Демонолог
Шрифт:
Я начинаю отступать. Но рука Безымянного дотягивается до меня и хватается за мою кисть. При этом прикосновении руку пронзает режущая боль, она проходит сквозь тело, как электрический разряд, у меня от нее кружится голова, она подобна волне дистиллированного мучения. Я мельком чувствую, как огромна его потеря, и это удерживает меня сильнее, чем его сила.
Оно произносит те же слова, которые говорил Уилл Джангер, и точно
А денек-то нынче жаркий будет.
И через это прикосновение оно показывает мне Тэсс.
Реальный мир – остальная площадка для отдыха, заросшая травой зона для пикников, рощица тополей, чистое небо, – все это меркнет, погружается в темноту, словно сцену закрыли задвинувшимся бархатным занавесом. Потом из этого мрака выступает вперед какая-то фигура. Руки ее вытянуты вперед, они нащупывают дорогу. И готовы отразить нападение.
– Тэсс!
Мой вопль исходит откуда-то издалека, за тысячу миль отсюда. Но она его слышит. Слышит и бежит…
Черный занавес отдергивается и снова открывает этот мир. И теперь уже бегу я. Откатываюсь от «Доджа», потом поворачиваюсь, увеличиваю шаг, бегу к буквам «М» и «Ж». К О’Брайен, которая хромает в мою сторону и кричит что-то, чего я не слышу.
Когда я добираюсь до нее, то обхватываю ее рукой за талию и веду прочь от грузовичка. Но она сопротивляется, на удивление упорно.
– Ты что-то там видел?
– Да, в пикапе.
Она делает шаг в сторону. Ей явно больно, у нее болят суставы, колени не гнутся. Но она тем не менее движется довольно быстро, быстрее, чем можно было бы предположить.
– Элейн!
Она добирается до грузовичка и тут же сует голову в кабину. Засовывается внутрь наполовину, чтобы разглядеть, что там, внутри.
Тут я бросаюсь следом за ней и пытаюсь оттащить ее прочь. Не вижу из-за нее ничего внутри. И не слышу ничего, только злобную отповедь моей подруги, требующей, чтобы я убрал руки, черт меня побери.
Я отпускаю ее, и она отодвигается в сторону, открывая пустую кабину «Доджа». На сиденье – никого, только смятая сигаретная пачка.
– Они ушли, – говорю я.
– Я никого тут не видела, из машины никто не выходил.
– Не знаю, как это произошло. Но они были тут, внутри. А теперь их нет.
– Вот, значит, как!
– Я ведь не просил тебя проверять. И вообще, не просил тебя…
– Эй! Вам какого черта тут надо?!
Мы c О’Брайен оборачиваемся, чтобы посмотреть на того, кто задал этот вопрос. Это мужчина средних лет в слишком тесном для него деловом костюме – он выходит из-за деревьев вместе с женщиной, которая пытается привести в порядок свою юбку. Вокруг рта у нее все блестит от пота. Оба они стряхивают листья с рубашек и с волос.
– Мы тут…
– Какого дьявола, мать вашу, вам нужно в моей машине?!
– Мы просто заглянули… – говорит О’Брайен.
– Да ну?!
– Мы слышали какие-то… звуки, – добавляю я. – Изнутри.
– Звуки, значит, – повторяет мужчина, невольно делая шаг в сторону от потной женщины, которая явно не может решить, то ли ей засмеяться, то ли бежать в туалет.
– Погодите-ка, – говорит незнакомец. – Погодите, мать вашу! Вы на мою жену
работаете?– Что?!
– Она наняла сыщиков или как?
– Нет. Нет-нет! Это всего лишь…
– Сука!
Элейн уже отступает. Она берет меня за локоть, проходя мимо, и мы пятимся прочь, бормоча извинения, а потом поворачиваемся и быстренько, хотя и шагом, удаляемся.
Когда мы добираемся до «Мустанга», я начинаю объяснять, что видел в грузовичке, но О’Брайен уже открыла пассажирскую дверцу и плюхнулась внутрь.
– Поехали, – говорит она. – Расскажешь по пути. Я вполне могу обойтись без того, чтобы этот трахатель собственной секретарши всадил пулю в мою тощую задницу.
Мы снова выезжаем на федеральное шоссе. Я посматриваю в зеркало заднего вида – проверяю, не виден ли там «Додж». Моя спутница проверяет сообщения, поступившие на ее телефон по электронной почте.
– Ты ждешь от кого-то звонка? – интересуюсь я.
– Нет, это просто нервный тик, – говорит Элейн. – Когда я завожусь, то сразу начинаю играть с кнопками этой штучки.
– Это у всех, значит, такой нервный тик.
О’Брайен берет себя в руки и снова спрашивает, что я видел в кабине грузовичка.
– Тряпичную куклу. Помнишь, я тебе рассказывал, ту, что голосовала на дороге?
– Ага. Незабываемая тряпичная кукла. Но она там была не одна, да?
– Ты не поверишь, если я скажу, кто там был с ней.
– Тебе уже поздно предварять все свои рассказы всякими глупыми предисловиями.
– Кукла трахалась с одним мужчиной. Очень активно трахалась.
– Мне казалось, что она была мертвой.
– Да, мертвой. И у меня возникло подозрение, что мужик, с которым она развлекалась, тоже мертв.
Моя подруга поглощена изучением экрана своего телефона. Потом она вздыхает и выпрямляется. Глаза ее блестят каким-то сумасшедшим блеском.
– Так кто это был? – спрашивает она. – Говори.
– Уилл Джангер.
Элейн со свистом всасывает воздух, да так резко, что в первый момент я решаю, что ее прихватил приступ боли.
– Вот что я хочу у тебя спросить… – говорит она.
– О’кей, спрашивай.
– Ты сегодня свой телефон проверял?
– Нет. Кроме того, я же весь день сидел рядом с тобой. Разве ты не видела, что я его не проверял?
– Нет.
– А почему это так важно?
– Последнее сообщение, которое я получила, пришло от Дженис с нашего факультета психологии.
– И что это за сообщение?
– Там была авария, вчера вечером. Машина врезалась в опору эстакады на шоссе с Лонг-Айленда, – говорит моя коллега, снова со свистом всасывая воздух. – Уилл Джангер погиб четыре часа назад. Вот так, Дэвид.
Глава 18
И вот мы – двое профессиональных болтунов, со странными мыслями, вертящимися в двух наших ученых башках, – едем дальше, совершаем длинное путешествие от Дентона, штат Техас, до Александрии, штат Луизиана. Обмен репликами между нами весьма ограниченный: «Ты не проголодалась?» или «Вам добавки, доктор?» Возможно, мы пытаемся при этом как-то собраться с мыслями, что-нибудь придумать. А возможно, мы все еще не отошли от шока. Или мучаемся мыслью о том, попадем ли мы когда-нибудь обратно домой. Единственная определенность – это дорога перед нами, сверкающая и равнодушная. И еще солнце, просвечивающее сквозь окна машины, и клочья вязкого воздуха, липнущего к шее. Мы приветствуем приближение Юга задумчивым молчанием и все более частыми отказами кондиционера.