Дело всей жизни. Книга первая

Я повернулась к нему, сердце сдавило так больно, что дышать стало невозможно, слезы застыли в глазах. Смотрела сквозь них в его лицо, такое серьёзное и… другое. Он сегодня сам другой. По-прежнему опасный, но теперь открытый и понятный. Мужчина, которого я назвала козлом дважды. И дважды он согласился с этим.

Но ведь он думал не только о себе. Об отце, который от него откупился, а он продолжает поддерживать его бизнес. О детях, которых не будет, потому что не хочет сломать жизнь ещё и им своей наследственностью. О женщинах, с которыми обходится грубо, потому что — парадокс — не хотел им навредить и потому не давал шанса на отношения с ним.

Теперь понятно, почему он не выходит в свет и не ходит по улицам. И не пытается обезопасить себя телохранителями. И почему ему было плевать, даже если бы я болела СПИДом — он бы всё равно занялся сексом со мной в туалете в кафе и спокойно бы умирал в ожидании избавления от вечного выматывающего возбуждения.

Я с ужасом поняла, что застрели его из-за миллиардов, которые ему не нужны, он умрёт со счастливой улыбкой на лице…

Крупные слёзы скатились по щекам, я замотала головой:

— Неправда… Я люблю тебя!..

Он усмехнулся и притянул меня к себе. Обнял, уткнувшись в волосы носом, и с тоской сказал:

— Просто я у тебя первый, моя маленькая. Ты не меня любишь, а учишься любить себя. Иди сюда… — Он подвёл меня к окну. Центральный парк Нью-Йорка раскинулся внизу во всей красе. Море деревьев, зелёные лужайки, пруд… — Вот с такой же высоты я смотрел на сибирскую тайгу, мечтал полетать на драконе и пил кедровое молоко с мёдом… и был настоящим. Откуда ты узнала, Несси?

Он просто стоял рядом и держал меня за руку, смотрел на парк, но видел, наверное, не его. И, наверное, сейчас… сегодня… он тоже был настоящим.

— Я хотела изменить что-нибудь в твоей жизни. Приготовить тебе завтрак сама… не кашу. Экен сказал, что ты ешь её уже много лет и не соглашался это менять. А Маури…

Никита усмехнулся.

— Маури… Да, кроме него, никто и не мог… Только он знает обо мне всё… И научил всему, чему должен был учить отец… Но, маленькая моя, — он повернулся ко мне, я с трудом смогла встретить его взгляд, — оставь мне мою кашу. Мне такую готовила бабушка… И ты можешь уйти. Я уже всё подготовил. Пойдём…

Он вывел меня из комнаты, закрыл дверь, и мы спустились в его кабинет. Он усадил меня на кожаный диван, включил огромный экран и отошёл к столу. Вернулся через минуту с какими-то документами и опустился рядом.

— Это твой дом…

Никита включил видео, и я потеряла дар речи. Трёхэтажный браунстоун с цокольным этажом, архитектура начала 19-го века из коричневого песчаника в стиле боз-ар[15] в квартале Гринвич-Виллидж, уютно расположенного между Гудзоном, Вашингтон-парком и Бродвеем. Там жили Иосиф Бродский, Марк Твен и Оскар Уайльд, Эдгар По и О’Генри, там написал «Американскую трагедию» Теодор Драйзер… Здесь живут Ума Турман и Сара Джессика Паркер…

Я не успела осознать всё это, а Никита уже переместил изображение на следующее крыльцо и ошарашил снова:

— …А это для твоих родителей и брата. Внутри… сейчас покажу… сделали дверь, чтобы не ходить друг к другу по улице…

Никита листал фотографии, включал видео… Я смотрела на внутренний дворик и террасу, рассматривала обстановку внутри, но ничего из увиденного не задерживалось в памяти, она замещала всё это другим воспоминанием: как я, приехав на Манхеттен, гуляла по красивым уютным улочкам этого эпицентра интеллектуальной и культурной истории Америки и остального мира, и строила планы однажды поселиться здесь — среди знаменитостей, для которых мечтала создавать индивидуальные парфюмерные линии.

Никита положил мне на колени документы, и сквозь ошеломление, от которого заложило уши, я услышала:

— …документы на твою недвижимость. Осталось привезти твоих родителей и брата…

— Но… Никита… Это слишком… — я не могла найти слов.

— Это самое подходящее для тебя место, — перебил он. — Я завтра уеду на весь вечер, вы с Маури сможете поехать туда. Ты можешь жить там, Несси, мы можем просто встречаться, как ты и хотела…

— Тебе нравится со мной, Несси. Почему ты ищешь причины убежать?

— Я не игрушка!

— Не игрушка. Ты — моя девочка. Разве я тебя не удовлетворяю?

— Я боюсь.

— Чего?

— Тебя… Я хочу жить дома… Мы же можем просто встречаться, как все…

А я теперь искала причину остаться с ним. Она была — единственная правдивая и настоящая: я люблю его. Но он не поверил.

— Просто я у тебя первый, моя маленькая. Ты не меня любишь, а учишься любить себя…

— Я не возьму! Это ни в какие рамки…

— А они тебе нужны? Эти рамки? — его голос прозвучал жёстко, хоть и с насмешкой и долей раздражения. — Брось, Несси. Мне казалось, я несколько минут назад тебе всё объяснил…

…теперь ему даже ради секса выходить из своей клетки стало не нужно. Он удобно вписал меня в свой ритм жизни, в свой распорядок дня. А я сама променяла мечту стать лучшим в мире парфюмером на эту клетку. Я просто стала его любимой домашней зверушкой…

И теперь меня выпускают на волю. В благоустроенный охраняемый заповедник с сытой жизнью, а я…

— Как я это объясню родителям?! — О, флаг Америки! Что я несу?! Причём тут вообще родители?! Он откупается от меня! Никита от меня откупается, потому что все откупались от него! Он не привык иначе! Его не научили! — Я тебе уже надоела? Как ты и говорил, да?

— Да. Поэтому и пять миллионов тоже уже лежат на твоём счету, — он положил ладонь на документы на моих коленях.

— Я не способен на постоянные отношения… Верну твою почку, когда ты мне надоешь. И дам денег, сколько ты попросишь. Сколько ты хочешь, Несси?

— Миллион.

— Хорошо.

— Два!

— Или три?

— Пять.

— Семь?

— Нет, пять.

— Почему пять?