День Астарты

— Наверное, да, — сказала Жанна, стараясь тщательно подбирать слова, — Некоторые стороны жизни стали для тебя отталкивающими, и ты стараешься их избегать.

— Я просто боюсь этих сторон, — уточнила Зирка, — Когда на меня кто-то смотрит с интересом, я начинаю чувствовать себя кобылой на ярмарке. И знаешь, что самое противное? Я не верю, что этот интерес может значить что-то другое. С чего бы мужчинам смотреть на меня иначе, если я такая и есть?

Чтобы собраться с мыслями, Жанна прикурила потухшую за разговором сигару.

— Знаешь, Зирка, я уверена, что ты ошибаешься и на счет мужчин и на счет себя. Мне кажется, что тебе надо отключиться от этого куска воспоминаний. Просто задвинь их подальше и вспомни что-то хорошее. Какого-нибудь симпатичного одноклассника, с которым ты танцевала на школьных дискотеках. Наверняка же такое было.

— Не было. Я училась в католическом интернате для девочек.

— О, черт! — произнесла канадка, — Ну, тогда, что-нибудь из кино…

— Из кино, — повторила полька, — однажды, в 7-м классе мы с девчонками нашли способ обойти фильтр, который отсекал интернет-доступ к сайтам с «adult content» и скачали эротический фильм. Сестра-надзирательница поймала нас, когда мы его смотрели. Мы получили по десять ударов розгами по заднице и по три дня строгого поста.

— О, черт! Вас там били?!

Зирка кивнула и спокойно пояснила.

— Розги это еще ничего. Больно, но терпимо. Строгий пост — это хуже. Когда ты долго стоишь голыми коленями на досках и молишься. А на третий день начинает крутить кишки от голода. Главное — научиться тупеть. Тогда легче. Тогда все происходит не с тобой, а с каким-то телом, как в законе Архимеда. Его куда-то погружают, оно что-то вытесняет, про это есть формула в учебнике, но телу это безразлично. Мне потом это здорово помогло. Знаешь, когда какой-нибудь жирный вонючий ублюдок…

— Давай, ты не будешь настраивать себя на негатив, — перебила Жанна, — Вспомни что-нибудь хорошее. Что-то же точно было!

— Было, — согласилась Зирка, — В 8-м классе мы попробовали с одной девчонкой… Ну, сделать, как в том кино… Если бы сестра-надзирательница нас поймала, то нас бы затиранили. В общем, тогда я и решила, что сбегу. И подвернулся этот парень…

— Подвернулся? — переспросила канадка.

Возникла длинная пауза. Потом Зирка качнула головой.

— Наверное, он не просто так подвернулся. Ходили всякие слухи, что ректор нашего интерната кое с кем связан, и… Как я раньше не догадалась? Хотя, что это меняет? Получилось то, что получилось… Жанна, ты веришь в предопределенность?

— Отчасти. Иногда бывают удивительные совпадения, но редко. А, как правило, все зависит от самих людей.

— А бог? — спросила полька.

Жанна пожала плечами.

— Я агностик, и не вижу каких-либо серьезных оснований верить в бога.

— Не видишь… — повторила Зирка, — А я уверена, что бог, все-таки, есть. Но совсем не такой, про которого обычно говорят. Он другой. На него можно надеяться.

— Не буду спорить, — Жанна улыбнулась, — Когда есть надежда, это хорошо.

— На острове Санта-Фе, в Эквадоре… — Зирка тоже улыбнулась, — …Меня бросили после одной истории. Мне было не на кого больше надеяться. Я ложилась со всякими уродами просто за еду и за место на тюфяке под крышей. Прошел один месяц. Потом второй. А потом этот гнилой поселок на Санта-Фе в одну ночь прихлопнули морские рейнджеры: папуасы и меганезийцы. Мне показалось, что начался апокалипсис. Эти уроды, которые только час назад считали себя там хозяевами, метались, как крысы. А я смотрела, как снаряды разрывают их в клочья, и смеялась. Мне было легко и весело!

— Тебя могли случайно убить, — заметила канадка.

— Могли, ну и что? Мне было не страшно. А потом… Не помню. Кажется, я впала в ступор. Потом рейнджеры долго думали, что со мной делать, и вот, я здесь. Скажи, Жанна, а в апокалипсис ты тоже не веришь?

— Не верю.

— А в то, что утром говорил Хоб про третью мировую войну?

— Пожалуй, тоже не верю. Он излагал все очень логично и последовательно, но мне кажется, у людей хватит ума не доводить дело до такого идиотского финала. Третья мировая война легко могла начаться еще в прошлом веке из-за Кубы, потом — из-за Афганистана, потом — из-за космических противоракет. И уже в нашем веке — из-за «теракта миллениума» в Нью-Йорке, из-за Великой Колумбии, и из-за Меганезии. Каждый из этих кризисов как-то гасился. А ведь были логичные сценарии военной эскалации. Не менее логичные, чем сценарий «Великой войны за передел Южного Полушария», который так убедительно получился у Хоба.

Зирка недоверчиво вздохнула.

— Ты правда веришь в разум тех, кто всем этим управляет?

— Нет, пожалуй, не в разум, — ответила Жанна, — Пожалуй, я верю в их трусость. Даже желая начать большую атомную войну, они в последний момент, или даже раньше, струсят и все отменят. Те люди, которых в прессе называют крупными политиками, в действительности — просто мелкие, жадные, трусливые пакостники, дорвавшиеся до власти. Они корчат из себя Наполеонов, но думают только о собственной заднице.

— Почему-то сейчас я верю тебе больше, чем Хобу, — сказала полька.

Канадка пожала плечами и улыбнулась.

— Наверное, мой единственный аргумент надежнее суммы всех его аргументов.

— Наверное, так. Знаешь, Жанна, мне очень хочется получить какой-то такой совет, который я бы потом могла вспоминать каждый раз, когда мне станет трудно. Мне кажется, что у тебя он есть. Давай, ты его скажешь? Завтра утром я уже улетаю, и неизвестно, увидимся ли мы когда-нибудь.

— Совет? — переспросила Жанна.

— Да. Совет. Такой же простой и надежный, как тот твой аргумент.

— Тогда вот что… Ты говорила, что тебе было не страшно под артобстрелом. А твоя главная проблема сейчас в том, что ты боишься гораздо менее опасных вещей, чем попадание снаряда. Переступи через этот страх. Каждый раз переступай через него и смейся. Мне кажется, это тот способ решения проблем, который тебе подходит.

— Спасибо, — серьезно сказала Зирка, поднялась на ноги и плотнее закуталась в свою «карибскую» накидку.

— И еще одно, — сказала Жанна, — Если ты собираешься остаться в Меганезии…

— Собираюсь. Какой мне смысл еще куда-то ехать?

— …Тогда попробуй забыть этот жест, — канадка изобразила, что запахивает на себе несуществующий плащ, — Не прячься. Ты красивая девушка, и парни иногда будут отпускать тебе примитивные комплементы на улице. Здесь в этом не видят ничего неприличного или обидного. Наоборот, это форма общественного признания.

— За такими комплиментами часто следуют действия, — невесело заметила полька.