Дело огня

Хидзиката прищурился. То, что говорил Нагакура, казалось здравым но… но нездравым выглядело само дело, вот в чем штука. Поэтому Хидзиката кивком поощрил Сайто: говори. Сайто коротко поклонился и продолжил:

— Господа рыцари пока пытаются выбить верных сёгунату сановников и заодно доставить побольше хлопот верным сёгунату городским властям. Но если из списка вычеркнуть случайности, разбой и сведение счетов, остается у нас вот что… — командир третьего звена достал из рукава несколько мелких монет и положил их на карту. — Странные убийства в священных местах.

Четыре точки в четырех концах города. Храм Мёсиндзи со священным колодцем — повешенная танцовщица, совсем юная девушка. Храм Кацурадзидзо — утопленный купец-красильщик, мужчина в расцвете сил. Храм Конкайкомёдзи, резиденция Хранителя Столицы — бродячий монах, пожилой, но не старый. Храм Дайтокудзи — сожженная часовня, в ней старик-самурай, умерший вообще своей смертью и принесенный для отпевания. В список попал только потому, что поджог, даже такой бессмысленный — преступление серьезное и наказуемое смертью.

Пятую монету Сайто так и не положил: держал, поставив на ребро.

— А что здесь? — спросил Хидзиката.

Сайто улыбнулся.

— Фусими Инари Тайся.

Собравшиеся почти все были выходцами из восточных провинций, но после нескольких месяцев службы как не знать главный храм бога Инари [18] в старой столице?

— Это не рыцари возрождения, — решительно заключил Хидзиката. — Те из них, кто увлекается науками иноземцев, не станут тратить время на храмы. А те, кто верит в Будду или старых богов, побоятся оскорбить хранителей города. Боги — не горожане, их дома не осквернить безнаказанно. Кого убили у храма Инари?

18

Инари — бог/богиня риса и благоденствия, покровительница старой столицы.

— В том-то и дело, что никого, — Сайто подкинул монетку. — Если я не ошибся, мы сможем предотвратить убийство, прекратить поджоги и поймать негодяев.

— А если ошибся? — Нагакура почесал веером затылок.

— Тогда труп должен быть где-то там. Но не на виду, — юноша со зверьком подобрался к карте. — Сейчас неважно, зачем они это делают. Это мы узнаем, когда их поймаем. А мы их поймаем, если подождем у храма в благоприятный день.

Ленивый ветерок прокатился неспешно из одной двери в другую, звякнул тихонько колокольчик-фурин, но прохлады, вопреки поверью, не принес. С самого начала лета Столица изнывала от жары. Тучи порой собирались, грозились молниями — но уползали, не разродившись, и проливались где-то над Осакой. Жители поговаривали о проклятии и гневе богов. Винили, как правило, сёгунат — что ж это за «победитель варваров, великий полководец», который варварских пушек испугался и краснорожим иноземцам страну открыл? Не диво, что Небо теперь от Государя отвернулось, а только что может сделать Государь, коли его за горло держат? И добро бы сёгуны, а то ведь последний мальчишка-разносчик в Столице знает, что ни полоумный Иэсада, ни хилый Иэмоти страной ни дня не правили: все решают министры сёгунского двора. Слуга слуги указывает господину — это ли не признак конца времен? Сначала землю трясло, теперь небо ополчилось на людей… Словом, эта засуха народной любви ни к сёгунату, ни к его служащим — каковыми и были Волки из Мибу — не прибавляла, что дополнительно осложняло им жизнь.

— Нас хватит на то, чтобы держать там патруль несколько дней. Недель, если понадобится, — сказал Яманами, вопросительно покосившись на Хидзикату. — Но ты, Содзи, говоришь неверно [19] . Нам важно, зачем они это делают. Потому что из непонимания рождается страх, а из страха — паника. То, что показал Сайто — дело рук человека, который хочет в общем смятении достичь какой-то своей цели. Какой?

— Если судить по средствам, цель нам тоже не понравится. — Голос фукутё был единственным в этой комнате, от чего веяло холодом. — В любом случае, с исчезновением этого художника одним источником опасности для столицы станет меньше. Ямадзаки, пошли кого-нибудь из своих людей на место — пусть поспрашивают насчет трупа, пошарят в окрестностях. Окита, не сходишь ли к своим приятелям?

19

Окита Содзи, командир первой секции, лучший боец Синсэнгуми, уже в 15 лет был признан мастером меча и стал инструктором школы. Умер в 1868 году от туберкулеза.

Юноша со зверьком поклонился. Это был не кивок, а именно поклон: просьба командира принята к сведению и будет исполна.

— Саннан [20] , — обратился Хидзиката к своему другу. — Ты человек образованный. Загляни к гадателю, покажи ему карту, попроси объяснить смысл этого… художества. Если это творит какой-то подверженный суевериям безумец, нужно понять, в чем состоит его безумие.

— Знак первым заметил Сайто, — безразличным голосом возразил Яманами. — Может, он поймет больше?

20

Саннан — дружеское прозвище Яманами Кэйскэ, образованное от «китайского» прочтения фамилии Яманами.

— Сайто мне нужен сегодня вечером. Не будем забывать и о господах мятежниках: осведомитель сообщил, что сегодня у них встреча в театре Минамидза [21] . Прибудут лично господа Миябэ и Ёсида [22] . Я хочу на них посмотреть, чтобы при случае узнать в лицо.

Яманами кивнул. Сайто был третьим по мастерству мечником в отряде. Но первый — Окита — отправлялся к храму поговорить с детьми, с которыми давно свел дружбу. Дети — хорошие осведомители, если знать, как с ними говорить. Окита знал. Тут его заменить не мог никто. Вторым мечником отряда был до этой весны некто Яманами Кэйскэ, но из-за проломившейся трухлявой ступеньки он теперь даже в учебных поединках участвовать не мог, любой мало-мальски сильный удар отдавался мучительной болью в спине. Значит, на такую прогулку лучшим напарником Хидзикате был Сайто.

21

Минамидза — театр Кабуки в Киото, действует по сей день.

22

Миябэ Тэйдзо (1820–1864) — ронин из клана Кумамото, отстаивавший идеи императорской раставрации путем политического террора.

Ёсида Тосимаро (1841–1864) — самурай из княжества Тёсю, единомышленник Миябэ.

Похоже, подумал Яманами, единственным моим оружием остался ум.

— Я пойду к гадателю, — сказал он.

* * *

Лиса сидела, обернув лапы хвостом. Рядом с ней в пожухлой от жары траве копошился смешной темно-рыжий зверек, чем-то похожий на приплюснутого сверху кролика с очень маленькими ушками. Лиса не обращала на него внимания. Это была очень старая храмовая лиса, перевидавшая на своем каменном веку немало чудес. Ее сестра, с трещиной поперек передней лапы, расположилась на отдых с другой стороны лестницы. А на каменной ступеньке, теплой даже в тени, сидел невысокий юноша в серых хакама и белом косодэ. Лиса знала, что юноша тоже принадлежит к породе оборотней, только не тех многохвостых, которые кланяются полной луне с черепками на темечках, расплачиваются с людьми листвяными деньгами и морочат ночных путников, а к тем, что объявились в старой столице совсем недавно, хвостов не имеют и ночных путников не морочат, а убивают. Впрочем, хвостатые сестрицы не возражали против такого соседства.

Командир первой десятки Окита Содзи понимал, что Сайто прав. Храм — точнее, рассеянные по склону горы храмовые постройки — окружала роща. На которую одного патруля мало. В которой не один труп — десяток спрятать можно. Впрочем, ронины, хлынувшие в столицу с наступлением смутного времени, трупов в этой роще не прятали — так бросали. Эту рощу они облюбовали для тайных ночных встреч и поединков. Чтобы предотвратить в этом месте убийство, не хватит сил всего отряда. А уж если труп где-то здесь укрыт… Значит, нужны глаза. Много острых, внимательных глаз. А глаза такие есть везде, ну почти везде. Нужно только знать, как приманивать.

Зверек на площадке щипал траву. Лисы одобрительно щурились. Солнце нехотя ползло к западным горам, дуреющие от жары цикады стрекотали, и этот монотонный, успокаивающий звук убаюкивал. Прошлепали по мощеной камнем дорожке босые ноги. Прошуршали сандалии-варадзи, прощелкали гэта. Гэта? Кто это сегодня в гэта и по какому случаю?

— Братец!

Окита открыл глаза. На пыльной мордашке Коскэ, привратникова сына, сияла щербатая улыбка.

— А что ты сегодня принес?

— А-а, Коскэ, Синдзи, Момоко! — юноша достал из рукава раз-два-три-четыре-пять — шесть слив. — Хватит на всех. А может, — спросил он устраивающуюся стайку, — кто-нибудь хочет морковку?

Сливы расхватали моментально, а от морковки вежливо отказались, и она досталась зверьку.

Мальчики одевались в старье, с родительского или братнего плеча — а вот Момоко, несмотря на жару, принарядилась. Пусть синее кимоно подвылиняло и перешито — но шелковое, пусть шпилька в волосах — не первой новизны, но лакированная. Раньше маленькая служанка из прихрамовой харчевни так не прихорашивалась.

— Ты сегодня такая красивая, Момоко, — улыбнулся Содзи. — Разве у тебя праздник?

— Ага, — Коскэ фыркнул, брызгаясь сливовым соком, — замуж ее выдают!