Дело Кравченко

Затем Романов рассказывает гнусную историю о том, как некий старый рабочий Афанасий изобрел способ улучшения производства и как Кравченко этим изобретением завладел.

Кравченко (равнодушно): Романов знает, что он врет.

Романов: Я постараюсь говорить правду. Кравченко не глуп. (Мэтр Изар: Спасибо и на этом!) У него прекрасная память. (Мэтр Изар: Так и запишем! Это очень важно). Он умеет себя подать. Но его отец мне говорил, что он позорит семью.

Кравченко: Романов, да побойтесь вы Бога! (смеется).

Романов: В Техническом институте он славился распутством и вел себя не совсем хорошо. Например, когда он провалился на экзамене у проф. Емельяненко, он потом распустил слух, что Емельяненко, по классовым причинам, его провалил. Время у него уходило на все, кроме ученья. Как ему дали диплом, я даже не знаю…

Мэтр Изар: Но вы, кажется, сказали, что он не глуп? (Смех.)

Романов: В 1942 году на Урале мне говорили о нем инженер Герардов: сколько лет этому жулику еще удастся надувать людей? Он дал Кравченко свой проект…

Кравченко: Да я тогда с Герардовым не работал!

— …и Кравченко присвоил этот проект. Зарегистрировал его, как свой, — невозмутимо продолжает Романов. — В 1948 году я встретил Кравченко в наркомате внешней торговли. Он сказал мне, что едет в Америку, что его назначили потому, что он прекрасно говорит по-английски.

Кравченко: Какая чепуха!

Романов: Кравченко сказал тоже, что отец и мать его повешены немцами, так же, как и жена. Он к этому времени бросил металлургический завод…

Кравченко: Потому что меня взяли в армию.

Романов: Потому что он воевал и сказал, что отморозил ноги.

Кравченко: Никогда не было такого разговора.

Романов: Но я знал, что жена его жива и эвакуирована с сыном.

Председатель: А у них был сын?

Романов: Да. В Америке я опять увидел его. Несмотря на то, что я знал, что он такое, я все-таки с ним общался, земляки мы, знаете, ну и так далее… Но у него было поведение самостоятельное, и уже мнение об Америке тоже самостоятельное. (Продолжительный смех в публике.)

Председатель: Читали ли вы книгу Кравченко?

Романов: В СССР нет. Но здесь мне перевели две главы. Противно слушать было. Да и он ли ее написал?

Проклятая самостоятельность

— Я могу рассказать подробно про закупочную комиссию, — предлагает свидетель.

Председатель: Нет, нет! Покороче, пожалуйста.

Романов: Я был его начальством.

Председатель: Но ведь вы знали, что это за человек, как же вы ему доверяли?

Романов: Земляки, знаете… И потом, что же, за такое у нас в тюрьму не сажают. Он, впрочем, никогда не занимал ответственного поста. И ужасно был независимым.

Кравченко: Старался все ездить по городу без переводчика! (Смех.)

Романов: Когда я ему сказал, что скучаю по Советскому Союзу, по жене и дочери, он ответил, что хотел бы остаться в Америке подольше. Узнав, что ему нравится Америка, я сейчас же сказал об этом моему начальству. До Кравченко это дошло. Он почувствовал, что не может вернуться: у него сделался животный страх перед отправкой на фронт, и вот, однажды, в какой- то понедельник, в апреле 1944 г., он не явился на службу. Мы забеспокоились, поехали к нему на дом. И так мы узнали, что он совершил гнусное преступление: он вступил в дебаты с нашим правительством.

Кравченко: А почему нет?

Обстрел Романова

Председатель: Читали ли вы статью Сима Томаса?

Романов (плачущим голосом): Читал! Я понял, что он предатель и не может больше смотреть в глаза!

Кравченко: Да вы не плачьте! Я смотрю вам в глаза!

Романов: Истинно-русский человек не может сделать такую пакость.

Мэтр Нордманн задает Романову вопрос: был ли Кравченко в комсомоле?

Но, оказывается, Кравченко был в комсомоле до знакомства с Романовым.

Нордманн: Был ли Кравченко студентом в Харькове?

Романов: В Днепропетровске.

Нордманн: Значит, опять ложь! Он не был в комсомоле, не был в Харькове. А в Никополе он был?

Романов: Нет. Это фарс.

Кравченко: Я был в Харькове, был в Никополе, с Цыпляковым и Борецким. И я все это докажу.

Романов (флегматически): Да, фамилии он называет правильно.

Кравченко: Я хочу спросить, в свою очередь: пусть нам свидетель скажет, когда он вступил в партию?

Романов не отвечает на этот вопрос. Вюрмсер с места кричит что-то, мэтр Изар, в свою очередь, возвышает голос:

— Тут судят не Кравченко, а вас. Вы — диффаматор!

Романов: Я был беспартийный.

Кравченко: Это секрет, когда вы вступили в партию?

Романов (нехотя): В 1939 году.

Из этого ответа следует, что Романов вообще не мог знать очень многого касательно жизни и работы Кравченко до 1939 года.

Нордманн: Пусть Кравченко скажет, когда он поступил и когда окончил Харьковский институт!

Кравченко: Не скажу! Через два дня здесь будут три свидетеля говорить об этом. Один из них — мой харьковский профессор, у которого я учился. (Движение в публике.) Романов не был в партии и ничего обо мне не знает.

Романов (вяло): Но мы земляки.

Опять начинается сильный шум. Адвокаты вскакивают со своих мест и все кричат в одно и то же время.

Кравченко и Романов по русски ругаются, переводчики за ними не поспевают.

Слышен голос Кравченко: Поцелуйте Сталина от меня, когда увидите!

Романов: Поцелую, да не от вашего имени!

Нордманн (возвышая голос): Ясно, что Кравченко нигде не был и ничего не видел.

Кравченко: Может быть, я и не водился? (Смех.)

Академик Трайнин

Председатель хотел бы знать, была ли закупочная комиссия милитаризована, т. е. иначе говоря — дезертир ли Кравченко? Романов отвечает: нет, но переводчик, г. Зноско-Боровский, этого «нет» не переводит, и мэтр вскакивает со своего места.

— Вы аккредитованы при Сенском суде, вы присягали! Почему вы не переводите этого «нет», которое мы все поняли?

Затем спор поднимается о трубах, которые были заказаны Советами в Америке: Романов утверждает, что Кравченко принял бракованный товар, мэтр Изар доказывает, что бракованные трубы были приняты Романовым.