Демократы

Она отодвинула тарелку, встала. В дверях еще раз грозно крикнула:

— Повторяю, если что-нибудь выйдет!

— Ты слышишь? «Если выйдет». Что еще задумала эта девчонка? — остолбенел отец. — Чтобы я его здесь больше не видел!

— Скажи это Желке.

Желка еще раз отворила дверь, показала язык, что, как мы знаем, означало: «Я вас люблю», и, выпятив подбородок и скривив губы, громко повторила:

— Если из этого что-нибудь выйдет.

Она уже решила, что Яника без боя не отдаст. В душе ее бушевала буря, которую она не сумела подавить, сверкала молния, гремел гром. Желка хлопнула дверью и убежала.

— И это воспитание? — Петрович, перестав жевать, тоже закричал: — Я требую наконец! Чтоб ноги его в нашем доме не было! Или он, или я.

А пани Людмила бросила ему в лицо:

— От дочери требуй, ты видишь, я с ней не справляюсь!

— Но ты же — мать!

— А ты — отец.

— Твое воспитание.

— Скорее, твое… Свинство — это от тебя…

Началась небольшая домашняя ссора.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ Более узкие выборы

Доктор Ландик сдержал данное Микеске обещание — заехал в Старе Место ознакомиться с настроениями избирателей и заодно встретиться с Аничкой. А может, и наоборот: встретиться с Аничкой и заодно проверить настроения избирателей. Скорее всего, именно так: сначала девушка, а потом уже настроения. Жителей Старого Места он и так всех знал как свои пять пальцев. Перед ними не имело смысла ораторствовать о преимуществах средней политической линии. Он никому не открыл бы глаз. Да они и слушать не стали бы комиссара, имея возможность говорить с более значительными людьми, например с окружным начальником Бригантиком. Да что Бригантик! Тоже не бог весть какая птица.

Самое значительное лицо здесь — местный священник Антон Турчек. Не потому, что он священник, а потому, что он давно уже бродит по дорогам политики, постоянный депутат, а однажды был министром. Те времена прошли, но титул, слава, авторитет остались. Обитатели Старого Места находились под его влиянием — об этом свидетельствовал отремонтированный костел, совсем новый дом священника, но главным образом то, что большой новый колокол назвали Антониусом и что в городе была Турчекова улица. Влияние его проявлялось и кое в чем другом, но это кое-что оставалось неизвестным широким кругам, поскольку хранилось в городских и общественных протоколах, которые никому, кроме трнавских историков, не суждено было прочитать. Напомним еще и о звании «почетного гражданина» и выданных ему «почетных дипломах»: они висят в доме священника и доступны лишь взорам гостей, посетивших пана министра в отставке. Все это — дорогие воспоминания о том времени, когда он был министром, свидетельства незабываемых заслуг и глубокой благодарности жителей Старого Места, Жилины, Тренчина и Святого Петра в Турце.

Существовала также толстая книга в кожаном переплете, с золотым обрезом и золотым тиснением: «Антон Турчек, писатель, просветитель, политик и христианин». Политические друзья издали этот сборник хвалебных статей к пятидесятилетию Турчека. Книга предназначалась для чтения в узком кругу священников и служила украшением всех клубов партии, музеев и библиотек; ее с удовольствием рассматривали, потому что в ней было множество картинок на библейские темы; достать ее было трудно, — она постоянно была на руках.

Да, и еще одно. В бытность его министром предполагалось, что к многочисленным званиям «почетного гражданина» прибавится и звание «почетного доктора» — не за написанные, а за содеянные им труды, за речи, которые он произнес не столько с кафедры и перед алтарем, сколько в парламенте, на выборах в парламент и на собраниях. Жаль только, что эта волшебная птица вылуплялась слишком долго, за это время яичко вместе с министерским креслом провалилось в тартарары, так что птичка предпочла не выклевываться вовсе. Партия ушла в оппозицию, где докторская степень «honoris causa» [36] не нужна. И вот теперь в Старом Месте свободно ораторствовали лишь «семерочники». «Четверочники» могли отважиться на выступление разве что при поддержке крестьян из окрестных деревень или под мощной защитой жандармских штыков.

36

«ради почета», за ученые заслуги без представления диссертации (лат.).

Впрочем, сторонники четвертой партии попадались и здесь, но это была небольшая кучка интеллигентов. Преобладающее большинство старожилов, как слива за косточку, держалось за пана бывшего министра, депутата Национального собрания, многократного почетного гражданина, трехкратного кавалера Золотой Чаши {131} , давшего имя колоколу Антониусу, Турчековой улочке и т. п.

Тут комиссару, если он не намеревался упражняться в прыжках через заборы, выступать не стоило. И Микеска кормился здесь только черным крестьянским хлебом.

131

Кавалер Золотой Чаши. — Это почетное звание присуждалось ежегодно католическим обществом св. Войтеха за заслуги перед церковью.

При появлении Ландика в секретариате Микеска, ярый приверженец зеленого цвета, невольно стал менять окраску. Он покраснел и в смятении вытащил из петлицы булавку со свиной головкой, которую с некоторых пор носил вместо клеверного листка, и, широко раскрыв глаза, спросил:

— Вы что, выступать у нас хотите?

— Изучаю настроение, — успокоил его комиссар.

— Ну, это ничего. Вас бы камнями закидали.

— Настроение, значит, не слишком благоприятное?

— Голоса ценятся дорого. Да и то лишь цыганские. Фасоль кончилась. Они для разнообразия гороху хотят.

— Со шкварками, как сельничане?

— Какие шкварки! Ребрышки — и не меньше.

— Гм! «Такое я и записывать не стану», — подумал Ландик.

— Наши «аборигены» стряпают автономию, — распалял его секретарь.

— Без «гарнира»?

— На гарнир поджаренные чехи, евреи и лютеране.

— Фу! Но это же несъедобно.

— Три вида мяса! Могли бы подать под соусом и своего почетного гражданина.

Микеска почесал одной ногой другую и желчно продолжал:

— Этот всех превратил в фанатиков. Хотите выяснить настроения? Самое верное — по спичкам. У всех горожан — черные спички. Я пустил было в ход зеленые — не вышло. «Семерники» говорят, будто они централистские, а кто пользуется зелеными, тот вроде против Словакии.

Он сунул свинку в петлицу и вынул спичечную коробку, погремел ею и показал Ландику:

— У меня есть запас. Хотите?

— Дайте пяток.

Доставая коробки из деревянного ящичка, Микеска зло говорил:

— Куда они протянут свои черные лапы, там трава не растет. Попробуй потягайся с ними! Как дело доходит до избирательной кампании, они рубашку по месяцу не снимают, чтоб черней была.

Ландик уже насытился настроениями горожан и ждал, когда Микеска заговорит об Аничке, о приветах, которыми они обменялись при его посредничестве. Но секретарь все вертелся вокруг политики, как карусельный конь вокруг оси, и Ландик сам попытался вывести Микеску на милую сердцу боковую дорожку. Нельзя выступать — поговорим о другом, более приятном.

— Найдутся верные сторонники и нашей партии. Бригантик, например, — заметил Ландик, в надежде, что за Бригантиком вынырнет Аничка: ведь этот тип перевел его в Братиславу из-за Анички.

— Я бы ему насыпал соли на хвост. — Микеска потряс спичечным коробком. — Он как джокер — к любой масти годится, к любой карте. Многоцветный — бесцветный! Впрочем, черта с два бесцветный! Чижик про него эпиграмму сочинил:

За любую рясу держится упрямо, как ребенок малый за передник мамы.