Дело о рубинах царицы Савской

— Полин, иди ко мне, — предложил юноша. — Садись, ухвати меня за талию и ничего не бойся, ты со мной.

Бегемоты не высказывали никакого неудовольствия. Автоном уселся позади Аршинова, Малькамо громко крикнул и хлопнул своего «коня» промеж ушей. На удивление, бегемотиха встала и, покачиваясь, пошла к воде. Я замерла, покрепче обняв принца.

Плюхнувшись в воду, бегемоты поплыли. Сидеть на спине оказалось удобно, только ноги по колено были погружены в воду. Малькамо изредка похлопывал свою лошадку между ушей, выкрикивая "Малесса!", а Аршинов вторил ему залихватским "Но-но, залетная!"

Дважды наша бегемотиха (которую я про себя уже окрестила Фросей) пыталась нырнуть, но Малькамо тянул ее за уши. От этого она прекращала свои попытки и продолжала плыть в заданном направлении.

Вскоре я уже отчетливо видела пологий песчаный берег, хижину с конической крышей, увенчанную крестом с диагональной перекладиной, горстку послушников, лысых и в белых одеяниях, высыпавших на берег, чтобы подивиться такому редкому зрелищу.

Аршинову и Автоному не повезло — бегемотиха взбрыкнула и выбросила их в воду почти перед самым берегом. Наша Фрося вела себя на удивление смирно и позволили нам сойти самим, когда стало совсем мелко.

При нашем появлении послушники обступили нас, и и вперед вышел старик-священник в зеленой тоге и с посохом в руке.

Малькамо подошел к нему и поклонился. Священник что-то сказал высоким гортанным голосом. Малькамо ответил. Я уловила только «Соломон».

— О чем они говорят? — спросила я подошедшего Аршинова, мокрого до нитки.

Но Аршинов не успел ответить: послушники пали ниц, а священник ударил шестом по земле и прокричал что-то, устремив глаза вверх.

— Все хорошо, Полина, — поспешил перевести Николай Иванович. — Священник спросил у нашего парня, как ему удалось приручить бегемотов, на что тот ответил, что понимает язык животных и птиц.

— Что, действительно понимает? — поразилась я.

— Полина, ну, вы как дитё малое! — усмехнулся казак. — Неуж-то на такие вопросы правду отвечают? Получилось — вот и прекрасно. А как, и по каким законам, не им судить.

— Неужели священник такой наивный и доверчивый? — продолжала я расспрашивать Аршинова.

— Малькамо сказал, что он принц из рода Соломона. А как известно, царь Соломон понимал язык животных и птиц.

— Ах, вон оно что, теперь ясно.

Священнослужитель (он сказал, что его зовут отец Асаминэу) еще раз стукнул палкой о землю и сделал приглашающий жест рукой. Послушники встали с земли, не переставая кланяться.

Сначала нас отвели в маленькие кельи и дали переодеться в сухие шаммы. Мне было неловко, но в то же время приятно чувствовать себя в сухом и просторном эфиопском одеянии.

После того, как все переоделись, нас пригласили в сам храм, стены которого были расписаны картинами жития святого Георгия. Только Георгий, как и Иисус, и дева Мария, был эфиопом с удлиненными грустными глазами.

У иконы "всадник Георгий поражает змея" Автоном опустился на колени и принялся неистово молиться. Впрочем, он всегда так молился. Змей на картине был нарисован с ногами и очень походил на рогатую ящерицу.

— Что привело сюда блистательного сына великого негуса? — спросил старец.

— Мы идем по следам двух белых монахов, — ответил Менелик. — Побывали ли они тут, в вашем монастыре?

— Да, — кивнул тот, — наведывались.

Мы переглянулись. Как никогда мы были близки к цели нашего пути.

— Они говорили, зачем пришли сюда? — спросил Аршинов.

— Да, — ответил отец Асаминэу. Слова из него приходилось выцарапывать клещами.

— Говори же.

— Они принесли нам корону негуса из негусов, царя Менелика Первого и попросили схоронить ее до лучших времен.

— Правда?! — Закричали одновременно Аршинов и Менелик. — И где она? Мы хотим ее видеть.

— Ее нет здесь.

— Как нет?

— Я отказался принять сокровище.

— Но почему?

— Нам негде ее хранить. У нас нет ни потайных подвалов, ни сокровищницы, ничего. Мы всего-навсего бедные монахи в монастыре, и только святой Георгий охраняет нас от бед и напастей. Я не мог взять на себя такую огромную ответственность.

— Старик просто струсил, — прошептал мне по-русски Аршинов. — Он испугался слуг Менелика Второго. Ведь видно, что он за Иоанна и наследников. Прямо вьюном вьется вокруг нашего парня.

Малькамо обернулся к нам:

— Что будем делать? Священник все отрицает, нет у него рубиновой диадемы.

Тем временем монахи внесли угощение — самодельное пиво тэлла, в маленьких тыквочках-калебасах. Мы сели в угол на циновки и принялись за кисловатый теплый напиток. В животе у меня урчало, что совсем было недостойно воспитанной дамы.

— Он не обманывает? — спросила я.

— Не думаю, — ответил Малькамо. — я вижу, когда искренне говорят, а когда врут. В монастыре действительно ничего не оставляли. Да и хлипкое тут сооружение — если бы кто-нибудь захотел, вмиг бы нашел сокровищницу. На острове даже прятать некуда.

— Ты спрашивал старца о Танине?

— Да, спрашивал. Нет такого поселения на озере Тана. И на островах нет.

— Попали… — сокрушенно заметил Аршинов.

И лишь Автоном ничего не ответил — он продолжал молиться Георгию-Победоносцу, пронзающего змея с лапами и острой мордой.

— Малькамо, скажи мне, что обозначает «танин» на амхарском? — некая мысль пришла мне в голову, и я поспешила ее выразить вслух.

— Ничего не означает, — он пожал плечами.

— А какие языки есть еще в Абиссинии? Ты говорил что-то о священном языке геэз.

— Надо спросить священника.

Он обернулся и спросил. Я уловила слова «геэз» и «танин». Отец Асаминэу отрицательно покачал головой. Все было ясно и без перевода.

— Есть ли среди послушников говорящие на других языках?

Священник хлопнул в ладоши и десяток бритых монахов в белых одеждах заполнили свободное место рядом с ним.

Малькамо объяснил:

— Вот этот монах говорит на тигринья, эти на аргобба, гураге, харари, и галла. Ни в одном из этих языков нет слова «танин».

Вдруг вперед выступил монах, единственный бородатый среди всех, стоявший позади, и что-то произнес.

— Кто это? — спросил Аршинов.

— Это фалаш, эфиопский иудей, — ответил Малькамо. — Скорее всего, он родом из заброшенного города Горгора. Тамошние жители переходят в христианство в надежде на лучшую жизнь.

И он вступил в разговор. Когда же закончил его, то повернулся к нам, и я увидела, какое у принца радостное лицо. Если бы он сейчас закричал "Эврика!" я бы ничуть не удивилась.