Дело о посрамителе воронов
Шрифт:
– Андрей Константинович, послушайте, – обратился к нему Корсаков. – Во-первых, как верно сказала ваша матушка (простите, вы общались на повышенных тонах, я не мог не услышать), вы уже допустили ошибку, отпустив Дмитрия. Неужели вы думаете, что, отправляясь к вам, мы не предприняли мер предосторожности? Если мы не вернемся во Владимир к четвергу, сюда, следуя оставленным нами указаниями, отправится исправник. Исчезнет он – прибудет казачий разъезд. А учитывая мои связи в жандармском… Простите, вы, скорее всего, даже не знаете о существовании такой службы. В общем, спокойной жизни в этом случае не ждите.
– А во-вторых? – терпеливо спросил Маевский.
– А во-вторых, – усмехнулся Корсаков. – Я знаю вашу тайну. И, как видите, совсем не удивлен. Понимаете ли, случаи, вроде вашего, в некотором роде моя
Он задумчиво извлек из кармана монету и перекатил ее между пальцами.
– Поэтому будь я человеком азартным, то в случае нашей схватки я бы поставил этот рубль на себя. Je suis plein de surprises. 3
3
Я полон сюрпризов
Корсаков немного блефовал. Отчасти – чтобы хорошенько напугать Маевского, дабы у того и мысли не осталось причинить им с Дмитрием вред. Отчасти – со злости, так как эта усадьба с ее обитателями, тайнами и болотами, откуда нельзя сбежать, не поставив на кон жизнь друга, порядком опротивела Владимиру. И, совсем немного – нужно быть откровенным – из-за собственного неуемного пижонства.
Маевский, однако, не выглядел напуганным. Он опустился в кресло напротив и выжидающе уставился на Корсакова.
– И откуда же у вас столь необыкновенное призвание? – поинтересовался он.
– О, в этом мы с вами немного похожи. Фамильные секреты, знаете ли. Вы обитаете в богом забытых болотах. Мы – якшаемся с нечистой силой.
– И в чем тогда мой фамильный секрет, раз уж вы утверждаете, что разгадали его?
– Попробую описать. Поправьте, если где-то ошибусь. Чуть больше века назад, ваш предок нашел в чаще часовню, а в ней – монаха. Он поделился с вашим предком секретом. В часовне сокрыто древнее существо, которое, с одной стороны, заперто на этом болотном острове, а с другой – обладает в его пределах значительной властью. Крупицей этой власти монах и развратил вашего предка и его семью. «Благодать каафова», о которой шепчутся ваши крестьяне – это кровь. Кровь существа из часовни. Но за все в этом мире нужно платить, даже посреди муромских болот. Кровь – за кровь. Князь Кропоткин, путешествуя по Сибири, открыл прелюбопытнейшие законы сосуществования среди разных животных, каждое из которых поступается частичкой собственной свободы ради взаимовыгодного союза. В случае вашего предка – собственный неприступный феод, послушное население, вечное изобилие. Неплохо, для обиженного на весь мир человека. Пока я прав?
– Продолжайте, – попросил Маевский, сохраняя непроницаемое лицо.
– Извольте, – согласился Владимир. – К сожалению, полнотой власти над вашим семейством обладает не его патриарх, а отец Варсафий. Ведь он и есть тот монах, найденный вашим предком? – Маевский кивнул. – О, чудо! Монах жив и бодр, а ваш предок – судя по всему, нет. И матушка стареет. Значит, бессмертием-то как раз Варсафий и не поделился. Благодать Каафова не бесконечна, а он – ее единственный властелин. Более того, у этой амброзии есть еще один недостаток. Вкусивший ее оказывается привязан к острову. Отдаляясь от Каафа он начинает болеть. Отчего возникает еще один деликатный момент – если бесконечно жить здесь, среди болот, то рано или поздно ваше семейство превратиться, пардон, в погрязших в кровосмешении вырожденцев. А это никуда не годиться, согласитесь! Вам нужна, простите за каламбур, не просто кровь, а свежая кровь. Так вы нашли жену – не по любви, вы просто забрали девушку, которую никто не хватится, и увезли ее к себе. И такую же судьбу уготовили Дмитрию. Да, он угодил к вам случайно, но Татьяна влюбилась в него. Так почему бы не воспользоваться столь удачным стечением обстоятельств. Предположу, что во время фамильных трапез вы начали его, так сказать, незаметно причащать благодатью. А когда он запросился уехать – отпустили, зная, что либо он вернется, либо его сведет в могилу ваше фамильное проклятие. И если называть вещи своими именами, то тайна семьи Маевских очень проста. Вы упыри. Вурдалаки. Кровопийцы
из народных преданий. Итак, где я ошибся?Маевский долго молча смотрел на Корсакова, а потом сказал:
– Вы дьявольски умны, Владимир Николаевич, спору нет. Почти все угадали верно. Только в одном ошиблись. Мы не властелины здешних болот. Мы их проклятые хранители. Позвольте вас просветить…
***
Настоящих истоков этой истории не знает никто. Все, что я вам расскажу, передавалось из уст в уста, и никто не может поручиться, что сказанное – правда. Варсафий, получив над Маевскими полную власть, как-то разоткровенничался с моим дедом, тот – рассказал отцу, а отец – мне. Это вторая тайна, которую мы держим даже от своей семьи. Так что не обессудьте.
Двести лет назад 4 закончился бунташный поход Стеньки Разина, а для соратников его настали тяжкие времена. Частью бежали они на юг, в Астрахань, где дали последний бой. Но то были самые смелые да отчаянные. Другие попытались скрыться, да сидеть тише воды, ниже травы. А некоторые тати сбились в разбойничьи шайки, да начали грабить что людей государевых, что крестьян простых. Завелась такая стая и в муромских лесах. Возглавлял ее атаман, бывший разинский казак, росту огромного и силищи неимоверной. Имени его теперь не помнит уже никто. Даже он сам.
4
В 1671 году.
Вольница разбойничья длилась недолго – прибыли солдаты из Владимира, да обложили их, будто волков. Загнали в глухие болота, забили по одному. А кого не нашли – так те сами утопли. Порешили на том и отбыли восвояси.
Только не таков был атаман, чтобы дать себя поймать или в топях пропасть. Гнали его по оврагам и урочищам, по кочкам и тропкам, свистели пули из пищалей над головой, а подчас к горлу подступала тина болотная. Но ушел-таки от погони. Вышел из топей, глянул – а там распятие стоит, жуткое, нечеловечье.
Другой бы испугался, да обратно в болота ушел, но атаман по-другому рассудил. А ну как есть рядом жилище человеческое, где можно будет провизией и вещами нужным разжиться. С теми, кто сопротивляться вздумает, у атамана разговор короткий.
Долго блуждал он, но все-таки вышел к часовне, в чаще сокрытой. А при часовенке – монах, седенький, старенький, крохотный. Не стал его атаман сходу пугать. Наплел, что мол охотник он, заплутавший. А монах и рад гостю. Пригласил в свою келью, да давай угощать и про жизнь вольную расспрашивать.
Задержался у монаха атаман. Жизнь на острове уж больно привольная была. Грибы да ягоды будто под ногами растут. Дичь сама на заклание приходит. И все вокруг воле монашеской подчиняется. «Уж не святого ли я встретил?» подумал себе атаман. И решил задержаться, дабы разузнать секрет старца. Стал дикий казак притворно набожным и смиренным, во всем соглашался с монахом, во всем угождал. Вставал рано утром, молился истово. А сам – глаз да глаз за стариком.
И увидел, что тот нет-нет, да нырнет ночью на лесенку потайную, что рядом с кельей. Атаман его не тревожил, не высматривал, только делал вид, что не замечает ничего, дабы старец спокойно себя чувствовал. А сам улучил случай – и как-то ночью последовал за монахом.
Открылась ему пещера, а в пещере той – крест. Только не обычный. Распята на нем страховидла жуткая, как две капли воды на болотный крест похожая. Да не мертвая, а живая, всамделишная. Дышит, глазами зыркает. И кровь из ран от гвоздей сочится. У подножья креста – две чаши стоят. В одну монах кровь чудовищную собирает и пьет. Во вторую – чирк себя ножичком – и свою сцеживает, да нечисть на кресте поит. Атаман посмотрел-посмотрел на это все, да и вернулся обратно, монаха дожидаться.
Как старец пришел, так разинец ему допрос учинил, лютый, такой, как только разбойники могут. Монах держался-держался, но силы-то у него, что у воробушка. Рассказал все неразумному. Давным-давно чудовище это, прозванное Каафом, наводило ужас в Святой Земле. Жажда крови его была ненасытна, а дела – черны, как безлунная ночь. Убивал он людей сотнями, а кого не трогал – так обращал в себе подобных. Не было на него управы, пока не обратились жители за помощью к монахам из далекого горного монастыря.