День народного единства: биография праздника

Вскоре жители города поняли, что князь не жаждет их крови. Депутация почтенных служилых и посадских людей направилась к воеводе и предложила такую компромиссную формулировку: «Кто будет на Московском государстве царь, тому и служить». Однако верный присяге князь внес свои изменения, и в окончательном варианте сошлись на следующем: «…будет на Московском государстве по-прежнему царь Василий, ему и служить, а будет кто иной – и тому также служить» [77, 345],что и подтвердили крестным целованием. После этого городовые дворяне и посадские люди даже встали под знамена Пожарского и совершили рейд на Коломну, заставив ее опять признать царя Василия. Но дни его царствования были сочтены. Логика Пожарского была недоступна не только простолюдинам, но и большинству аристократов, с их придворно-холуйской и стяжательской психологией, намеренно державших одних членов семьи в Тушине, а других – в Москве (а иногда и третьих – в лагере Сигизмунда) и везде выпрашивавших чины и владения. В конце концов московская оппозиция Шуйскому договорилась с тушинцами, решив одновременно избавиться от обоих хозяев.

17 июля группа заговорщиков (князь И. М. Воротынский, брат Прокофия Ляпунова Захарий и др.) организовали переворот. О свержении Василия было объявлено на Лобном месте на Красной площади, однако на следующий день выяснилось, что тушинский «царик» удержал власть. Патриарх Гермоген потребовал выпустить сидевшего под домашним арестом царя. В этих условиях заговорщики применили испытанный прием – они организовали его насильственное пострижение, приведя монахов из Чудова монастыря, но Шуйский отказался произносить слова обета, как того требовал обряд. Возмущенный богохульством Гермоген объявил, что монахом стал тот, кто произносил за упорно молчавшего Шуйского обеты – князь Тюфякин, а не царь Василий [77, 238–239].

В августе к столице подошли войска С. Жолкевского. 27 августа замещавшее «вакантный» престол правительство из членов Боярской думы заключило с гетманом договор о приглашении на царство королевича Владислава. В конце сентября польско-литовские войска вступили в Москву. Режим обосновавшегося в подмосковном Николо-Угрешском монастыре Тушинского вора рухнул, большая часть еще остававшихся у него польско-литовских отрядов покинула его. Многие, как Лисовский, небезосновательно рассчитывали на прощение короля. «Царик» с Мариной бежали в еще верную им Калугу. Москва замерла в ожидании прихода «царя Владислава Сигизмундовича».

Множество городов и уездов, не признававших Лжедмитрия II, с облегчением восприняло весть о выборе представителя хотя и иноземного, но все-таки «государского корени» и даже (через свою бабушку, члена рода Ягеллонов) отдаленного родственника угасшей династии. Новому царю везде начали целовать крест. Однако не было идейного единства в правящих кругах, казалось, достигшей неслыханного военного и политического успеха «Речи Посполитой обоих народов». Наиболее прагматичная часть магнатов и шляхты, таких как Жолкевский, не видела большого вреда в принятии королевичем православия. Многие знатнейшие роды Украины и Белоруссии еще сохраняли веру и язык отцов, у самого Жолкевского были православные родственники – вельможи. Тонкий политик, он стремился посадить сына своего короля на престол, понимая притом, что царь-католик в России невозможен [167, 126, 210–211].Король же Сигизмунд III, выходец из протестантской династии Ваза, но воспитанный польской матерью Екатериной Ягеллонкой, убежденной католичкой, в детстве много претерпел от своих лютеранских родственников (свергнувших с престола его отца и продержавших его семью долгие годы в замке под арестом), был ярым сторонником Контрреформации и не мог и помыслить о принятии сыном православия. Кроме того, он явно побаивался отправлять 15-летнего мальчика в охваченную гражданской войной страну, в которой за последние 20 лет чуть ли не все монархи и претенденты на престол были либо свергнуты, либо убиты. [42]

42

Дмитрий Иванович, сын Ивана Грозного, Федор Борисович, сын Бориса Годунова, Лжедмитрий I, «царевич Петр», князь М. В. Скопин-Шуйский, Василий Шуйский, несколько позже – и Лжедмитрий II. Современники сомневались и в естественности неожиданной смерти еще не старого царя Бориса.

Группировка, близкая к королю, плохо разбиралась в русских делах и строила фантастические планы завоевания и окатоличивания всей России [167, 78–80].Для Станислава Жолкевского и его единомышленников главной целью было создание мощной федерации – Речи Посполитой в составе Польского королевства, Российского царства и Великого княжества Литовского, части которой были бы равноправны, но этого не поддерживало окружение короля [167, 80,170–171]. [43]

43

Они стремились подчинить Московское царство непосредственно королевской власти, некоторые горячие головы даже публиковали памфлеты, приравнивая будущее России к колониям, наподобие испанских в Латинской Америке [167, 79–80].

В Москве сторонники приглашения на престол Владислава организовали посольство в королевский лагерь под Смоленском. Туда включены были видные тогдашние политические фигуры – митрополит Ростовский Филарет Романов, боярин князь В. В. Голицын (их удаляли из столицы как возможных претендентов на престол), окольничий князь Д. И. Мезецкий, а также несколько десятков представителей от всех чинов государства, в том числе стольников, стряпчих, московских дворян, провинциальных дворян, купцов и ремесленников. Посольство должно было официально, от лица всего государства, предложить шапку Мономаха королевичу. Однако Сигизмунд был недоволен заключенным С. Жолкевским с боярами договором, [44] он потребовал присоединения к Речи Посполитой Смоленщины и признания Владислава царем без перекрещивания. На таких условиях посольство не могло продолжать переговоры, и послы вскоре были интернированы и сосланы (правда, важнейшие подолгу жили в домах у вельмож, например, Филарет – у канцлера Льва Сапеги). Среди населения России росло разочарование – обещанный царь не появлялся.

44

Хотя гетман пункт о принятии православия смягчил, заявив, что королевич еще мал, чтобы разбираться в таких вопросах, религию же надо менять сознательно, по достижении совершеннолетия.

В Первом ополчении

Тем временем в государстве Московском возникла новая общественно-политическая ситуация. Жители множества городов – и посадское торгово-ремесленное население, и дворяне-помещики окружавших города уездов – давно уже перестали надеяться на верховную власть, коей и вовсе уже не существовало; воеводами в городах (которые раньше всегда присылались Разрядным приказом и часто не знали местной специфики) стали избираться наиболее влиятельные местные дворяне (как Ляпунов в Рязани), посадские и городовые дети боярские собирали местные ополчения, защищая свою жизнь и имущество от разбойных «воровских» казачьих и наемничьих отрядов, лишившихся, в свою очередь, части своих предводителей. [45]

45

Тушинский вор был убит в декабре 1610 г., Ян Сапега умер в сентябре 1611 г.

Примером творившегося хаоса и ужаса могут быть события 1608–1609 гг. в богатой Костроме, присягнувшей Лжедмитрию II в октябре 1608 г. Тушинские власти учинили там повальный грабеж, возмутивший даже офицеров Яна Сапеги, в результате чего в декабре горожане восстали, перебив гарнизон и казнив воеводу князя Д. В. Горбатого-Масальского. Но в декабре—январе восстание подавили А. Лисовский и Э. Стравинский, причем местные дворяне помогли им захватить и жестоко разгромить город. Спустя месяц костромичи им страшно отомстили – около 200 дворян с семьями было утоплено в Волге, а остатки тушинцев осаждены в Ипатьевском монастыре.

До июля 1609 г. город еще несколько раз захватывался тушинцами, но вскоре освобождался с помощью ополчений из Ярославля и других городов; в конечном итоге после разгрома ополченцами «лисовчиков» у Решмы, близ Волги, в августе 1609 г. Кострома и Ярославль полностью освободились [140, 166–170].Одни тушинцы продолжали разорять страну, но другие стали прислушиваться к агитации П. П. Ляпунова, рассылавшего прокламации по городам, начинавшим собираться в единое ополчение.

В этот момент над инициатором нового объединения нависла опасность. Пока в Калуге бывшие тушинские «бояре» князь Д. Т. Трубецкой и И. М. Заруцкий собирали остатки армии рухнувшего «государства» и налаживали связи как с отрядами «вольных казаков» братьев Просовецких, так и знатных дворян А. В. Измайлова, князей Ф. Ф. Волконского и В. М. Масальского, московское боярское правительство попыталось захватить самого Ляпунова. Прокофий Петрович находился в Пронске, откуда он только что выбил отряд запорожцев («черкас»), однако там его осадил принявший сторону Владислава бывший тушинец, опытный воин Исак Сунбулов. Ляпунов отправил гонца ко все еще находившемуся в Зарайске Пожарскому. Дмитрий Михайлович быстро организовал солидный отряд из рязанских и коломенских служилых людей и двинулся на помощь. Узнав об этом, Сунбулов, не ввязываясь в бой, снял осаду и отступил к Михайлову, а Ляпунов вернулся в Рязань. 1 декабря 1610 г. Сунбулов, рассчитав, что Пожарский, вероятно, ушел из Зарайска с большей частью гарнизона, ночью попытался с отрядом запорожцев взять полупустой город. Но разгадавший его маневр князь обогнал противника. Он успел скрытно зайти в кремль раньше, и когда тушинцы с запорожцами увязли в посаде, где был небольшой острог, примериваясь к захвату каменного кремля, ворота его неожиданно открылись: Пожарский «…вышел из города с небольшим отрядом, и черкас из острога выбил вон, и их побил» [77, 353–354].

Так окончательно определилась позиция зарайского воеводы. Возможно, он целовал крест Владиславу, но на условиях, которые отказался принять Сигизмунд. А значит, царя на Руси по-прежнему нет, и правительство, сидящее в Московском кремле, никого не представляет, поскольку сам же своим зарайцам обязался служить только тому, кто «на Москве будет царствовать». После этих событий московское правительство стало считать князя Дмитрия «изменником». Помета «в Зараском» при его имени в боярском списке рубежа 1610–1611 гг. зачеркнута и переставлена к имени боярина Н. Д. Вельяминова, т. е. Пожарского тогда официально сместили.