Дело Рихарда Зорге

Продолжающиеся переговоры в Берлине, перешедшие позднее на официальный дипломатический уровень, породили, наконец, соглашение, которое можно было рассматривать не более, чем своего рода дипломатическую контрмеру против решений Седьмого конгресса Коминтерна, проходившего годом ранее в Москве. Но было, однако, и секретное приложение к этому договору, о существовании которого подозревали тогда все стороны, включая и советскую, и значительный объем международной пропаганды советское правительство и симпатизирующие ему силы направляли на обличение подлости секретных статей.

Действительно, в преамбуле этих неопубликованных статей утверждалось, что советское правительство (не упомянутое в опубликованном тексте) всячески содействует целям Коминтерна и «намерено использовать свою армию для достижения этих целей». Однако сами статьи не пошли дальше принятия на себя Германией и Японией обязательства консультироваться друг с другом, в случае если одна из сторон станет объектом неспровоцированного советского нападения или угрозы нападения. Обязательство подобного рода весьма далеко от военного альянса [74] . Русские были уведомлены, что секретные положения анти-коминтерновского пакта не представляли большой угрозы для безопасности Советов. Эта информация пришла к ним от Зорге, если не из других источников.

74

Тем не менее один из журналистов указал, что обязательство «создавало основу» для военного альянса «и должно рассматриваться как таковое японским генеральным штабом с одной стороны и бюро Риббентропа с другой».

Однако важнейшим здесь, хотя, возможно, и неучтенным был фактор сталинской паранойи. В 1936 году Берзин — бывший начальник Зорге — находился в немилости, и было вполне в характере Сталина, даже на той стадии развития событий, затаить подозрение и против протеже Берзина в Токио.

И потому беспокойство в Кремле, возможно, не ослабевало и после получения от Зорге фотокопий двух депеш, составленных в германском посольстве в Токио почти в то же время, когда был подписан антикоминтерновский пакт.

Одна из них, показанная Зорге Оттом, представляла собой подробный отчет о японских военных возможностях в случае японо-советской войны. Она подробно информировала об усилении войск в Маньчжурии и об оборонительных позициях на маньчжуро-советской границе, которую инспектировал сам Отг. Отт докладывал, что эти укрепления были не завершены и что, по его мнению, японские силы в Маньчжурии были не готовы к войне. Японское военное снаряжение оказалось устаревшим, что делало Японию ненадежным партнером с военной точки зрения. Японии потребовалось бы несколько лет подготовки, чтобы достичь приемлемого уровня военной готовности, и потому преждевременным было бы ожидать враждебных действий со стороны Японии и Германии в отношении Советского Союза.

Другая депеша, подготовленная Дирксеном и которую он сам показал Зорге, имела отношение к реакции главных персонажей в Японии на соглашение с Германией. В ней разъяснялось, что в самом японском правительстве нет единства в отношении желательности войны с Советским Союзом и что именно это и было причиной того, почему переговоры об альянсе с японской стороны вылились всего лишь в пакт против Коминтерна. Дирксен признал, что пакт не очень нравится правительственным кругам Токио, но закончил утверждением, что подобное положение дел со временем изменится.

Вот почему, когда дело касалось антикоминтерновского пакта, 4-е Управление, что бы там Сталин ни думал, имело все основания высоко оценить работу Зорге.

Задача выяснения природы и прогнозирование точного исхода германо-японских переговоров была одной из важнейших, одной из тех, что пришлось выполнять Зорге с небольшой помощью со стороны членов его группы. Так, осенью 1936 года поступила некоторая полезная информация от Одзаки, полученная им благодаря его связям в «Асахи». Положение Одзаки в отношениях с газетой было таково, что, как писал он сам, он «мог совершенно свободно входить в любые кабинеты редакции».

В течение 1936 года положение Одзаки, как и положение самого Зорге, значительно упрочилось, поскольку летом он присутствовал в качестве члена японской делегации на конференции Института Тихоокеанских отношений, проходившей в Йосемите в Калифорнии. Тот факт, что ему предложили войти в состав делегации, возглавляемой бывшим министром иностранных дел Йосизавой Кенкичи, был сам по себе признанием его статуса специалиста по китайским делам и служил ему своего рода верительными грамотами надежного и проверенного неофициального переводчика и настоящего защитника японской политики в отношении Китая.

Во время поездки в Америку Одзаки делил каюту с человеком моложе его самого, с которым впоследствии близко подружился. Это был Сайондзи Кинкацу, секретарь японской делегации, внук почтенного принца Сайондзи, последнего из Генро. Общение с молодым Сайондзи и со знакомым ветераном старой закалки Ушибой Томохико также членом делегации, имело важные последствия для Одзаки.

Вскоре после возвращения из Йосемиты Одзаки пригласили на чайную церемонию в «Империал-отель», устроенную для японской делегации. Присутствовал и Зорге. Их с Одзаки официально представил друг другу третий гость. И только теперь Одзаки обнаружил, что иностранец, которого он хорошо знал как «Джонсона», на самом деле звался «д-р Зорге».

Случилось это в сентябре 1936 года, когда Зорге, как и Одзаки, только что вернулся из поездки за границу. В конце августа Зорге уехал в Пекин, якобы на конференцию иностранных журналистов, потом посетил районы Внутренней Монголии [75] . Однако главной целью Зорге было передать собранный материал в виде микрофильма советскому курьеру.

Встреча, о которой было договорено заранее по радио, состоялась в Храме Неба. Курьер в этом случае был хорошо известен Зорге.

75

Зорге утверждал, что в 1937 году он написал Отту отчет об этой поездке во Внутреннюю Монголию. «Этот отчет содержал некоторые конфиденциальные материалы, например, о деятельности во Внутренней Монголии тех японцев, которые занимались военными или другими специальными вопросами».

«На этот раз это был не обычный курьер, с которым я встретился, а мой старый друг «Алекс» (не шанхайский «Алекс» 1930-го года), ранее работавший в секретариате русской коммунистической партии в Москве, но и тогда уже связанный с 4-м Управлением. На этой встрече он «должен был проконсультироваться со мной о разного рода проблемах, связанных с работой, т. е. об организационных и политических проблемах».

Зорге, должно быть, узнал от «Алекса» (Боровича) о растущем терроре в Москве. Что до «организационных и политических проблем», о которых он упоминал, размышления о них не заняли у них много времени. Вероятно, потому что обсуждались в основном финансовые проблемы. Поскольку именно с осени 1936 — после визита Зорге в Пекин — на Клаузена, как он признавался, «была возложена полная ответственность за средства группы, включая денежные переводы из Москвы, отправленные через американские банки».

В апреле, как мы видели, Макс Клаузен отправился в Шанхай в качестве курьера Зорге, беря с собой, кроме всего прочего, микрофильмированный материал, относящийся к февральскому мятежу. Макс надеялся встретить в Шанхае Анну, чтобы забрать ее с собой в Японию. Но ее там не оказалось, и Клаузен вернулся один.

А бедная Анна в тот момент пребывала в Сибири. В марте к ней явился человек из 4-го Управления, который время от времени приносил ей деньги на житье, и сказал, что она должна подготовиться в долгому путешествию. Место назначения ей станет известно позже. Через несколько дней ее проводили с московского вокзала тот же человек из 4-го Управления и женщина, наблюдавшая за ней. Они дали Анне немного американской валюты и сказали, что сейчас она едет во Владивосток, город, расположенный на другом конце Транссибирской магистрали. Они также объяснили, что проводник поезда даст ей паспорт на имя «Эммы Кониг» и что по прибытии ее встретят.