Дело о посрамителе воронов
Шрифт:
– Андрей, владетель дома Маевских, достоин ли сей муж войти в семью твою?
– Достоин, – тихо ответил Андрей Константинович.
– Мария, старейшая из Маевских, готов ли сей муж принять благодать каафову?
– Готов, – прошамкала старуха, хотя уверенности в ее голосе не слышалось.
– Ольга, мать дочери своей, послужит ли сей муж роду вашему?
– Послужит, – произнесла женщина все тем же бесцветным голосом.
– Татьяна, невеста Каафова, сохранит ли сей муж таинство веры нашей?
– Сохранит, – Таня ответила быстро, порывисто, не раздумывая.
Варсафий довольно осклабился. Только сейчас
Варсафий тем временем вытянул вперед руку – и не морщась полоснул по ней ножом. Будь на месте Дмитрия Корсаков, он бы несомненно узнал этот жест – точно также действовал старший Маевский в доме кузнеца прошлой ночью. Но Теплову оставалось лишь завороженно смотреть, как струйка крови стекает с руки монаха в чашу. Удовлетворенный результатом, Варсафий накрыл глубокий порез ладонью, зажмурился – а когда открыл глаза и убрал руку, Дмитрий пораженно увидел, что края раны мгновенно затянулись.
– Сие плоть Каафова! Сие кровь Каафова! – нараспев протянул монах. – Прими их, чадо, исполнись благодати его!
С этими словами, Варсафий протянул Дмитрию чашу, наполненную кровью.
Руки Теплова не слушались хозяина – против его воли они приняли жуткий сосуд.
– Пей, чадо, – почти ласково произнес Варсафий.
Стены словно бы сомкнулись вокруг Дмитрия. На него давил низкий потолок. Его жег испытующий взгляд монаха. Его обволакивало молчаливое ожидание застывших за спиной Маевских. Требовалось лишь одно. Самая малость. Совершеннейший пустяк.
Пригубить чужой крови из золотой чаши.
«Черт возьми!»
Внезапно раздался внутри уверенный голос.
«Я Дмитрий Теплов! Чиновник особых поручений при особе Владимирского губернатора! И я сейчас валяюсь на коленях в какой-то старой разваленной часовне! И собираюсь отхлебнуть крови?!»
– Дмитрий, не медли, – раздался из-за спины голос Маевского.
– Дима, пожалуйста, – прошептала Таня.
Но вместо того, чтобы успокоить его, голос любимой лишь разжег внутри яростный гнев.
С отчаянным криком Дмитрий разорвал невидимые цепи, стянувшие руки и тело, и запустил чашей в стену. Варсафий отпрянул. Маевские за спиной испуганно охнули.
Но Дмитрий уже поднялся с колен, выхватив револьвер.
– Прочь! Все прочь! – не своим голосом крикнул он.
***
– Не помню даже, как мне удалось открыть дверь, но, видимо, осилил. Вылетел на воздух – и побежал, куда глаза глядят. А дальше ты сам знаешь.
Теплов закончил рассказ и умолк, невидящим взглядом вперившись в танцующий огонек свечи. Молчал и Корсаков. Его душило неумолимое чувство стыда от того, что он бросил друга в беде, отправившись на зов ворона. Так они и сидели в тишине, пока меж досок сарая не просочились первые лучи солнца. Где-то в деревне пропел петух. Корсаков встряхнулся – стыд никому не принес бы пользы. Требовались знания и решительность.
– Не представляю, через что тебе довелось пройти, но ты справился, – хрипло сказал он Теплову. – Я знаю не так много людей, которым хватило бы смелости и воли поступить так же, как ты.
– Спасибо, – невесело улыбнулся Теплов. –
Хоть раз в жизни мое баранье упрямство принесло пользу…– Еще какую! – ободряюще сказал Корсаков. – Благодаря тебе и нашему невольному помощнику, – он неопределенно махнул рукой в сторону покойника – я представляю, с чем нам довелось столкнуться. Не хватает буквально пары деталей, но их я выясню тотчас же! И сниму с тебя их дурацкое проклятие! Ты меня знаешь, я обещаниями не разбрасываюсь!
– Ну да, – неуверенно кивнул Дмитрий. – Что будем делать?
– Для начала, прости, я должен спросить – ты абсолютно уверен, что не отпил из чаши священника?
– Да!
– Это хорошо, – Корсаков на минуту задумался. – В таком случае тебе нужно будет закрыться в гостевой комнате. Никого не слушай. Никого не впускай. Никому не доверяй! А мне нужно будет перекинуться парой слов с уважаемым Андреем Константиновичем…
Его блуждающий взгляд упал на останки Исаева.
– Ну, а в данном вопросе, пожалуй стоит проявить крайнюю осторожность…
XIII
10 мая 1881 года, вторник, утро, усадьба Маевских
Слуги оставили Маевских. Даже дворовые, служившие десятками лет верой и правдой, почли за лучшее перебраться в деревню. И было Андрею Константиновичу оттого горько. Горче оказались лишь слова матери, сидевшей тут же, в хозяйском кабинете.
– Я говорила, – прокаркала Мария Васильевна. – Я предупреждала, что так и будет! Слишком взрослый! Чужак! Своевольный! Нельзя было его отпускать!
– А что, по-вашему, следовало сделать, маменька? – мрачно осведомился Маевский.
– Будто бы сам не знаешь!
– А Таня? Как бы мы после этого ей в глаза смотрели?
– Таня – дитё несмышленое! – фыркнула старуха. – Погоревала бы – да образумилась.
Отвечать Андрей Константинович не стал. Вместо этого он уставился на тени, что рисовали на стене кабинета лучи восходящего солнца. И лишь спустя несколько мгновений понял, что пляшут они уж слишком резво для медленно встающего из-за горизонта светила. Маевский вскочил и подошел к окну.
Сарай, что он выделил гостям для найденного тела, ярко полыхал. Андрей Константинович яростно зарычал и бросился было к выходу из кабинета, но увидел, что в дверях уже застыл Корсаков.
– Да, как раз хотел вам сообщить о неприятности с сараем, – с невинным видом сообщил Владимир. – Не беспокойтесь, погода безветренная, других строений кругом нет, так что пламя не должно пойти дальше.
– Да как ты смеешь… – гневно взвилась Мария Васильевна.
– Матушка, погодите, – Маевский оставался спокойным. – Кажется, гость хочет со мной что-то обсудить. А пока же скажите Ольге и Тане, чтобы кликнули деревенских, пусть потушат пожар.
– Но…
– Матушка, не спорьте, – твердо сказал Андрей Константинович. Корсаков галантно пропустил старуху, которая одарила его взглядом кобры – разве что не зашипела.
– Боюсь, правда, что деревенские на ваш зов не откликнуться, – заметил Владимир, удобно устраиваясь в старом гостевом кресле. – Видите ли, они скорее ближе к тому, чтобы самостоятельно пустить вам красного петуха.
– Владимир Николаевич, не забывайтесь, – сказал Маевский опасно низким голосом. – Вы у меня в гостях. И в моей власти.