Дело Кравченко
Шрифт:
Председатель: Не хотите ли вы сказать, что г. Кравченко и не говорит по-русски?
Но вот выводят нового свидетеля: это Перюс, профессор русского языка Клермон-Ферранского университета. Он держит в руках вырезку «Нового Русского Слова» от апреля 1948 г. Там — не то статья Кравченко, не то — интервью с ним. Написано все на таком русском языке, который сразу выдает, как утверждает Перюс, безграмотность автора. (Зал слушает профессора Перюса с напряженным вниманием). Профессор приводит три примера:
— Во-первых, тут написано «они обвиняют». Так по-русски не говорят. По-русски никогда местоимение не ставится
К сожалению, не говорящие по-русски не могли по достоинству оценить показание этого свидетеля.
2
У Даля — одно «п» и одно «л». Н. Б.
Еще французские свидетели
Г. Ланг, председатель Федерации комбатантов и депортированных, Союза резистантов и военнопленных (коммунист), пространно рассказывает о том, как в Германии, во время войны, русские не шли работать к немцам.
— Те, кто становились эс-эсами затем стали ди-пи, — сказал он. — Русские люди любят свое отечество и жертвуют своей жизнью за него. Те, кто выбирают, якобы, свободу, выбирают предательство.
Мэтр Изар устало машет рукой. Не в интересах Кравченко затягивать процесс. Но к этому, видимо, стремится противная сторона.
После г. Ланга выступает известный полковник Маркье, смещенный со своего поста в свое время, когда он дал в Москве пресловутую пресс-конференцию по поводу Борегара и высылки советских патриотов из Парижа.
Мэтр Изар: Какое наказание понесли вы за это?
Маркье: Тридцать дней крепости.
Мэтр Изар: Судя по «Юманитэ», в Болгарии за это расстреливают.
Вторично пришедший давать показания Жолио-Кюри опять не был выслушан. Будет ли он вызван в понедельник, или обойдутся без него? Прибудут ли, наконец, советские свидетели? На эти вопросы пока ответа нет.
Следующее заседание — 31 января.
Четвертый день
Четвертый день процесса был посвящен допросу свидетелей со стороны Кравченко.
Перед началом заседания, в громадном холле Дворца Правосудия можно было видеть приехавших из Германии «перемещенных лиц», одного из которых внесли на носилках.
Перед Дворцом Правосудия, на набережной, стоял привезший невозвращенцев из отеля «Сен-Ромэн» громадный, голубой автокар.
В 1 час дня — все на своих местах: адвокаты, журналисты, истец, ответчики и трое переводчиков: личный переводчик Кравченко (парижский житель), переводчик трибунала, г. Андронников, и переводчик, приглашенный «Лэттр Франсэз» для проверки официального переводчика — г. Зноско-Боровский (сын известного шахматиста).
Мэтр Изар, адвокат Кравченко, отсутствует по болезни. Мэтр Гейдман заменяет его. Рядом с ним — его помощники: мэтры Альперович и Эспиноза.
Прежде чем вызвать первого свидетеля, адвокат «Лэттр Франсэз» желает задать Кравченко несколько вопросов.
Нордманн: Я хотел бы знать, кого
видел Кравченко между тем моментом, когда он покинул советское посольство в Вашингтоне и тем временем, когда он (через два дня) дал «Нью-Йорк Геральду» свое интервью? (Апрель 1944 г.). Кто был посредником между ним и журналистами?Кравченко: Было несколько интервьюеров, не только от одной газеты. Их привел тот человек, который им переводил мое интервью. Я могу его назвать только суду, но не при публике.
Нордманн: В 48 часов все было организовано. Это доказательство, что секретная полиция Америки все уже знала.
Кравченко: Нордманн играет крадеными картами. Идея интервью была мною продумана много времени до этого.
Нордманн: Все это невероятно! Америка находилась в войне. Полиция должна была знать все о Кравченко.
Кравченко: Американская полиция мною не интересовалась, но советская заинтересовалась очень скоро.
Мэтр Гейцман: Вспомним, как был убит Троцкий!
Председатель: Дайте мне это интервью!
(Ему подают перевод интервью Кравченко.)
Нордманн: Кем, когда и где был Кравченко допрошен в американской полиции?
Кравченко: Я никакого отношения к американской полиции не имею. Я слишком дорого заплатил за свою свободу, и теперь я свободный человек. В ту субботу (апрель 1944 года) вечером я отчитался перед советской закупочной комиссией, взял чемодан и выехал из Вашингтона в Нью-Йорк. В низкопробном отеле я снял комнату. (Было около 3-х часов ночи.) Полиции я не видел. Через несколько дней я переехал на частную квартиру. Докажите, что я связан с американской полицией! Я, так и быть, могу назвать имя человека, который привел ко мне журналистов, если близкие его это разрешат.
Внезапно, мэтр Нордманн раздраженно требует, чтобы Кравченко не сидел, а стоял перед ним, когда он его спрашивает.
Председатель поясняет, что Кравченко стоять не обязан перед адвокатом ответчиков.
В публике сильный шум, возгласы, возмущение. Председатель требует вывести кого-то.
Нордманн: Я хотел бы знать, когда и кем был Кравченко допрошен в секретной полиции Америки?
Мэтр Гейцман просит переводчика перевести Кравченко, чтобы он пока не отвечал на этот вопрос.
Кравченко кивает головой.
Мэтр Гейцман: Мой клиент ответит на этот вопрос после опроса советских свидетелей.
Кравченко: Американская полиция меня не касается. Советских агентов у моего дома я видел на третий день после моего приезда в Нью-Йорк.
Нордманн: Я прошу ответить мне: кто такой Павел Кедрин? Знаете ли вы, Кравченко, такого человека?
Кравченко (широко улыбаясь): И да, и нет. В полицейских вопросах вы очень просвещены. Но я знаю советскую полицию еще лучше, чем мэтр Нордманн. Если он поработает с Вюрмсером подольше, он ее лучше будет знать.
(Смех в публике).
Нордманн: Павел Кедрин — это вы!
Кравченко (опять улыбаясь): И да, и нет.
Председатель: Я не понимаю, к чему вы клоните?
Нордманн: Сим Томас писал, что Кравченко агент американской секретной службы. Я хочу это доказать.
Кравченко: Какое убожество! Я меняю имена очень часто, к этому вынуждают меня мои противники, Сим Томас — просто трус, иначе бы он явился на процесс.
Нордманн: Вы путешествовали под именем Павла Кедрина?