День козла

Президент слушая серьезно, кивал, соглашаясь.

– Я те тоже, парень, вот шта скажу. Я много где побывал, всякого повидал. А теперь понял: человеку для счастья много не нужно. Крыша над головой, садик под окнами, речка поблизости, да штоб в ней рыбка водилась. Вот это, понимаешь, жизнь! А у меня все дела, государственные, едри их, заботы… И теперь – вроде, на пенсии уже, так нет. Зовут и зовут. То в Германию, то, понимаешь, в Японию. И не откажешься ведь, черт бы их всех побрал. Болеешь, не болеешь – собирай манатки, свиту – и вперед, с государственным визитом…

– Да-а, у вас, президентов, жизнь тоже не мед, – сочувствовал Василий. – Я б, к примеру, если б мне предложили, на ваше место не пошел. На кой оно мне? Живете небось, как в аквариуме. Смотрели передачу по телику – «За стеклом» называется? Так по мне, у вас, президентов, тоже самое. Ни чихнуть, ни, извините, пукнуть! Все на людях, все нараспашку. Опять же, шпионы, небось, одолевают…

– Бывает, – кивнул растроганный сочувствием. Дед и, смахнув слезу, предложил внезапно. – А хочешь, я тебя с собой в Москву заберу? Мне немцы бронированный «Мерседес» подарили. Будешь его водить.

– Не-е, – конфузясь, мотнул головой шофер. – В Москву не хочу. У вас там движение в восемь рядов, пробки… Вон, видите, – помолчав, указал он на приметный дом впереди. – Там Дарья живет. Целительница. Мне к ней велели ровно в одиннадцать подьезжать. Минута в минуту. Постоять чуток– и назад.

– Что ж стоять-то, – удивился президент. – Зайдем, посмотрим…

– Сюрпризом! Как Гарун-аль-Рашид! – подхватил Василий. – Я в сказке читал. «Тысяча и одна ночь» называется. Слыхали? Там падишах тоже таким вот макаром, неожиданно, к народу ходил. Переоденется, и на базар. И слушает, что про него люди калякают.

– Ты про Рашидова, што ли? Который первым секретарем в Узбекистане был? – заулыбался президент. – Знал я его. Царство ему небесное. Он ведь умер…

– А-а… – заморочено удивился шофер и покосился на президента.

Но тот не шутил вроде, крутил головой, смотрел с интересом по сторонам, и когда джип подкатил к дому целительницы, сказал.

– Ну, ты подожди чуток, я выйду, пройдусь.

– Я с вами, – встрепенулся Василий. – За место телохранителя. Меня Илья Ильич кой чему научил. Так что не подведу.

– Айда! – великодушно согласился Дед, и, раскрыв дверцу, полез из машины.

Шофер все же успел выскочить первым, шустро обежал вокруг, чтобы подхватить пассажира, и тут же услышал жестяной лязг, будто кто из рогатки камешком по консервной банке попал. Он остановился и с интересом восзарился на маленькую дырочку, только что, буквально у него на глазах, возникшую на сияющем краской капоте джипа.

Василий в армии служил давно, в Советском Союзе еще, но вспомнил, что точно такое же отверстие, только в дверце автомобиля, демонстрировал им, салагам, побывавший со своим «Уазиком» в Афганистане сержант-«дембель».

– Во, видали? На два сантиметра правее – и мне бы каюк, – рассказывал он, тыча в дырку мизинцем. – А так пуля по пряжке ремня чиркнула. Из нашего «Калаша» гады, стреляли.

Все это мгновенно полыхнуло в памяти Василия, и так же мгновенно поняв, что в машину только что, секунду назад, угодила выпущенная кем-то пуля, он обхватил президента за плечи, попытался пригнуть к земле. Дед, упираясь, заворчал изумленно:

– Ты шта, понимаешь, творишь, едри твою мать!

Но Василий вцепился в него мертвой хваткой, давил, в то же время чувствуя, как что-то горячее, злое, жалит его в спину, – раз, другой, третий. Жалит глубоко, под самое сердце. Умирая, он свалил-таки закостеневшего врастопырку, так а не понявшего, что произошло, президента в кювет у дороги.

XXX

Вынырнув из распахнутого люка, Сорокин первым ворвался на крышу. Держа пистолет обеими руками, он, поводя стволом, оглядел окружающее пространство, но никого не увидел. В центре крыши возвышался массивный бетонный куб с трепетавшим на шквальном ветре триколором, венчающим элеватор и ограничивший обзор. Майор указал подоспевшему Коновалову на левую сторону сооружения – обходи там, мол, а сам, прижимаясь спиной к шероховатой поверхности, скользнул вправо. И сразу же увидел, что прямо перед ним, распластавшись у самого края крыши, лежит спиной к нему человек. По его характерной позе с раздвинутыми широко ногами, по приподнятой и склоненной к правому плечу голове Сорокин, даже не видя винтовки, сразу понял, что тот изготовился к выстрелу.

Снайпер явно не почувствовал присутствия чужака за спиной. Вспомнив наставления Коновалова стрелять без предупреждения, майop усмехнулся криво. Выстрелишь – и концы в воду. Полковнику-то, конечно, плевать, для него главное, чтобы президент уцелел… Что с него взять – охрана. Это же не оперативный работник! Другое дело – повязать-таки потенциального убийцу живым. И вышибить из него информацию. Имя заказчика он, скорее всего, не назовет, но его по цепочке проследить можно. А там, глядишь, и заговор против государственной власти раскрыть удастся. А у истоков – майор Сорокин. К тому же снайпер казался совсем не опасным. Он впился в окуляр оптики, не реагируя ни на что вокруг себя, и со спины фигурка его казалась особенно уязвимой и беззащитной.

– Брось оружие! Руки за голову! – подняв пистолет, скомандовал майор. Но голос его сорвался и прозвучав как-то сбивчиво, неубедительно. И то – сколько ступеней пересчитал, запалился окончательно. Если высоту элеватора на жилой дом прикинуть – этажей двенадцать, не меньше… Пистолет тоже прыгал в вытянутой руке, лоб покрыла густая испарина, и Сорокин, как ни старался, не мог разглядеть мушку сквозь глаза, залитые едким потом.

Плечо киллера дрогнуло от отдачи раз, другой, третий. Надо отдать ему должное – услышав Сорокина, он успел-таки отстреляться. Потом, перекатившись на спину, поднял левую руку и сказал, улыбаясь обезоруживающе:

– О-о, сосед! А я тут на досуге решил голубей пострелять. Вечерком лапшичку заварим. Мировое хлебово! А что это ты… при пистолете?

Сорокин мигом признал в облаченном в грязную спецовку, с перемазанным сажей лицом киллере соседа по номеру – Николая Прокопьевича. Приказал, стараясь, чтобы голос звучал властно и твердо:

– Брось оружие! – и не удержался, добавил для форсу, словно полицейский в боевике. – Игра окончена, господин хлебинспектор!

Краем глаза майор заметил, что из-за дальнего угла куба выскочил с пистолетом на изготовку Коновалов.

– Не стреляйте, полковник! – предостерегающе крикнул ему Сорокин. – Никуда этот тип отсюда, с крыши, не денется. Парашюта у него не… – но договорить не успел. Только сейчас он разглядел, что короткоствольная винтовка с набалдашником глушителя, которую продолжал сжимать в правой руке снайпер, непостижимым образом оказалась направлена прямо в его, Сорокина, грудь.

Глушитель, похожий на безобидную бомбошку камыша, вдруг полыхнул синим, как у газовой зажигалки, язычком пламени, и Сорокин, почувствовав сильный толчок, качнулся назад, а Коновалов, держа свой кольт двумя руками, начал стрелять надоедливо-часто: «Бам-бам-бам-бам!»