День козла

Но стрелок на собственном опыте знал, что реальность часто не принимает такой порядок в расчет. Сплошь и рядом долго и счастливо тянется жизнь отпетых негодяев, и умирают, не пройдя и половины предначертанного пути, праведники. Гибнут, расплачиваясь за чужую самонадеянность, амбиции, молодые люди – на войне, например, а те, кто виновен в этом, пребывают в покое, неге и безопасности. И Первый президент – тому наглядный пример.

А если так, то не есть ли поступок его, стрелка, промысел Божий, восстанавливающий в мире высшую справедливость? «Мне отмщение, и аз воздам…»

Но что-то странное, шедшее вразрез со всякой разумной логикой, происходило сейчас на площади. Толпа ревела, восторженно приветствуя бывшего президента.

Снайпер сместил прицел, внимательно вглядываясь в лица людей, ради которых он решился на этот отчаянный шаг. От их имени он намеревался мстить, жертвуя собой, ибо понимал трезво, что уйти, скрыться после выстрела ему не удастся. Для того, чтобы избежать унизительного ареста, у него есть пистолет. После убийства он вынесет себе приговор сам, во имя все того же равновесия между добром и злом…

Но какое, к черту, равновесие, если народ на площади, беснуясь, отзывается счастливым ревом на каждую фразу, брошенную бывшим президентом в микрофон! Он знает, что нужно этим жителям небольшого провинциального городка, понимает их чаянья и надежды, обещает воплотить их в реальную жизнь! А они, доведись им, опять изберут его своим правителем под щедрые посулы, визгливые песни и звон стаканов. А его, стрелка, проклянут, если он помешает им в этом.

Снайпер оторвался от окуляра, поморгал утомившимся глазом, снял палец со спускового крючка и задумчиво поскреб затылок…

ХХХVII

К началу выступления президента Коновалов уже выбрался из дышащей перегаром толпы и направился к зданию горотдела милиции. Два сержанта при входе, вооруженные по усиленному варианту несения службы короткоствольными автоматами АКСУ, мельком глянув на его служебное удостоверение, беспрепятственно пропустили полковника в пустынный и тихий в этот час всеобщего ликования вестибюль.

Коновалов неспеша поднялся по обшарпанной лестнице на второй этаж, прошел длинным коридором, мягко ступая по вытертому, в разноцветных заплатках, линолеуму. Остановился у застекленного стенда, внимательно рассмотрел экспонаты. На пыльных полках вразнобой стояли и висели давно не интересные никому спортивные кубки, вымпелы и грамоты с прежних, советских еще времен.

Полковник надел очки и, приблизившись к стеклу, стал неторопливо изучать трофеи прошлых милицейских побед. Вот серебристый кубок за второе место среди сборных команд подразделений УВД области по волейболу. Рядом – такой же, только тускло-бронзовый – за победу в легкоатлетической эстафете. Еще вымпелы – за призовые места на соревнованиях по борьбе самбо, футболу. А вот и то, что надеялся увидеть Коновалов за мутными стеклами неухоженного стенда…

Он вчитался в текст выгоревших от времени, поблекших почетных грамот. За первое место по пулевой стрельбе… Первое место по стрельбе из личного оружия… И опять первое место… Звание чемпиона области… Всесоюзной спартакиады сотрудников подразделений органов внутренних дел… И на всех – четко впечатанная пишущей машинкой фамилия награжденного. Одна и та же.

Коновалов снял очки, спрятал их в футляр, сунул его в карман и не спеша пошел дальше по коридору. Найдя нужную дверь с табличкой, сел на продавленный кожаный диванчик напротив. Достал пачку сигарет, вытряхнул одну, чиркнул зажигалкой, затянулся, выдохнул в потолок струйку серого дыма.

С улицы неслись восторженные вопли толпы, а голос бывшего президента, перекрывая их, вещал все громче, увереннее.

Коновалов беззаботно откинулся на спинку дивана, попыхивал дымком, рассеянно поглядывая на дверь соседнего кабинета.

Наконец, в ней щелкнул замок, она распахнулась. На пороге стоял Гаврилов. Увидев полковника, он замер в нерешительности, почесал затылок, спросил сочувственно.

–.Давно ждешь?

Коновалов пыхнул сигаретой, сказал с усмешкой.

– А я знал, что ты не выстрелишь.

– Это почему же? – обидчиво нахмурился Гаврилов. – Думал испугаюсь?

– Да нет, – пожал плечами полковник. – Просто поймешь, что не в нем дело. А в нас.

– В нас?

– Ну да. Не только в нас с тобой персонально, а во всех нас. Понимаешь?

– Наверное, – обреченно понурился Гаврилов. – И… что теперь?

– А ничего, – безмятежно махнул рукой Коновалов, поднявшись. – Пойдем к Вахе. Выпьем по стопочке. У меня масса времени…

В тот день полковник напился так, что опоздал на поезд, и никуда не уехал. Допоздна засиделись они с Иваном за столиком шашлычной. Стемнело, давно уже не было на трибуне ни Первого президента, ни его многочисленной охраны, ни вообще начальства. Выключили – то ли по причине поломки, то ли из экономии, – праздничную иллюминацию, а народ все не расходился, все гомонил, перекатывался из края в край площади вязкой, словно расплавленный гудрон в бочке, массой, переходил от одних столов с выпивкой и закуской к другим.

И в воцарившейся кромешной тьме нет-нет да и раздавались пьяные голоса Ильи да Ивана, которые попеременно орали в ночи:

– Земляки! Козлоордынцы, понимаешь! Ура!

И площадь всякий раз глухо отвечала им дружным утробным урчанием:

– Ур-р… р-ра…