«ДЕНЬ и НОЧЬ» Литературный журнал для семейного чтения N 11–12 2007г.
Шрифт:
— Выпить хотите?
— Давайте.
Шофер выпил оставшийся коньяк, и закурил. Темнело.
— У меня еще есть, — осторожно сказал Балан. — Хотите?
— Вы настоящий товарищ, — закивал водитель, — давайте, конечно.
— А мы не разобьемся? — испугался Балан.
— Что вы. Машин на этой дороге нет, вожу я даже будучи пьяным хорошо, а если дорожную полицию встретим, все равно документы СИБовские. Отпустят.
— А неплохо, — развеселился Балан, — быть агентом, завербованным вашей организацией.
— Это точно, — рассмеялся шофер. — Ну, так где ваша выпивка?
— Вот, —
— Сначала вы, — сказал, собравшийся было хлебнуть водитель.
— Ну, вы и параноики в вашем СИБе, — рассмеялся Балан, и глотнул. — Видите? Жив, здоров.
— Пожалуй, действительно нервы сдают.
— А чего вы нервничаете? — фыркнул Балан, — человека, что ли, убили?!
Водитель от души смеялся, и пил. На мчащуюся по дороге иномарку неодобрительно глазели совы, засевшие в верхушках сосен. А ряды берез уже не были видны. Шофер объяснил Балану, что березы насажали здесь русские во время советской оккупации, чтобы вытравить память бессарабцев о настоящей румынской природе. Балан, выпускник националистического лицея имени Асаки, бровью не повел.
— Нет, все-таки хорошо, — вернулся к прежней мысли Балан, — быть сотрудником СИБ. Делай, что хочешь, а тебе за это ничего не будет! Или не так?
— Конечно, так! — весело согласился шофер.
Машина, сбавляя скорость, постепенно остановилась. Балан вышел, обошел ее, открыл дверцу со стороны водителя, и вытащил того, придерживая за голову. Из раскрытого рта шофера капала пена, он с ужасом понимал, что его отравили.
— Да, — печально сказал Балан, — а ведь опытные сотрудники уверяли меня, что старый трюк с губкой во рту не пройдет…
Водитель попытался что-то сказать, но передумал, и, скребя пальцами землю, умер. Балан присыпал тело опавшими и порыжевшими от жары ветками сосен, и позвонил.
— Господин майор?
— Вы все сделали?
— Да.
— Отлично. Возвращайтесь в город. Деньги — в каменной чашке-памятнике, у кинотеатра в центре города.
Балан покурил, и, весело напевая, вернулся в машине. Сев за руль, он расхохотался. Пролетевшая мимо сорока скосила черный и блестящий в свете фар глаз на корчащегося в железной коробке человека.
Дан Балан вспомнил, что не умеет водить машину.
— Да? Что? Черт бы вас побрал, Балан, — засмеялся майор Эдуард, — ну не умеете, но и что?
— Как же я домой-то доеду? — спросил Эдуарда журналист.
— Послушайте, вы что, вообще ни разу в жизни за рулем не сидели? — не поверил Эдуард.
— Вообще ни разу, — грустно подтвердил Балан.
— Но ведь и человека вы, — объяснил майор госбезопасности, — ни разу в жизни не убивали. А сейчас вот взяли и убили. Получилось же. Значит, и машину вести у вас получится.
— Ну, я его, скажем так, косвенно убил, — не понравился Балану довод Эдуарда. — Не своими же руками.
— А бутылку вы ему чем протягивали? — развеселился Эдуард. — Ногами?
Балан отключил телефон. Эдуард еще раз улыбнулся, и набрал номер начальника дорожной службы:
— Сейчас от Ларги в Кишинев поедет автомобиль с нашими номерами. Сделайте так, чтобы дорога
была пустой. Наш человек поведет автомобиль первый раз в жизни, так что, боюсь, другие машины на дороге ему будут только мешать.— Сделаем, — ответил полковник дорожной полиции, и спросил, — и штрафовать его, значит, тоже не нужно?
— Боюсь, — повторился Эдуард, — что это его не воодушевит. Наоборот. Пусть кто-то из ваших гаишников честь ему отдаст.
— А может, — предложил полковник, — мы его перехватим, да посадим за руль кого-то из наших полицейских?
Эдуард подумал.
— Не надо, пусть сам едет, — отверг он предложение полковника, и с надеждой добавил, — а вдруг он насмерть разобьется, а?
Дан спустился к реке, и внимательно вгляделся в воду. Наконец, показалось тело стажера. Зацепившись за корягу, Андроник весело плескался у берега вниз лицом, напоминая большого грустного дельфина с почему-то красным затылком. Найдя сук покрепче, Балан подтащил тело к берегу, и сумел вынести Андрея на берег. Осторожно похлопал стажера по щекам, чтобы убедиться, что тот мертв. Увы, так оно и было. Стемнело окончательно. Балан вернулся к машине, и сумел, после долгих поисков нужной кнопки, включить фары.
— А ведь, — с горечью вспомнил он, — в детстве я собирался поступать в автодорожный техникум. О, ирония судьбы… Насмешка рока…
Аккуратно пошарив по карманам Адроника, Дан вытащил оттуда кошелек. Там было немного денег, две визитные карточки, студенческий билет, и ключи с брелоком в виде футбольного мяча. Стажер был большим поклонником команды «Зимбру». Деньги и брелок Балан взял себе, остальное — выкинул. После этого Балан достал из кармана блокнот, и сев в свете фар, написал:
«Ухожу из жизни. Увы, моя любовь не питает ко мне взаимности. Марчика, я не держу на тебя зла. Знай, я любил тебя. Прощайте все. Ваш А. Андроник».
Балан писал записку долго, потому что делал это левой рукой. С непривычки у него получалось не как всегда, — хорошо. Положив бумажку в нагрудный карман пиджака Андроника, Дан вытащил из рукава шприц, и бросил в реку. Присел. Задумался.
— Над чем грустишь, сынок?
Вскочивший Балан потянулся к пистолету, но фигура человека, спускавшегося к реке по склону дороги, не оставляла сомнений в безобидности незнакомца. Это был явно старик. Балан поспешно присел на лицо Андроника, бросив на тело пиджак. В сумерках получалось так, будто журналист сидит на небольшом холмике. Тем не менее, Балан поежился. Лицо усопшего было мокрым. За незнакомцем к реке спускались козы.
— Вечер добрый, — церемонно поприветствовал пастух Балана.
— Добрый, — ответил тот, нехотя привстав, и пожав руку старика, — присаживайтесь, отец.
— А и присяду, — широко улыбнулся старик, и Балану стало не по себе. — Так о чем грустишь-то?
— С чего вы взяли, отец? — вяло протестовал Балан, угощаясь протянутой баклажкой с вином. — Просто отдыхаю тут.
— Кого обмануть пытаешься, — пристально глянул старик на журналиста, и отнял у него флягу, — не переборщи с этим делом. Вино крепкое, как бы тебе не опьянеть. А я вижу, ты на машине. Долго еще ехать.