День мертвеца

Прозвучал выстрел, послышались крики. Один голос точно принадлежал Мэри Нелл. Потом наступила пауза, и мы высунулись из-за дивана.

–  Можете встать, - сказал Холлис очень усталым голосом.

Толливер поднялся первым и подал мне руку. Моя больная нога отказывалась разгибаться.

Пол Эдвардс стоял на коленях и держался за плечо. Позади него в стене зияла дыра, по ковру рассыпались осколки стекла. Мэри Нелл застыла на месте, как статуя. Сибил смотрела на дочь.

–  Ты вывихнула мне плечо, - прошипел Пол.
– Маленькая ведьма.

–  Это сделала я, - по-детски пропищала Мэри Нелл.

– Швырнула в него стеклянным яблоком.

–  Ты пыталась попасть ему в голову?
– спросил Холлис.
– Надо было целиться выше.

Мэри Нелл рассмеялась. Смех звучал жутковато.

–  Почему ты не застрелишь меня, Холлис?
– спросила Сибил.
– Давай, я же знаю, тебе этого хочется. Уж лучше так, здесь, сейчас. Мне не хочется, чтобы меня судили и посадили в тюрьму.

–  Я всегда знал, что вы эгоистка, - бросил Холлис.
– Я что, должен застрелить вас на глазах у дочери? Оставить ей на память еще один эпизод? Попробуйте хоть раз в жизни подумать о ком-нибудь другом.
– Потом он продолжал уже слегка спокойнее: - Толливер, будь добр, позвони шерифу.

Брат похлопал себя по карманам. Не обнаружив мобильника, пошел на кухню. Слышно было, как он набирает номер и говорит. Гроза прекратилась. Падали последние капли.

Мне казалось, что я смотрю на все не в тот конец телескопа. Четверо людей. Маленькие, но четкие.

–  Для вас все кончено, - сказала я Полу Эдвардсу.

Он взглянул на меня широко раскрытыми глазами.

–  Мне вас не жаль. Мало того, что вы совершили эти ужасные злодеяния, вы еще чужими руками бросили моего брата в тюрьму. Стреляли в меня на кладбище. Это уже собственноручно. Теперь вашей жизни конец.

–  Кем вы себя считаете? Ясновидящей?
– горько спросила Сибил.- Зачем я только вас позвала? Лучше б мне не знать, что случилось с девушкой.

–  Я рада, что вы успели мне заплатить.

Это был единственный ответ, который тогда пришел мне в голову. Сибил рассмеялась, хотя вряд ли мои слова развеселили ее. Дочь переводила взгляд с Сибил на Пола. С матери на ее любовника. Нелл выглядела юной, беззащитной и больной.

–  Ты будешь отличной женщиной, - сказала я Мэри Нелл.

Она на меня не взглянула; вряд ли в тот момент она любила меня больше, чем мать и Пола.

Брат вернулся в комнату, и мы тотчас услышали вой сирен, за окном засверкали полицейские мигалки.

–  Зачем вы на меня нападали?
– спросила я Пола.
– Не понимаю.

–  Из-за ребенка, - ответил он.
– Я не верил, что вы найдете Тини. Когда вы ее нашли, я решил, что вы знаете и о ребенке. Думал, что, если буду держать вас в страхе, вы не распутаете дело.

На самом деле от ребенка не осталось никаких следов. Если бы Пол оставил нас в покое, мы бы просто-напросто уехали из Сарна.

Мы покинули город только в три часа ночи. Пришлось рассказывать многим людям о том, что мы видели и что слышали. Мы вернулись в мотель такими взвинченными, что целый час не могли уснуть, а когда уснули, проспали до полудня.

Спустя час наши вещи были упакованы и сложены в машину. Мы пришли в контору, чтобы выписаться, и ненавистный Вернон чуть не сплясал макарену, убедившись, что мы наконец-то уезжаем.

Я чувствовала себя пустой, разбитой, но мне так хотелось уехать из Сарна, что я заставила себя проделать все положенные процедуры. Мы заправились и заехали в полицейское отделение, как нам было приказано.

Холлис уже находился там, а может, еще не уходил. В кабинете Харви Брэнскома никого не было, дверь стояла открытой настежь. Шериф наверняка провел ужасную ночь, а впереди его ждал не менее ужасный день, ведь его сестра обвинялась в убийстве.

Я внимательно посмотрела на Холлиса. Он казался моложе, словно, разобравшись в деле о смерти жены, стер с лица напряженные морщинки, а вместе с ними и несколько лет.

–  Что, уезжаете?
– спросил он.

–  Да, - ответил Толливер.

–  На всякий случай мы записали номер вашего телефона и адрес адвоката.

–  Да-да, - кивнула я.

Я знала, что Холлис никогда мне не позвонит.

–  Что ж, хорошо. Мы благодарны вам за помощь.

Он пытался говорить отрывисто и отчужденно, и я почувствовала, как Толливер ощетинился, обидевшись за меня. Я положила ладонь на руку брата.

–  Все в порядке, - сказала я.
– Все в порядке.

–  Тогда ладно.

Мы оба кивнули Холлису, он ответил нам быстрым кивком, и мы вышли из вращающихся стеклянных дверей - как я отчаянно надеялась, в последний раз.

Толливер сел за руль, мы пристегнулись, включили радио и, миновав улицы Сарна, выехали на автостраду, ведущую на восток.

–  Как думаешь, к ночи доберемся до Мемфиса?
– спросила я.

–  Конечно. Как тебе понравилось это прощание?

–  Все нормально. К чему сентиментальное расставание?

Похоже, Толливер согласился со мной, слегка кивнув.

–  Но он тебе нравился.

–  Да, конечно. Но, знаешь, из этого все равно бы ничего не вышло.

–  Когда-нибудь… - начал он и не договорил.

–  Знаешь что, Толливер? Помнишь, как в школе мы штудировали «Ромео и Джульетту»? Мы с тобой проходили пьесу в разные годы, но школа всегда с религиозным почтением относилась к изучению этой вещи.

–  Да. И что же?

–  Помнишь слова, которые произносит Меркуцио, когда его убивают во время вражды Монтекки и Капулетти? Помнишь, что он говорит?

–  Нет. Напомни.

–  Он говорит: «Чума на оба ваших дома». И умирает.

–  «Чума на оба ваших дома», - повторил Толливер.
– В общем, отражает суть дела.

Я продолжала свою мысль:

–  Конечно, Пол Эдвардс отметился и там, и там - и в доме Хопкинсов, и в доме Тигов.

–  Как бы то ни было, выражение и вправду попало в точку.

Мы помолчали. Потом, когда Сарн остался позади и горы сменились низинами, я сказала:

–  Я все думаю о Тини, о том, как она лежала одна в лесу. В любом случае я сделала доброе дело.

–  Даже не сомневайся. Это было доброе дело.

Толливер поколебался.

–  Как думаешь, они знают? Когда их находят?