Демон ночи

– Да, – всхлипнула Ванья. – Я обернулась, чтобы крикнуть ей, что скоро вернусь, и она как раз ударила себя ножом, я тут же побежала обратно, и она умерла у меня на руках.

Женщина и мужчина переглянулись. На вид они были состоятельными и образованными, из высших слоев общества, обоим было лет по пятидесяти. Мужчина кивнул ей:

– Продолжай!

– И тут я подумала о ребенке, который мог еще быть жив, и… хотя мне и было ужасно дурно…

– Могу себе представить, – тихо сказала женщина. – Ты очень толковая!

– Но я пришла слишком поздно, – снова заплакала Ванья. – Я оказалась нерасторопной!

Отложив ребенка в сторону, женщина вытерла носовым платком руки и обняла Ванью.

– Не плачь, дитя мое, ты уже ничего не могла поделать. Этот ребенок умер бы через несколько дней, он был… нежизнеспособный.

Вздохнув, Ванья вытерла слезы. И она впервые внимательно посмотрела на лежащего в траве ребенка.

Вскрикнув, она отскочила в сторону. Возле кустов ее наконец стошнило.

Потом она вернулась обратно, бледная и обессиленная. Тем временем мужчина привел немного в порядок тело бедной Петры, насколько это было возможно.

Нагнувшись, Ванья стала рассматривать мертвого ребенка. Было совершенно ясно, что он был нежизнеспособен, и для него было просто благословением то, что он не смог выжить. Имея такие широкие плечи, он наверняка убил бы при рождении свою мать.

Это был мальчик, и в чертах его лица Ванья узнала все признаки меченых Людей Льда. Она видела фотографию своего отца Ульвара. Эта фотография была спрятана в самом нижнем ящике комода, где она случайно нашла ее и спросила, кто это… Она читала описание внешности Ханны, Гримара и других меченых. Мертвый ребенок был прямо-таки копией меченого из рода Людей Льда, но, конечно же, таковым не являлся, поскольку некому было произвести его на свет. И внешность его была обусловлена явно другими причинами. Это был совершенно уродливый ребенок, части его тела – руки, ноги, спина – были несоразмерны друг с другом. Она знала, что такие дети обычно не донашивались до конца положенного срока – сама природа уничтожала этот ошибочный вариант. Юная Петра не могла знать об этом.

– Она так боялась, что у нее заберут ее ребенка, – всхлипнула Ванья. – Это было последнее, что она сказала перед смертью. Бедняжка!

– У нее не было оснований для такого страха, – печально произнесла женщина. – Ребенок уже был мертв.

– У нее был еще один, – сказала Ванья. – Девочка. Но я не поняла, что она сказала…

– Не нам судить ее, – сказала женщина. – Мы ничего не знаем о ее жизни.

– Спасибо! – сказала Ванья, всхлипнув. – Спасибо за понимание! Я чувствую свою вину перед ней. Мужчина поднял ее за плечи и сказал:

– Тебе нужно немного постирать свою одежду в озере. А потом отправиться домой. Все остальное мы возьмем на себя, для тебя это слишком трудное дело. Скажи нам только свое имя и адрес, с властями мы все уладим.

Ванья еще раз поблагодарила их и пошла домой, совершенно потрясенная происшедшим.

Как и следовало ожидать, ее бабушка стояла уже в прихожей, строгая и непримиримая.

– Могу ли я узнать, где провела ночь молодая фрекен?

– Ночь? Я вышла из дома утром.

Бабушка недоверчиво поджала губы.

– Ты по утрам устраиваешь купание прямо в одежде?

Устало и подавленно Ванья сказала:

– Я пыталась спасти две человеческие жизни. Но мне это не удалось. Мне не хочется говорить об этом.

Когда она хотела уже уйти, белая, холеная рука жены священника вцепилась в ее руку.

– Не хочешь говорить об этом? Зато я хочу! Что это еще за небылица?

– Это вовсе не небылица, – ответила Ванья и снова заплакала. – Думаю, об этом завтра будет написано в газетах. А теперь я хочу побыть одна! Целый год я пыталась угодить вам, но не услышала и слова похвалы, одни только нарекания, мне не разрешили даже поехать летом домой, а когда я говорю правду о том, что произошло сегодня, мне не верят! Я хочу домой, я не могу больше выносить это лицемерное притворство!

С этими словами она убежала в свою комнату, хлопнув дверью, а старая дама осталась стоять на месте, как вкопанная.

Она лежала на постели и плакала до тех пор, пока не уснула от изнеможения. Никто не приходил и не справлялся о ней, никто не звал ее к завтраку, обеду и ужину.

И для Ваньи это не имело никакого значения.

5

Тамлин пригрозил ей, что если она вышвырнет его вон, он будет приходить в ее сны, и это будет вовсе не забавно. Он будет докучать ей своими вопросами, будить ее, выпытывать, какие у нее планы, как она относится к Тенгелю Злому, и вообще надоедать ей. Именно так он вел себя по отношению к другим членам семьи. И ей уже не пришлось бы рассчитывать на его благосклонность или особое расположение.

Но теперь она покинула Липовую аллею, теперь он больше не мог контролировать ее. Но он должен был докладывать своему злобному господину обо всех представителях рода Людей Льда. Ему понадобилось несколько месяцев, чтобы найти ее в Трондхейме – ив одну из ночей он появился. Но только во сне, потому что ему нельзя было покидать Липовую алею.

Ей приснилось, что она находится в каком-то холодном месте. Ей было страшно, гротескные лица возникали и сменялись другими – и потом она сама удивилась, как человеческий мозг может порождать такие уродливые образы. Была ли это болезненная фантазия или же эти существа были реальными и показывались человеку лишь во сне, когда он был беззащитен?

И тут она услышала голос Тамлина. Его голос она могла отличить от множества других голосов – гулкий, хриплый, безжизненный, как будто он с великим трудом выдавливал из себя чуждые ему человеческие слова. Он как-то объяснил ей, что демоны не разговаривают друг с другом, они обмениваются мыслями, это гораздо быстрее и легче. Ему стоило большого напряжения говорить, но он делал это потому, что у него появилась возможность подразнить ее, единственного человека, который мог его видеть.

– Ванья, – сказал он в этом первом сне, и в его голосе не было никакого намека на радость, лишь злобный триумф. – Вот я и нашел тебя! Ты хорошо спряталась, и мой господин был в гневе, но теперь ты во власти моих мыслей!

И он принялся выспрашивать у нее ее отношение к множеству людей и событий, к предкам Людей Льда и в особенности к Тенгелю Злому, – и, спрашивая ее обо всем этом, он ужасно мучил ее. Он прижимался к ее спине и выкручивал ей руки, словно им овладела давно подавляемая ненависть. Он никогда раньше не был таким злым.

Ванья проснулась, обливаясь потом, надеясь, что не кричала во сне. Удивительным было то, что руки у нее ныли, а спина болела, словно в нее на самом деле вонзали когти.

И он стал приходить к ней. Не каждую ночь, понимая, возможно, что ей нужно иногда спать, а возможно потому, что был занят другими ее родственниками. Но она не могла поверить, что остальных он мучил так же, как ее, об этом никто раньше не говорил. И он становился все более и более изощренным, зная, что доставляет ей ужасные мучения. Иногда сны ее были грубо эротическими, он разжигал в ней безумную страсть и внезапно исчезал. В такие ночи она просыпалась от неудовлетворенной страсти к нему и ей приходилось выкручиваться из этого самой. И когда он раздвигал во сне ее ноги и принимался ласкать ее своим подвижным языком, который теперь очень напоминал обычный человеческий язык, она вся извивалась от мук вожделения, пытаясь прижать его к себе, чтобы он довел все до конца и потушил пожар в ее плоти, он тут же исчезал из ее сна. И каждый раз, просыпаясь, она испытывала великий стыд, удовлетворяя сама себя в одиночестве.