Демоны Боддеккера

Плечи Левина поникли, будто он выдал государственную тайну.

— Ну и это тоже. Кажется, «Мир Нано» хочет раз и навсегда отмыть руки от Дьяволов.

— Отлично, — промолвил я. Левин покачал головой.

— И сказать не могу, как глупо я себя чувствую. А самое пугающее, мне просто не верится, как близок я был — это я-то, Боддеккер! — к тому, чтобы продать одного нужного за четырех ненужных. Хороша еще до меня доперло прежде, чем мы сказали арбитрам, что принимаем предложенную ФБПЖ сделку.

Я рассмеялся.

— ФБПЖ. Тут-то они для разнообразия были правы. Хотя не по тем причинам.

Левин кивнул и отпил кофе.

— И как же прошел арбитраж? — поинтересовался я.

— Именно затем я и предпринял эту небольшую вылазку. Теперь я понимаю, что ты сделал для нас и почему. И понимаю, что ты согласен гнить здесь, потому что убежден, будто нанес Дьяволам смертельный удар. Но, сынок, должен сказать тебе — ты ошибся. Если твоя уловка не сработает, мистер Мак-Класки со своими тремя друзьями продолжит делать что вздумается, а мир так и будет стыдливо отворачиваться, потому что это парни, которые продают «Наноклин».

Я видел, к чему он клонит.

— Простите, Левин, — Сказал я. — Я много думал с тех пор, как попал сюда, и ни за что не вернусь к вам.

— Даже ради того чудесного дома в Принстоне, который мне показывала Хонникер из Расчетного отдела?

Я метнул на него более суровый взгляд, чем он в тот момент заслуживал.

— Ни ради дома. Ни ради Хонникер.

— А как насчет Ранча Ле Роя? Или Сильвестр? Или Хотчкисса, Мак-Фили и Абернати? Ради Чарли Анджелеса? Как насчет твоего личного чувства справедливости?

Я чуть сменил позу.

— Для них уже слишком поздно. И для моего чувства справедливости тоже. Меня сейчас все устраивает. Я затеял эту историю с Дьяволами, и, пусть заплатил за это дорогой ценой, я же их и прикончил. — На лице у него было такое выражение, что я не удержался и задал вопрос, который не хотел задавать: — Ведь с ними же покончено, да?

Левин пожал плечами.

— Честно говоря, это-то меня и волнует. Ты сам сказал — во всем Нью-Йорке не хватит электричества, чтобы поджарить их на электрическом стуле. Уж как-нибудь они да выберутся из этой ситуации, и кто-нибудь подпишет с ними контракт: «Дельгадо и Дельгадо», «Маулдин и Кресс», «Штрюсель и Штраусе»…

— К сути, — перебил я.

— К сути. — Он кивнул. — Ты мне всегда нравился, я внимательно следил за твоими успехами. Твои работы напоминали мне лучшие образцы Пэнгборна, а поведение — меня самого, когда я был в твоем возрасте. Я старался чем можно облегчить тебе путь, включая и мои попытки свести тебя с Хонникер из Расчетного отдела. Увы, тут ничего не вышло. — Он покачал головой и налил себе еще кофе. — Это все еще не по сути. А суть, молодой Боддеккер, в том, что я вижу в тебе одну слабость, которая меня огорчает. И я хочу как-то это исправить.

— Так теперь вся беда в моей слабости? — Ситуация переставала мне нравиться.

Он снова отпил кофе и кивнул.

— Боюсь, что ты сражался во всех битвах, кроме Армагеддона, и собираешься как раз с нее и сбежать. Я хочу дать тебе шанс нанести завершающий штрих. Последний удар. Вбить последний гвоздь в крышку гроба. Покончить с этой историей раз и навсегда. Поставить в конце сценария жирную точку.

— Я не вернусь в Пембрук-Холл, — отрезал я.

— Я и не предлагаю тебе возвращаться, — ответил Левин. — Если ты сам не решишь. Все, что я хочу, — это чтобы ты закончил то, что начал.

Я во все глаза уставился на него. Сам не знаю, сколько времени я глядел. И наконец, заново проиграв в голове все, что он сказал, и убедив себя в его искренности, подался вперед и жестом попросил налить кофе.

— А теперь поподробнее, — сказал я, когда он протянул мне чашку.

Глава 13 Мясорубка Судьбы

В: Почему Дьяволы фермана вляпались в неприятности из-за убийства собаки?

О: Потому что ее мать не могла подписать контракт на двадцать пять миллиардов долларов.

Никто не достигает своей мечты именно таким образом, как хочет ее достичь. Вот я, к примеру, мечтал о наивысшем комплименте, которого только может дождаться писатель. Мечтал, чтобы какие-нибудь фразы из моих творений ушли в народ, как, скажем, фраза «Старший брат смотрит на тебя», шагнувшая за границы своего литературного первоисточника. Вот почему, начав слышать подобные шуточки, я понял, что кое-чего добился «наноклиновской» кампанией.

Все, что хотел от меня Левин, — еще один ролик. И я сделал его в рекордные сроки. Поскольку ноутбук оставался при мне, надо было лишь свести все воедино. В начале декабря Левин принес необходимую информацию, переписанную на чип, где раньше находился очередной выпуск «Рекламного века». Охранники ничего и не заподозрили. Все думали, будто я просто читаю журнал, принесенный мне моим стариком. Никому и в голову не пришло, что я ваяю рекламу.

Закончив первый этап, я передал результат Левину на том же самом чипе. Обмен информацией продолжался следующие две недели: Левин приносил обновленные данные, а я что-нибудь подправлял, переделывал и усовершенствовал. И вот все было готово. Теперь мне оставалось лишь сидеть и ждать.

Очень скоро сообщили, что с меня внезапно сняли обвинения, и к десяти утра в сочельник я оказался на свободе. И снова никто не встречал меня — но это нимало не огорчало. Я хотел лишь одного: вернуться домой.

На сей раз возвращение было не столь радужным. Квартира застыла в том состоянии полной энтропии, в котором я оставил ее в самый разгар сборов, — и пребывала в таком виде все эти недели. Везде лежал толстый слой пыли, в спертом воздухе висел запах затхлости. Со времени моего ареста сюда никто не входил. Столько всего случилось с тех пор, что я даже не был уверен, смогу ли закончить начатое.

Я вытащил часы из пакета манхэттенской тюрьмы и вызвал накопившиеся сообщения. Одно, давностью в несколько недель, оказалось от Бэйнбридж: «Я прочла сегодняшние известия. О Господи! Ты арестован, да? Может, мне… Погоди. Если ты в тюрьме, ты ведь этого не услышишь, да?». Весельчак ухитрился позвонить с просьбой «дать знать, ежели я когда оттуда выберусь», так что я перезвонил ему и оставил сообщение, в котором обещал удивить его новообретенными познаниями о проделках Бея и Жги. Еще были примиренческие послания от Деппа, Гризволда и Дансигер, равно как от нескольких коллег не из Пембрук-Холла. Им я отвечать не стал. Последнее письмо прислала мне Джен — ей я ответил. А потом позвонил маме, чтобы сообщить: ее милый малыш вышел из тюрьмы — и нет, в этом году я не смогу выбраться к ней на Рождество.

Головой-то я понимал: надо опять приниматься за сборы. Однако заставить себя не мог. В квартире чего-то резко не хватало, и как ни странно, это был дух Рождества. Поймите меня правильно — я никогда не вывешиваю украшений к Рождеству, слишком уж это смешно для замотанного работой холостяка вроде меня. Но обычно в это время года стол, а иногда и вся комната были заставлены всевозможными подарками, которые я покупал для Весельчака й членов своей творческой группы или собирался везти с собой к матери или к сестре с ее ребятишками.