Демьян Бедный

Это не единственный пример обмена информацией поэта с Лениным. Еще в Смольном Владимир Ильич отдал Демьяну полученное им из-за границы письмо от князя Волконского, на которое поэт ответил в печати. Позже на одном из заседаний IV конгресса Коминтерна, молодая приезжая журналистка Сенгалевич, встретив Ленина, попросила его прочесть ее стихи. Через несколько дней на дом к Сенгалевич явился Демьян Бедный, который получил стихи от Ильича. Другой автор послал Ленину пьесу «Красная правда» — отзыв писал Демьян.

Теперь разговор о книге «Год с винтовкой и плугом» привел Демьяна к поездке в Тверскую губернию. Расписание и здесь жесткое. Сперва Весьегонск. Оттуда в деревню Приворот. Потом в волостной центр, село Кесьма — там уже большая партийная организация: восемьдесят коммунистов! Из Кесьмы в Пашковскую коммуну, три дня в Телятинской волости. Дома, школы, собрания, конференции, и до трех ночи — записи впечатлений. Они публикуются в стихах и серией очерков, идущих в шести номерах июньской «Правды». Демьян пишет:

«Не столица, а именно эти «места» создают непоколебимую уверенность в правильности основ нашего курса и прочности нашего положения, способного противостоять тягчайшим испытаниям. Мы не на уклоне, а на подъеме».

«Правда» печатает очерки, а автор уже далеко. «Разжигатель неуемный, я кочую по фронтам, мой вагон, дырявый, темный, нынче здесь, а завтра там…» Поэт столько раз застревал на станциях со своими «экстренными предписаниями», что товарищи сочли нужным предоставить ему вагон.

Вагон обычно прицепляют в конце состава. А тут, на буферах — самое завидное место для ребятишек, оставшихся без крова и родных. Иные «счастливчики» едут в ящиках под вагонами. На станциях или задержках — прямо в поле. Демьян часто спрыгивает на пути и идет знакомиться, извлекать малолетних пассажиров: «Куда? Зачем?» И — «Айда ко мне!». То один, то другой попадают в когда-то роскошный салон-вагон. Теперь здесь всю роскошь составляют несколько пачек книг да потрепанная пишущая машинка «Ундервуд», данная Демьяну как орудие производства. Она поражает воображение. Дядька тоже, оказывается, хороший. Видно, любит компанию. И табак у него есть. Закурив в свое удовольствие, каждый хлопчик некоторое время пытается держаться как самостоятельная личность. Рассуждает о свободе. Делится жизненным опытом. Не прочь повоевать. И приманка-то, на которую он идет, принимая предложение переместиться в вагон, часто заключается именно в этом.

Всерьез обсуждая с очередным гостем положение на фронтах, Демьян незаметно сбивает спесь с «самостоятельных, свободных» граждан. Первое их поражение выражается согласием взять мыло и встать под кран на очередной станции, где будет вода. За ним вскоре следует согласие взять записку и отправиться в тыл, где будут кормить и учить грамоте.

А пока Демьян Бедный катит с новыми попутчиками, промывая им головы и так и эдак, его любимый дед Софрон мирно продолжает беседовать на страницах «Бедноты». Он тут спокойно устроился в отделе «На завалинке» и бесхитростно обращается к читателям: «Вы, братцы, кой-чему поучитесь у деда, и многому я, чай, сам поучусь у вас…»

За каких-нибудь три месяца двенадцать таких бесед печатает Демьян в «Правде», в «Коммунаре». Не оставлена «Красная газета». И новая «Петроградская Правда» тоже выходит с Демьяном.

Где и когда он пишет все это? Не всегда, к сожалению, поэт ставит пометки: «Западный фронт», «Восточный фронт» или просто «Писано на фронте». Вообще он не оставляет никаких следов своей личной деятельности, кроме стихов.

От фронта империалистической войны сохранилась хоть пачка писем. На оригинале стихотворения «Черт-заимодавец» есть пометка:

«19/11.15 г., 11 час. утра. В 20 шагах разорвалась бомба. Убит писарь. Вместо испуга я охвачен буйной радостью, как и все, кто со мною остался жив».

После более длительного и напряженного времени гражданской войны не осталось ничего. Ни одного письма, рассказа об опасности, которая грозила ему теперь не только в превратностях боевых условий. В империалистическую войну за ним по крайней мере не шла охота с вражеской стороны. А сейчас, пожалуй, не было генерала, который не объявил бы большой награды за поимку Демьяна Бедного. Один даже сообщил, что его «уже повесили». Но так как листовки продолжали сыпаться и делать свое дело, белогвардейское командование впредь до «поимки» начинает выпускать листовки поддельных «Демьянов».

— Я теперь вроде крупной коммерческой фирмы! — говорит поэт. — Надо писать читателям разъяснение: остерегайтесь подделок! или: «Как отличить на фронтах подлинные листовки Демьяна Бедного от белогвардейских подделок под них». Сказано — сделано!

Вожу пером, ребятушки, По белому листу. С народом я беседовать Привык начистоту. За словом, сами знаете, Не лезу я в карман, Но не любил я от роду Пускаться на обман…

Он говорит бойцам: «Читай меня, — суди. Любовь и злая ненависть сплелись в моей груди», — и объясняет, к кому и за что он питает любовь и ненависть. Он уверен в том, что солдаты разделят его чувства.

Поэт не шутит, когда пишет, что «меня б дворяне вздернули на первом же суку. Пока же на другой они пускаются прием: печатают стишоночки, набитые враньем».

…Но с подписью поддельною Уйдешь недалеко. Мои стихи иль барские, — Узнать, друзья, легко: Одной дороги с Лениным Я с давних пор держусь…

Это же разъяснение Демьян использует для высказывания символа своей веры в целом: «В моем углу два образа: рабочий и мужик», а о себе самом добавляет:

Еще, друзья, приметою Отмечен я одной: Язык — мое оружие — Он ваш язык родной. Без вывертов, без хитростей, Без вычурных прикрас Всю правду-матку попросту Он скажет в самый раз. Из недр народных мой язык И жизнь и мощь берет. Такой язык не терпит лжи, — Такой язык не врет.

…Много говорить о себе незачем. Нужна только справка по делу. Это старая точка зрения Демьяна. Еще когда-то, после выхода первой книги басен, он отвечал на запрос критика из провинции относительно своей биографии тем, что послал фотокарточку из серии «30 коп. дюжина» и добавил: «Детина в шесть пудов весом. Крепкая, черная кость. Пускаться в дальнейшие автобиографические измышления я не охотник. При случае, ежели что, отчего не поговорить о былом. Но — при случае. Выйдет правдивее. А так вообще все автобиографии врут». Так он писал в 1913 году.