Дембельский альбом

– У нас, в Экспедиции, простые люди не служат. Поэтому стараюсь лишний раз не наказывать лейтенантов. Неизвестно, откуда потом могут позвонить.

И это были не пустые слова. В нашей славной экспедиции все до одного офицеры были, что называется, блатные. Инвалиды, так сказать, - это когда сам здесь, а рука в Москве. Связи имелись самые разнообразные. Подавляющее большинство являлись потомственными гидрографами, как Сергей Зима, дед и отец которого не только служили в русской и советской гидрографической службе, но и внесли большой вклад в науку об океане. Другие имели родственные связи с руководителями Вооруженных сил, как, скажем, один наш лейтенант, который иногда, забывшись, называл Министра обороны дядькой. Или другой, фамилия которого совпадала с фамилией известного адмирала, именем которого было даже названо океанографическое судно. Да что далеко ходить за примером - в Севастопольской экспедиции служил легендарный Петя Горшков, внук командующего ВМФ. Некоторые же, кому не повезло с родственниками, приобретали эти связи перед распределением за счет женитьбы на дочерях и родственницах важных начальников. Но последняя разновидность связей была чревата тем, что при разводе она, подобно разорвавшемуся тросу при швартовке, могла и покалечить.

Я помню, как один офицер, который распределился в нашу контору благодаря родственникам жены, через пару лет после начала службы решил развестись, потому что встретил и полюбил другую женщину. Житейская, в общем-то, история. Ушел, как и положено офицеру, взяв лишь чемодан с формой. Никаких разделов квартиры и нажитого совместно имущества. По поводу подобных разводов, а так разводились, к их чести, большинство офицеров, начальник морской инженерной службы (МИС), в ведении которой находилось строительство жилья и распределение квартир, очень переживал. На всех собраниях он со сцены топал ногами, кричал, брызгая слюной, и договаривался до того, что надо запретить разводиться офицерам, если они не представили справку, что за ними сохранилась жилплощадь.

– Мы строим и даем квартиры, а у нас после каждого развода растет очередь офицеров на жилье. Надо запретить, чтобы они бабам всю квартиру оставляли! Пусть занимают положенную площадь. Чтоб ни шагу назад!
– такими словами, прямо-таки панфиловскими, завершал он свою речь. Но призывы его, как правило, оставались без внимания. И продолжали офицеры оставлять свои квартиры.

Но вернемся к нашей истории. Жена со связями, сильно обидевшись на мужа, решила, подобно гоголевскому Тарасу Бульбе, убить то, что породила за счет родственников. Но не пошла она в политотдел с криком: Сохраните семью!, как это делали большинство офицерских половин в таких ситуациях.

Политорганы обожали в те времена сохранять семьи. Они в годы безраздельной власти КПСС обладали большой силой. Любая дура-жена могла поломать карьеру мужу- офицеру, поскольку какой-нибудь строгий выговор надолго, а то и навсегда, закрывал доступ последнему к поступлению в академию или к продвижению по служебной лестнице. Рушились карьера, не росли зарплата и благосостояние семьи. Офицер, по русской традиции, начинал пить горькую. Зато мужик был при ней, пусть даже злой и пьяный, чтоб жену не видеть. Как говорил мой начальник курса: Хоть м…дак, да свой! Поэтому большинство офицеров, способных без страха лечь на амбразуру вражеского ДОТа или уйти в бушующее море, смертельно боялись жалобы жены в политотдел. Был даже анекдот:

– На вас поступила в политотдел жалоба от жены, что вы не вступаете с ней в супружеские отношения!

– Да поймите же, товарищи, после аварии на подлодке я стал импотентом!

– Это не оправдание. Вы, прежде всего, коммунист!

А еще чаще вспоминалась фраза одной старпомовской жены с Северного флота, которая была сказана мужу, попытавшемуся уйти налево: Ты уйдешь от меня голый и без партбилета!

Жена же нашего сослуживца, оказавшегося, как и все мужики, подлецом, в политотдел не пошла. Нет, она поступила иначе. Она написала жалобу своей дальней родственнице - Валентине Терешковой - первой женщине-космонавту и председателю комитета советских женщин. Та, в свою очередь, направила на официальном бланке письмо начальнику экспедиции с приказанием сурово наказать офицера-изменщика и разрушителя семьи. Я слышал, что потом, анализируя содержание письма космонавта, командование экспедиции пришло к выводу, что, судя по духу, в котором оно было написано, самой председателю комитета советских женщин тоже пришлось встретиться в личной жизни с мужиком-негодяем. Момент же получения послания от главной женщины страны начальником экспедиции мне в красках описал капитан-лейтенант Леха Токарев, который в тот момент находился в приемной. Попробую дословно привести его рассказ, смягчив лишь самые яркие обороты специфической офицерской лексики:

– Ну че, сидим в приемной у Бочковского, травим за жизнь. Я пришел рапорт на квартиру пропихнуть. Дверь не закрыта в кабинет, потому что секретарша шефу почту понесла. Вдруг слышим вопль: Это она мне, боевому командиру, приказывает!!! Да она что, б… такая, ох…ела!!!. Думает, дала всему политбюро, чтоб космонавткой стать, так уже и мной командовать может!. Мной ни одна баба никогда не командовала!

– Из кабинета вылетела секретарша, вся красная, дверь за собой закрыла, плюхнулась на свое место и затихарилась. Мы тоже пригнулись, молчим, осторожно переглядываемся.
– Сам знаешь, когда начальство шумит, лучше переборки задраить. Только думаем: Чтобы Боча так орать начал, надо было небу упасть. Сам знаешь, он же всегда спокойно говорит, даже если наказывает, а тут такое!
– Вдруг дверь из кабинета распахивается, появляется шеф, морда красная, злая, и бросает секретарше бумажку: Напишите ей, что офицера примерно наказали. Что я лично его расстрелял на заднем дворе! Пусть она это себе засунет... Но куда засунет, не сказал. Просто повернулся и ушел в кабинет. Но мы-то, конечно, догадались, куда!
– удовлетворенно закончил Леха.

Говорят, потом наш мудрый начальник остыл и просто отписал на официальном бланке, что поведение такого-то разобрано на офицерском собрании и всеми осуждено, как недостойное. Все стороны остались довольны. А виновнику скандала задержали на год звание.

Кронштадт и Рамбов

Когда я услышал от заместителя начальника отдела кадров, что буду служить на полюсе, я похолодел, но, сохраняя остатки мужества, как и подобает боевому офицеру, внезапно осипшим голосом спросил:

– Полюс Северный или …?

Кадровик, ожидавший, что я, согласно флотской традиции, отвечу молодцевато: Прошу разрешения убыть к новому месту службы, несколько растерялся, и, придя в себя, буркнул под нос, что «Полюс» - это название парохода [1] , на котором я буду служить.

Позже, когда кадровик убедился, что у меня восстановились дыхание и пульс, он буднично объяснил мне, что судно стоит в Кронштадте, но прибыть мне сначала следует в Ломоносов, где находится штаб Океанографической Атлантической экспедиции. Я мужественно убыл к месту прохождения дальнейшей службы.

1

Пароходом моряки называют все плавающие механические средства, независимо от размера и силовой установки на них; этот жаргон уже так въелся в мою речь, что я и дальше все суда и корабли буду называть пароходом.

Итак, моим первым постоянным местом службы стали одновременно город Кронштадт и город Ломоносов, или, как чаще его называли местные жители, Рамбов.

Кронштадт

Трудно было найти в тогдашнем Советском Союзе человека, который не слышал бы имени славного детища Великого Петра. Позволю себе чуть-чуть загрузить читателя историческими фактами. Этот город неприступных бастионов и казематов достоин памяти даже в наше время, когда школьники путают Толстого с Пушкиным. Здесь шло становление русского военно-морской флота, отсюда уходили и уходят мореплаватели в далекое плавание вот уже триста лет.

Итак, немного истории. Остров Котлин привлек внимание царя Петра еще во время его первого плавания по Финскому заливу. Остров был лесист, а залив непроходим со стороны Финляндии для больших судов из-за мелей и камней. Тогда и появилась у Петра I мысль построить на острове сильную крепость, чтобы надежно защитить строящийся в дельте Невы город. Но сначала на отмели с южной стороны построили крепость, названную при освящении Кроншлот. Это было в мае 1704 года. Руководство постройкой крепости было поручено князю Меншикову.

Из записок полковника Александра Гордона: Сделали из бревен огромные ящики 10 фут в вышку, 30 фут в длину и 15 вершков толщиною и опустили в воду. Ящики забили камнями. На этом фундаменте возвели трехэтажную башню и другие укрепления, которые могли вмести до 3000 человек гарнизона и до 70 орудий.

Бревенчатые ящики стали не только основанием Кроншлотских башен. Ими же перегородили и фарватер, оставив лишь проходы, которые были впоследствии пристреляны из пушек Кронштадских фортов. Когда, уже в наши дни, началось строительство дамбы, то была обнажена часть дна финского залива возле острова Котлин.