Демон движения

Внезапно до него долетели какие-то возгласы. Из толпы, собравшейся под сожженным домом, неожиданно донеслось ужасное прозвище:

— Красная Магда! Красная Магда!

Он машинально бросился в толпу.

— Расступитесь! Расступитесь! Это ее отец!

До самых обугленных входных ворот дома образовались две длинные молчаливые шеренги людей.

Пожарный, словно пьяный, прошел сквозь этот строй под секущими бичами взглядов и безотчетно свернул налево, к какой-то маленькой каморке, чудом уцелевшей при пожаре. Здесь, в углу, на убогом половике, увидел в луже крови труп своей дочери; из жестоко расколотого черепа сочилась черная, уже наполовину застывшая кровь.

— Магдуся! Магдуся моя! — закричал он каким-то нечеловеческим голосом.

И, лишившись сознания, сполз вниз по стене.

БЕЛЫЙ ВЫРАК

Рассказ трубочиста

Юзефу Едличу посвящаю

Был я тогда еще молодым подмастерьем, вот как вы, милые ребята, и работа горела у меня в руках. Мастер Калина — упокой Господь его благородную душу — не раз говорил, что я стану первым мастером после него, и при всех называл меня гордостью нашего цеха. И в самом деле, ноги у меня были сильные, и я умел упираться в трубе локтями как мало кто другой.

На третий год службы я получил в помощь двух молодых трубочистов и стал инструктором своих младших коллег. А было нас вместе с мастером семеро: кроме меня, Калина держал двух других подмастерьев и трех мальчишек для подсобных работ.

Хорошо нам было вместе. Бывало, по праздникам и воскресеньям сойдется братия у мастера поболтать за пивом, или зимой за горячим чаем у камелька, песен напоемся, наплетем новостей досыта, так что и вечер неожиданно упадет, словно гиря, спущенная со щеткой в глубину печной трубы.

Калина — человек грамотный, умный, много на свете повидал, не один, как говорится, дымоход выгреб. Был немного философом, книги любил крепко, даже вроде бы

– 319 -

хотел издавать газетку для трубочистов. Однако в вопросах веры не мудрствовал — особенно же почитал святого Флориана, нашего патрона.

После мастера больше всего пришелся мне по сердцу младший подмастерье Юзик Бедронь, искренний как золото парень, которого я полюбил за доброе и простое, как у ребенка, сердце. Да только недолго довелось радоваться дружбе с ним!

Второй наш товарищ, Осмулка, был слегка меланхоличен, держался обычно в стороне и избегал развлечений; однако работником был заправским, в работе добросовестный и удивительно усердный. Калина весьма ценил его и тянул в люди, однако без видимого результата.

Зато Осмулка по вечерам охотно засиживался у мастера и с интересом прислушивался из темного угла к рассказам мастера, которым верил безоговорочно.

А никто не умел так рассказывать, как наш «старик». Словно из мешка, сыпал историями, одна интереснее другой; заканчивал одну, начинал другую, приплетал третью, и так без конца. И в каждой можно было заметить какую-то мысль, подспудно скрытую глубоко внизу, для отвода глаз плотно замаскированную словами сверху. Однако мы были тогда еще молодые и глупые и черпали из тех рассказов лишь то, что нас развлекало, мишуру для глаз. Разве что Осмулка все схватывал быстрее и вникал в суть «баек» мастера. Ибо тогда мы между собой втихую называли рассказы Калины «небылицами». Они были захватывающие, порой страшные, так что мурашки по коже бежали и волосы на голове вставали дыбом, однако, несмотря на все, оставались всего лишь сказками и небылицами. Но жизнь вскоре научила нас воспринимать их несколько иначе...

Однажды, где-то в середине лета, во время вечерней беседы мы не смогли досчитаться одного товарища: Осмулка не появился в своем темном углу за буфетом.

— Наверное, где-то у девушек запропастился, — шутил Бедронь, хоть и знал, что у товарища с женщинами не спорилось и с ними он был не слишком ловок.

– 320 -

— Э, не болтай лишнего, — ответил ему Калина. — Скажи лучше, что его меланхолия гнетет, так что он дома, как медведь в чаще леса сидит и лапу сосет.

Вечер прошел как-то печально и вяло, поскольку не было самого преданного из слушателей.

Наутро мы не на шутку встревожились, когда Осмулка не пришел на службу к десяти часам. В полной уверенности, что подмастерье заболел, мастер пошел его проведать. Однако дома он застал только его мать, старушку, весьма обеспокоенную отсутствием сына. Осмулка, как ушел вчера утром в город, так до сих пор домой и не вернулся

Калина решил заняться поисками самостоятельно.

— Осмулка — мрачный сумасброд, один бог ведает, что он там натворил. Может, прячется теперь где-то?

Однако он напрасно искал до самого полудня. Наконец, припомнив, что подмастерье должен был вчера прочистить дымоход в старой пивоварне за городом, обратился туда за объяснениями. Там ему ответили, что действительно, вчера какой-то подмастерье утром был в пивоварне и чистил дымоход, но за оплатой не подходил.

— Во сколько он закончил работу? — спросил Калина какого-то седого, как голубь, старца, которого встретил на пороге одной из пристроек пивоварни.

— Не ведаю, пан мастер. Ушел так незаметно, что мы даже не видели, как он возвращался; знать, сильно торопился, потому что даже не заглянул к нам за вознаграждением. Как говорится, испарился, как камфара.

— Гм... — задумчиво буркнул Калина. — У этого чудака все как всегда. А хорошо ли вычистил? Что там теперь с дымоходом? Хорошо ли тянет?

— Да вроде не очень. Невестка поутру снова жаловалась, что ужасно дымит. Если до завтрашнего утра лучше не станет, то попросим о повторной очистке.

— Сделаем, — коротко отрезал мастер, рассерженный, что здесь недовольны его подмастерьем, и ужасно обеспокоенный отсутствием более подробных известий о нем.

– 321 -

В тот вечер мы грустно сели за общий ужин и рано разошлись по домам. На следующий день все повторилось: об Осмулке ни слуху ни духу — пропал, как в воду канул.

После полудня с пивоварни прислали какого-то паренька с просьбой вычистить дымоход, потому что тот «чистый», как у самого дьявола.

Бедронь ушел около четырех и больше не вернулся. Меня не было рядом, когда Калина отправил его туда, и я ни о чем не знал. Поэтому перепугался, увидев под вечер посерьезневшие лица трубочистов и мастера, похожего на грозовую тучу. Меня кольнуло нехорошее предчувствие.

— Где Юзик? — спросил я, тщетно высматривая его в комнате.

— Не вернулся из пивоварни, — мрачно ответил мастер.

Я сорвался с места. Однако Калина силой удержал меня

возле себя:

— Одного не пущу. Хватит уже с меня. Завтра утром пойдем вместе. Какая-то беда, а не пивоварня! Вот уж я им прочищу дымоход!

В ту ночь я ни на миг не сомкнул глаза. Аккурат на рассвете надел кожаную куртку, не слишком туго затянул пряжку на поясе, накинул на голову капюшон с застежками и, перекинув через плечо щетки с грузами, постучался в дом мастера.

Калина уже был готов.

— Возьми этот обушок, — сказал он мне вместо приветствия, подавая ручной топор, похоже, только что заточенный на бруске. — Может пригодиться тебе раньше, чем щетка или скребки.