Демонтаж народа

Экономическая война внешне выразилась в лишении народа его общественной собственности («приватизация» земли и промышленности), а также личных сбережений. Это привело к кризису народного хозяйства и утрате социального статуса огромными массами рабочих, технического персонала и квалифицированных работников села. Резкое обеднение привело к изменению образа жизни (типа потребления, профиля потребностей, доступа к образованию и здравоохранению, характера жизненных планов). Это означало глубокое изменение в материальной культуре народа и разрушало его мировоззренческое ядро — рассыпало народ.

А.С. Панарин пишет: «Наверное, ни разу во всей культурной истории человечества с народом и с самой идеей народа не происходили столь зловещие приключения в собственном государстве, как сегодня. Либеральная политика в России, понятая как полный отказ от всяких социальных идей и обязательств в пользу «естественного рыночного отбора», поставила народ в условия вымирания» [8, с. 210].

Соглашаясь с констатацией факта, нельзя согласиться с трактовкой. Не было ни «либеральной политики», ни «естественного рыночного отбора». Имела место гражданская война на уничтожение — при исчезающе малой величине одной воюющей стороны. Но размеры временно победившего меньшинства значения не имеют, т.к. за ними стоят большие силы вне России. Это меньшинство было аналогом ничтожной по величине генетической матрицы вируса, которая внедряется в клетку и подчиняет ее процессы своей управляющей программе.

Насколько ничтожной по величине была эта «головка вируса», видно из хроники начала реформы. В сентябре 1991 г. в Москву прибыл Джеффри Сакс, и Верховный Совет РСФСР сразу потребовал от Ельцина представить к 1 октября программу стабилизации экономики (при том, что такая программа уже был представлена правительством в июне того же года и была одобрена Съездом народных депутатов). 28 октября 1991 г. Ельцин выступил на V Съезде народных депутатов и объявил о грядущей «шоковой терапии» и либерализации цен. Это обращение писали на правительственной даче № 15 («Сосенки») Е. Гайдар, А. Нечаев, В. Машиц, К. Кагаловский, А. Шохин и Н. Федоров. Но при них находились и экономические советники из США во главе с Дж. Саксом.

Программа этого будущего «правительства реформаторов» никогда не публиковалась, ее не утверждал Верховный Совет, ее не видели экономисты из научной среды. Ее положения не излагались даже в устных выступлениях разработчиков. Для российского общества это была тайная программа, а на деле она была разработана в США для СССР и стран Восточной Европы группой экономистов-неолибералов на деньги фонда Дж. Сороса и обсуждалась в сенате США в августе 1989 г. История эта уже изложена в ряде научных и популярных книг, краткое ее изложение см. в [145].

Здесь для нас важно, что связи этничности и социальные связи переплетены. Разрыв социальных связей ведет к появлению расходящихся общностей, которые становятся взаимно чуждыми и в этническом плане. Вот один из механизмов, связывающих народ «во времени», то есть поколение с поколением, — пенсионная система. В конце 90-х годов правительство даже посчитало реорганизацию пенсионного обеспечения «важнейшей национальной задачей» в России.

Народ вечен, пока в нем есть взаимные обязательства поколений. Одно из них в том, что трудоспособное поколение в целом кредитует потомков — оно трудится, не беря всю плату за свой труд. Иногда эта его лепта в благополучие потомков очень велика. Так это было, например, у поколений, которые создавали советское хозяйство в период индустриализации и защищали страну в Отечественной войне. Обязательство потомков — обеспечить достойный кусок хлеба тем людям из предыдущего поколения, кто дожил до старости.

В СССР это воплощалось в государственной пенсионной системе, которая была одной из важных институциональных матриц страны. В этой системе часть данного предыдущим трудоспособным поколением кредита возвращалась ему в виде пенсий. Эта часть распределялась, в общем, на уравнительной основе. Доля тех граждан, кто до пенсии не дожил, оставалась в общем котле.

В тех культурах, где человек считает себя обособленным индивидом, в этой сфере сложилась другая институциональная матрица — накопительные пенсионные фонды. Она рациональна в рамках культуры и экономической реальности Запада, но перенесение ее в иную экономическую и культурную среду практически наверняка лишает ее рациональности. Это — очевидное и элементарное правило. Необходимые критерии подобия между Западом и Россией в этой сфере не выполняются.

При советском строе пенсии были государственными, и выплачивались они из госбюджета. Выплата пенсий представляла собой отдельный раздел бюджета, ничем в принципе не отличающийся от любого другого раздела. На обеспечение пенсий шли все доходы и все достояние государства. Верховный Совет СССР горбачевского созыва в 1990 г. внес в пенсионную систему фундаментальное изменение — учредил Пенсионный фонд, что-то среднее между налоговым ведомством и банком.

Таким образом, обязанность формировать денежный фонд для выплаты пенсий возложили только на малую частицу народа — ныне работающую часть населения. Отстранив народ от этой обязанности, власти тем самым лишили пенсионеров права ожидать пенсии от всего народа, представленного государством. Когда эту обязанность несло государство, то деньги старикам на пенсию собирали все поколения народа, включая предков и потомков. Это было «общее дело», соединяющее нас в народ. Формирование пенсий старикам — это тип бытия народа и отношений между поколениями, адекватный индустриальному этапу нашего общества.

Следующим шагом реформы становится отстранение от этого дела уже и нынешнего поколения как части народа — теперь каждый индивид копит себе на часть пенсии сам. Он не должен надеяться на своего товарища по поколению и поддерживать его из своих накоплений. В этом плане народ полностью расчленяется на «атомы», в чем и заключается доктрина реформы.191

Другой механизм расчленения народа — социальное расслоение. Аномальная, не поддающаяся рациональным и морально приемлемым объяснениям массовая бедность разрывает соединяющие народ связи. Усредненным, «мягким» показателем расслоения служит фондовый коэффициент дифференциации (отношение суммарных доходов 10% высокооплачиваемых граждан к доходам 10% низкооплачиваемых). В СССР в 1956-1986 гг. он поддерживался на уровне 2,9-3,9, в 1991 г. стал равен 4,5, но уже к 1994 г., по данным Госкомстата РФ, подскочил до 15,1. Официальные данные не учитывают теневых доходов, и в какой-то степени этот пробел восполняют исследования социологов. По данным ВЦИОМ, в январе 1994 г. он был равен 24,4 по суммарному заработку и 18,9 по фактическому доходу (с учетом теневых заработков). А группа экспертов Мирового банка, Института социологии РАН и Университета Северной Каролины (США), которая ведет длительное наблюдение за бюджетом 4 тысяч домашних хозяйств (большой исследовательский проект Russia longitudinal monitoring survey), считает коэффициент фондов за 1996 г. равным 36,3 [146].

В РФ возникла уникальная категория «новых бедных» — те группы работающего населения, которые по своем образовательному уровню и квалификации, социальному статусу и демографическим характеристикам никогда ранее не были малообеспеченными. Из возрастных категорий сильнее всего обеднели дети в возрасте от 7 до 16 лет. В 1992 г. за чертой бедности оказалось 45,9% этой части народа, а в 1997 г. эта доля сократилась до 31,2%. В последнее время обеднение детей опять усилилось — до 37,2% в 2000 г. В 2003 г. этот показатель составил 36,3%, причем более половины из этой категории детей относятся к «крайне бедному населению» — к тем, кто имеет уровень дохода в два и более раз ниже прожиточного минимума. Таким образом, половина народа «проходит через бедность» в детском возрасте, что оставляет тяжелый след на всю жизнь, разделяет народ на две разные общности.

По меркам последних советских лет в РФ ниже уровня бедности оказалось 80% населения. Как пишет директор Института социально-экономических проблем народонаселения РАН Н.М. Римашевская, «проблема бедности как самостоятельная исчезает, замещаясь проблемой экономической разрухи… Бедной становится как бы страна в целом» [147]. Но такая «дифференцированная» разруха с массовой маргинализацией части населения вырывает из народа целые группы — путем резкого изменения их мировоззрения и стереотипов поведения. Эти группы превращаются в иные народы и племена.

Назовем две таких группы. По данным социологов (Н.М. Римашевская), к 1996 г. в результате реформ в РФ сформировалось «социальное дно», составляющее по минимальным оценкам 10% городского населения или 10,8 млн. человек. В состав его входят: нищие (3,4 млн.), бездомные (3,3 млн.), беспризорные дети (2,8 млн.) и уличные проститутки (1,3 млн.).192 Большинство нищих и бездомных имеют среднее и среднее специальное образование, а 6% — высшее.

Сложился и равновесный слой «придонья» (зона доминирования социальной депрессии и социальных катастроф), размеры которого оцениваются в 5% населения. Как сказано в отчете социологов, находящиеся в нем люди испытывают панику: «Этим психоэмоциональным наполнением беднейших социально-профессиональных слоев определяется положение «придонья»: они еще в обществе, но с отчаянием видят, что им не удержаться в нем. Постоянно испытывают чувство тревоги 83% неимущих россиян и 80% бедных». По оценкам экспертов, угроза обнищания реальна для 29% крестьян, 44% неквалифицированных рабочих, 26% инженерно-технических работников, 25% учителей, 22% творческой интеллигенции. Общий вывод таков: «В обществе действует эффективный механизм «всасывания» людей на «дно», главными составляющими которого являются методы проведения нынешних экономических реформ, безудержная деятельность криминальных структур и неспособность государства защитить своих граждан» [147].