Дело о карикатурах на пророка Мухаммеда

Парикмахер Вестергора был так напуган нападением, что отказался стричь его. Крупный аукцион под предлогом заботы о безопасности своих сотрудников не стал продавать акварель, которую художник создал, чтобы поддержать жертв землетрясения на острове Гаити. Кроме того, летом 2010 года ему пришлось перестать рисовать для “Юлландс-Постен” ради спокойствия сотрудников газеты.

Когда летним вечером 2008 года мы с Гитте и Куртом Вестергорами обсуждали у них в саду, через что им пришлось пройти, они и представить не могли такое драматическое развитие событий. Тогда им обоим казалось, что худшее уже позади.

Поначалу казалось, что шум, поднятый вокруг их семьи, никак на них не отразился, однако это было не так. В какой-то момент Гитте предложили уволиться из детского сада, потому что ее присутствие беспокоило коллег. Она обратилась в прессу, и дирекции пришлось отменить решение об увольнении. Тогда же Курту в отеле “Рэдиссон” в Орхусе намекнули, что его дальнейшее проживание там нежелательно, поскольку гости начали узнавать автора карикатуры и его присутствие могло помешать нормальной работе гостиницы. Необходимость уйти в подполье в собственной стране, словно он преступник, Курт воспринял как вопиющее нарушение своих прав. Он не особенно остерегался последствий своих поступков — ведь художник всего лишь занимался своим делом! “Это были не самые приятные переживания”, — сказал он.

Но многие знакомые и незнакомые люди поддерживали художника. Когда Курта выгнали из отеля “Рэдиссон” в Орхусе, за короткое время супруги получили больше четырехсот предложений крова со всего света, от Фарерских островов до Австралии.

Внутренний конфликт и противоречивые эмоции, вызванные подпольным существованием, нашли свое отражение в серии иллюстраций, которые Вестергор начал рисовать в квартире родственников, расположенной в крупном центральноевропейском городе, вскоре после того, как Полицейская служба разведки попросила супругов покинуть свой дом. Переполняемый чувствами, он не мог оставить работу. В игру вступили могущественные силы: эротика и страх, насилие, животные инстинкты и подавленные эмоции, добро и зло.

Когда в ноябре 2007 года сотрудники спецслужбы сообщили о планируемом группой мусульман убийстве художника, Вестергор сразу понял, что его жизнь в корне изменится. На следующий день они с женой собирались отправиться в Париж — это был подарок от “Юлландс-Постен” за двадцать пять лет совместной работы. Но поездку пришлось отменить, и вместо Франции их ждал летний домик на востоке Ютландии.

“Оказавшись в таком тяжелом положении, можно вести себя по-разному. Или запаниковать, или, наоборот, стать крайне рациональным и здравомыслящим. Мы выбрали второй вариант, настроились на новую действительность, упаковали чемоданы, взяв с собой вещи, которые помогли бы нам создать ощущение обычной жизни: цветы, полотенца, свечи. Мы учились видеть прекрасное в повседневности со всеми ее банальными и рутинными событиями, поскольку это означало, что ситуация находится под контролем. В какой-то момент такая жизнь начинает нравиться”. Гитте Вестергор добавляет: “Сотрудники спецслужбы спросили, что именно мы хотим: отправиться в кругосветное путешествие, переехать на некоторое время в США или что-нибудь другое, но мне больше всего хотелось остаться рядом с детьми и, если возможно, работать. Никто из нас не хотел уезжать”.

Представители ПСР сообщили о сложившейся ситуации только близким родственникам. Нужно было создать впечатление, что семья Вестергоров по-прежнему живет дома, чтобы взять злоумышленников на месте преступления. Почтовый ящик регулярно опорожнялся. Свет в доме автоматически включался и выключался. Везде были установлены камеры видеонаблюдения. Вестергорам не разрешили уехать на машине. Ее надо было припарковать у дома и периодически перегонять с места на место.

Поэтому 14 декабря 2007 года супруги решили отпраздновать день рождения Гитте Вестергор традиционно. Супруги вернулись домой за день до торжества, чтобы украсить свое жилище рождественской елкой, гирляндами и новогодним венком. Всего было приглашено пятьдесят гостей, для которых Гитте приготовила свиное жаркое, ветчину, яичницу и прочее угощение для рождественского “шведского стола”, сервированного также красным вином, пивом и шнапсом. Никто не показал своей тревоги. Вооруженные агенты сидели наготове в деревянном сарае посреди сада, откуда через камеру, спрятанную в скворечнике, могли наблюдать за происходящим в доме. “После праздника мы все убрали, переночевали в доме и вернулись в свое секретное убежище на берегу моря”, — рассказывает Гитте Вестергор.

Сначала все напоминало какой-то голливудский фильм. Курт Вестергор вспоминает, что один из агентов, провожавших их в первое укрытие, был похож на Аль Пачино в фильме “Серпико”. Они тогда ехали кружными путями, совершая различные ложные маневры и прочие действия, какие можно увидеть в кино. Однако время шло, а ситуация не прояснялась, и постепенно на супругов стала накатывать тоска. Им было неприятно ощущать потерю контроля над собственной жизнью. “Я не представлял, насколько это еще может затянуться, и очень хотел домой. Видимо, поэтому у меня началось что-то вроде депрессии. Во всяком случае, я чувствовал огромную усталость, ведь обычно мы гуляли по темным окрестностям своего убежища, где в это время года не бывает людей и нормальной жизни”, — говорит Вестергор.

У художника редкий дар быстро и остроумно отвечать на любые вопросы. При этом его глаза загораются, выдавая не только хорошее чувство юмора, но и довольно упрямый характер, подобный ветру в родном краю Вестергора — Химмерланде, который великий датский прозаик XX столетия Йоханнес Вильхельм Йенсен увековечил в своих “Химмерландских историях”: “Ветер, что стоит здесь днями и неделями, не меняя силы, как невидимая балка в воздухе, наверное, следует искать лишь на тибетском плато; нигде в мире я не видел места, где ветер дул бы хуже, с тем же постоянством и в любое время года”.

Прохладным весенним днем 2008 года Курт и Гитте Вестергор снова переехали, на этот раз в номер отеля на улице Фреденсгаде в центре Орхуса. Они радовались, что окажутся ближе к семье и друзьям после долгого времени, проведенного в летних домах и отелях за чертой города. Когда супруги вынимали из машины багаж, мимо них подругой стороне улицы проходили два человека восточной наружности. Один из них узнал Курта. “Чтобы ты в аду горел!” — крикнул он, намекая на судьбу, ожидающую, в соответствии с исламом, каждого богохульника. “Хочешь поговорить об этом здесь или подождем до встречи в аду?” — осведомился Вестергор, после чего мужчина разразился проклятиями.

Неожиданная встреча означала, что чете Вестергор, доложив о ней Полицейской службе разведки, предстояло сложить багаж в машину и вернуться в прежний отель.

Когда Курта Вестергора спросили о его отношении к Богу и религии, он ответил: “Я атеист и должен сказать, что реакция на мой рисунок заставила меня еще больше укрепиться в этой позиции”. В ответ на критику и обвинения в причастности к насилию и смерти невинных людей Вестергор любит рассказывать историю о своем любимом испанском художнике Пабло Пикассо. Во время Второй мировой войны Пикассо встретился на юге Франции с немецким офицером. Они разговорились, и поняв, кто перед ним, офицер вспоминает известную картину, изображавшую бомбардировку итальянской и немецкой авиацией одноименного баскского города в апреле 1937 года: “О, так это вы создали, Гернику”!” “Нет, это сделали вы”, — ответил Пикассо. А когда Курта спрашивают, каково быть под охраной спецслужбы, он цитирует жену: “Когда я ухожу на работу, она прощается со мной словами: “Счастливо! И да пребудет с тобой ПСР!””

Курт Вестергор всегда был хорошим рассказчиком. Кое-кто считает, что даже чересчур хорошим. В родной деревне Деструп в Химмерланде его часто называли врунишкой. Он любил что-то придумывать, затевать игры и фантазировать. У его отца, владельца бакалейной лавки, в которой отоваривалась вся деревня, иногда возникали проблемы из-за историй, которые постоянно сочинял его сын. “Но я скоро понял, что если вместо “вранье” говорить “фантазия”, это в корне меняет дело”.

Особенно Курту запомнился такой эпизод. Во время немецкой оккупации в деревенском доме для собраний праздновали серебряную свадьбу. Курт стоял на крыльце с маленьким мальчиком и сказал ему, что на ликеро-водочном заводе в Хобро пожар. Мальчик пошел к гостям и сообщил им новость. Через несколько минут большая часть собравшихся уже мчались на машинах в Хобро. “Не помню, потерпела ли наша лавка серьезные убытки, но отец страшно рассердился. Вообше-то, он был мирным человеком”.

Как сын лавочника, Вестергор-младший должен был со всеми поддерживать хорошие отношения. Курту не разрешалось ссориться с другими детьми и отрываться от коллектива. Но больше всего его раздражала религия. Позже он постарался освободиться от ее ограничений, но религиозные темы оставили глубокий след в его работе художника-иллюстратора. Религия — это различные запреты, касающиеся тела и секса, это истории о грехе и забвении, богобоязненности, рае и аде. Вестергор описывает своих родителей как не сильно верующих, скорее “принадлежащих христианской культуре”, а семейные отношения — как либеральные. Но будучи сыном лавочника, чтобы не раздражать клиентов отца, он должен был посещать воскресную школу, где преподавали члены Внутренней миссии — протестантского религиозного движения XIX века, возникшего в ответ на рациональный подход эпохи Просвещения к христианству.