Демьян Бедный

Дальше «Про то же, про главное»:

…До междоусобного ли тут куражу, Когда пароход тянет за собой громадную баржу, Крестьянскую баржу, неохотливую, Неподатливую, неповоротливую. Тут знай — следи за прочностью смычки, А у этой смычки — тридцать три закавычки… …— неудачный поворот По рецепту какого-либо дискуссионного воина, И — воды полон рот! Пролом! Пробоина! Разлетится баржа Да шарахнет с разгону, Не успеешь запросить пардону!

Так беседует с «дискуссионными воинами» Демьян в ноябре 1924 года.

В то же время на «крестьянской барже» разворачиваются события, говорящие об острой вражде старого к новому. Кулаки убивают коммунистов, селькоров. Демьян Бедный едет в Николаев. Там — суд над убийцами из села Дымовка, одно название которого станет скоро нарицательным… Оттуда в Киев, затем в Ленинград. И отсюда через несколько дней после публикации «Памяти селькора Григория Малиновского», убитого в Дымовке, шлет в Москву уже свой строгий «суд» над теми, над кем недавно только подшучивал: «Всему бывает конец». Теперь Демьян уже открыто издевается: иронический тон уступил место саркастическому, непримиримо обличительному:

Троцкий гарцует на старом коньке, Блистая измятым оперением, Скачет этаким красноперым Мюратом Со всем своим «аппаратом». С оппозиционными генералами И тезисо-маралами, — Штаб такой, хоть покоряй всю планету! А войска-то и нету! Ни одной пролетарской роты! Нет у рабочих охоты Идти за таким штабом на убой, Жертвуя партией и собой… … Повисли у Троцкого мокрые перья, Смылась наводная краса. А со всех сторон несутся голоса: — То-то! Отчаливайте в меньшевистское болото! — Скатертью дорога От большевистского порога! Надо твердо сказать «крикунам» И всем, кто с ними хороводится: — Это удовольствие нам Чересчур дорого обходится! Довольно партии служить Мишенью политиканству отпетому! Пора ж, наконец, предел положить Безобразью этому!

Демьян Бедный знает, откуда «несутся голоса». Он слышит их. И сыплется дождь эпиграмм о том, как были приняты дискуссионные «вожди» в Ленинграде — на «Красном путиловце», на «Красном треугольнике», на заводе «Большевик», на собрании железнодорожных мастерских и на табачной фабрике имени Урицкого.

А все же, вернувшись в Москву, непримиримый Демьян среди огнеметной пальбы иногда еще пробует урезонить некоторых оппозиционеров: «Смилгуйтесь», братцы! Что вы!..» — восклицает поэт, обыгрывая фамилию одного из них: Смилга.

Среди заключительных стихотворений цикла «Борьба за ленинизм» — программное «На ленинский маяк».

Близится первая годовщина смерти Ленина. Демьян, в течение всего года множество раз обращавший читателей к памяти Ильича, пишет первое стихотворение об утрате. Рассказывает о проводах, про «тысячи лаптишек и опорок, за Лениным утаптывающих путь…».

Заковано тоскою ледяною Безмолвие убогих деревень. И снова он встает передо мною — Смертельною тоской пронзенный день. Казалося: земля с пути свернула. Казалося: весь мир покрыла тьма. И холодом отчаянья дохнула Испуганно-суровая зима. … Шли лентою с пригорка до ложбинки, Со снежного сугроба на сугроб. И падали, и падали снежинки На ленинский — от снега белый — гроб.

Это одно из лучших лирических произведений Демьяна Бедного. Потом к проникновенным «Снежинкам» присоединится «Клятва Зайнет» и другие; но тема близости к ушедшему останется у Демьяна на всю жизнь.

Демьян постоянно вспоминает о Ленине, его советах, откликаясь на самые оперативные темы. А раз-два в год — в день рождения Ильича, иногда и в день смерти — поэт пишет только о нем.

Вот уже прошло три года. Поэт рисует «день как день, простой, обычный, одетый в серенькую мглу», точными штрихами обозначая приметы старой России — России 1870 года:

…Служил в соборе протопоп. И у дверей питейной лавки Шумел с рассвета пьяный скоп. … На дверь присутственного места Глядел мужик в немой тоске, Пред ним обрывок «манифеста» Желтел на выцветшей доске. … К реке вилась обозов лента. Шли бурлаки в мучной пыли. Куда-то рваного студента Чины конвойные вели.

Полная грусти, неизбывной тоски и безнадежности картина неожиданно завершается аккордом, резко снимающим ощущение обреченности:

Никто не знал, Россия вся Не знала, крест неся привычный, Что в этот день, такой обычный, В России… Ленин родился!

Мало кому из лириков, не видевших лирического дара Демьяна Бедного, давались такие проникновенные строки.

Четвертую годовщину со дня смерти Ленина поэт отметил воспоминанием «Живой Ильич»:

Бывало, пишу. Спешу, Пригоняю к строчке строчку, Чтоб вышло «вовремя и в точку», Чтобы зажечь читателя боевым огнем, Чтоб увлечь их задушевно-прельстительным слогом, Пишу — и думаю все время о нем, Об Ильиче, судье взыскательно-строгом: Прочтет он и весело прищурится, Или, задумавшись, нахмурится И скажет, что тема важна и остра И к ней с маху подходить неудобно, — И все, что он скажет, его сестра, Марья Ильинична, передаст мне подробно. И стану я рисовать живей Красоту подвига, бытовое уродство. Во всем, во всем, даже в работе моей Отражалось ленинское руководство!

Да, он постоянно думает, «глаза оторвав от листа, что сказал бы тот, чьи уста нынче немы?».

Именно это помогло Демьяну прервать срок жестокой «передышки», помогает работать, идти в драку и… по-прежнему заставлять читателя от души смеяться.

Глава V ПОЧТА

«Его почта — это канонада, смерч, потоп… Письма приходят тысячами, пудами…» — свидетельствует друг Демьяна профессор Ефремин. Он утверждает, что поэт получал больше почты, чем любой наркомат, даже редакция. Письма шли на разные адреса. «Москва», «Кремль», «Совет Народных Комиссаров». В «Правде» для Демьяна и его нового друга Михаила Кольцова специально отведен ящик — такой же объемистый, как для всей остальной корреспонденции.

Здесь можно найти такие деловые, толковые обращения, какие приходят в редакцию в наше время и находят отражение в рубрике «По следам читательских писем». Но интереснее обратиться к тем, что характерны для поры, когда грамотность была меньше, а наивность — больше, а сами причины обращений вместе с этими свойствами отошли в прошлое. Бумаги тридцатилетней давности в какой-то степени отражают лица авторов. Но тем занятнее взглянуть на послания, продиктованные чистосердечием, а порой и глупостью, — все это обильно представлено в почте Демьяна Бедного.

Здесь сигналы о беззакониях с требованиями вмешаться; просьбы о материальной помощи; приглашения просто приехать, познакомиться; восторженные отклики поклонников; ругань, угрозы врагов; наивные исповеди; аргументированные священным писанием возражения; бодрые приветы селькоров; вопросы о смысле жизни; указания поэту, о чем писать; просьбы к нему научить писать; цензурные и нецензурные поношения; и конечно, тьма-тьмущая стихов.

Пишут крестьяне, красноармейцы, пионеры, попы, воры, белогвардейцы, обманутые девушки, работники советских учреждений, железнодорожники, — да кто только не пишет? Один корреспондент из Киева делает это каждый день. Другой сообщает: «Я — инвалид, калека, у меня парализованы нижние конечности; пишу я неустанно, и времени у меня много; пишу рассказы, стихи, мемуары, драмы; я решил все мною написанное передать Вам в полное Ваше распоряжение; с сегодняшнего дня буду высылать ежедневно по тетрадке…»