себе. Глаза её смотрели по-детски удивлённо, когда он рассказывал о Носкове, и ничего злого уже не было на её остреньком лице подростка.

"Не чувствует вины", - с удивлением подумал Яков, и это было приятно ему.

Провожая его, она говорила, гладя бороду Якова:

– Ах, Яша, Яша! Так вот как, значит! Мы - серьёзно? Ах, боже мой... Но этот подлец!

Сжала пальцы рук в один кулак и, потрясая им, негодуя, пожаловалась:

– Господи, сколько подлецов!

Но вдруг, схватив руку Якова, задумчиво нахмурилась, тихонько говоря:

– Постой, постой! Тут есть одна барышня, ах, разумеется!

Просияла и, перекрестив Якова, отпустила его:

– Иди, Солёненький!

Утро было прохладное, росистое; вздыхал предрассветный ветер, зеленовато-жемчужное небо дышало запахом яблоков.

"Конечно, она это со зла наблудила, и надо

жениться на ней, как только отец умрёт", - великодушно думал он и тут же вспомнил смешные слова Серафима Утешителя:

"Всякая девица - утопающая, за соломину хватается. Тут её и лови!"

Тревожила мысль о хладнокровном поручике, он не похож на соломинку, он обозлился и, вероятно, будет делать пакости. Но поручика должны отправить на войну. И даже о Носкове Якову Артамонову думалось спокойнее, хотя он, подозрительно оглядываясь, чутко прислушивался и сжимал в кармане ручку револьвера, - чаще всего Носков ловил Якова именно в эти часы.

Но прошло недели две, и страх пред охотником снова обнял Артамонова чадным дымом. В воскресенье, осматривая лес, купленный у Воропонова на сруб, Яков увидал Носкова, он пробирался сквозь чащу, увешанный капканами, с мешком за спиною.

– Счастливая встреча для вас, - сказал он, подходя, сняв фуражку; носил он её по-солдатски: с заломом верхнего круга на правую бровь и, снимая, брал не за козырёк, а за верх.

Не отвечая на его странное приветствие, в котором чувствовалась угроза, Яков сжал зубы и судорожно стиснул револьвер в кармане. Носков тоже молчал с минуту, расковыривал пальцем подкладку фуражки и не смотрел на Якова.

– Ну?
– спросил Артамонов; Носков поднял собачьи глаза и, приглаживая дыбом стоявшие, жёсткие волосы, проговорил отчётливо:

– Ваша любовь, то есть Пелагея Андреевна, познакомилась с дочерью попа Сладкопевцева, так вы ей скажите, чтобы она это бросила.

– Почему?

– Так уж...

И, послушав звон колоколов в городе, охотник прибавил:

– Даю совет от души, желая добра. А вы мне подарите рубликов...

Он посмотрел в небо и сосчитал:

– Тридцать пять...

"Застрелить, собаку!" - думал Яков Артамонов, отсчитывая деньги.

Охотник взял бумажки, повернулся на кривых ногах, звякнув железом капканов, и, не надев фуражку, полез в чащу, а Яков почувствовал, что человек этот стал ещё более тяжко неприятен ему.

– Носков!
– негромко позвал он, а когда тот остановился, полускрытый лапами ёлок, Яков предложил ему:

– Бросил бы ты это!

– Зачем?
– спросил Носков, высунув голову вперёд, и Артамонову показалось, что в пустых глазах Носкова светится что-то боязливое или очень злое.

– Опасное дело, - объяснил Яков.

– Надо уметь, - сказал Носков, и глаза его погасли.
– Для неумеющего всё опасно.

– Как хочешь.

– Против своей пользы говорите.

– Какая же тут польза, во вражде?
– пробормотал Яков, жалея, что заговорил со шпионом.

"Туда же, - рассуждает, идиот..."

А Носков поучительно сказал:

– Без этого - не живут. У всякого - своя вражда, своя нужда. До свидания!

Он повернулся спиною к Якову и вломился в густую зелень елей. Послушав, как он шуршит колкими ветвями, как похрустывают сухие сучья, Яков быстро пошёл на просеку, где его ждала лошадь, запряжённая в дрожки, и погнал в город, к Полине.

Поделиться с друзьями: