День народного единства: биография праздника
Шрифт:
Второе ополчение
Нижегородчина всегда оставалась территорией, свободной от тушинской власти, ее жители успешно отбивались от воровских шаек и даже крупных вражеских отрядов, например, летом 1609 г. они не дали А. Лисовскому перейти через Волгу и вторгнуться в их пределы [181, 38–39;174, 15].Не раз ополчение нижегородцев под командованием воеводы А. С. Алябьева разбивало отряды тушинцев, в том числе под Ворсмой, Павловым Посадом, Шуей, окончательно укрепившись после прихода с низовьев Волги Ф.И.Шереметева с солидным войском [141, 147–149].Торгово-ремесленное население центров северо-востока (Костромы, Ярославля и пр.) уже созрело для взятия на себя ответственности за восстановление государственного порядка. В приказных и земских избах этих и других городов читались и сочувственно воспринимались грамоты патриарха Гермогена и Троице-Сергиева монастыря, призывавшие к единению и изгнанию интервентов и «русских воров».
Инициатором
Подавляющее большинство нижегородских дворян, костяк местной военной силы, составляли незнатные и мелкопоместные, в уезде было около 400 помещиков, из которых только двух-трех можно причислить к аристократии, многие были потомками переведенных после разгрома Новгорода и из крещеных татар. Они составляли достаточно монолитный и демократичный блок с торговыми и посадскими людьми и с крестьянами (в большинстве зажиточными) местных дворцовых сел [70, 28–30].
Впоследствии историографы Смуты – неизвестные авторы «Нового летописца» и иноки Троице-Сергиева монастыря Авраамий Палицын и Симон Азарьин – пытались связать начало деятельности Минина с получением монастырской грамоты, однако свидетельства эти противоречат друг другу [70, 48–50].Сам Минин полагал, что побудительным мотивом стало избрание его, не принадлежавшего к городской верхушке и не очень богатого, земским старостой. Выборы городских властей, как и назначения воевод, проходили с начала года по тогдашнему календарю, т. е. 1 сентября [70, 52]. [48] Минин, вероятно, вскоре после избрания объявил в Земской избе, что надо начинать сбор средств для нового ополчения.
48
Минин впоследствии рассказывал Симону Азарьину, что одной душноватой ночью, когда он спал не в доме, а в «повалуше» (беседке или башенке), ему явился сам св. Сергий Радонежский и благословил на организацию ополчения [70, 52].
Незаурядный оратор, он, видимо, умело воздействовал на слушателей, объясняя, что пока они здесь богаты и не разорены, но их благосостояние возбудит зависть у «поганых», которые в конце концов соберут большие силы и все заберут. Его поддержали наиболее влиятельные нижегородцы, в том числе соборный протопоп Савва Евфимьев. Скорее всего, здесь и начали собирать средства, Минина же, как инициатора и честнейшего человека, уполномочили руководить сбором. Надо было организовать не просто ополчение, а воинскую силу, способную выстоять и против лихих казаков, и против «кованой рати» ландскнехтов, и против хорошо обученной польско-литовской конницы и пехоты. Главное – войско не должно было возбуждать против себя население, не кормиться за его счет, как делали тогда почти все армии в мире. На собранные средства начали нанимать опытных воинов – служилых людей, стрельцов, казаков. Сбором были обложены не только купцы и ремесленники, но и монастыри, нет сведений о сборах с помещиков, но они должны были платить своей саблей и кровью. Заручившись поддержкой большинства, Козьма определил масштаб пожертвования в «пятую деньгу» с имущества и жестко спрашивал с неплательщиков.
Естественно, возник вопрос о том, кто сформирует и поведет ополчение. Местный воевода, князь В. А. Звенигородский, только что прибыл, тогда же, когда избрали Минина, его в городе никто не знал, а то, что он получил чин окольничего от правительства короля Сигизмунда, не придавало ему популярности. Второй воевода, честный и доблестный А. С. Алябьев, не раз водил нижегородцев в бой, но Минин понимал, что возглавить новое ополчение, собираемое с важными политическими, всероссийскими целями должна фигура позаметнее. Как торговец мясом, он, естественно, разъезжал по своему и соседним уездам. Наверное, он уже был знаком с большинством крупных и средних землевладельцев – товарный скот могли поставлять только солидные хозяйства. Не лишено вероятия, что Минин вел торговые дела и с князем Д. М. Пожарским, крупным вотчинником соседних Городецкого и Стародубского уездов. Пожарский в это время, согласно летописцам, находился в своем селе Мугрееве [25], [49] где оправлялся от ран после Московского восстания. Нижегородцам, вероятно, было известно о его удачных военных операциях в 1608–1610 гг., может быть, кое-кто сражался рядом с ним и в недавние мартовские дни. Поэтому кандидатура будущего воеводы вызвала сомнение только в том смысле, согласится ли он возглавить и организовать войско. По предложению
Минина в Мугреево направилась депутация уважаемых дворян и купцов во главе с архимандритом Нижегородского Печерского монастыря Феодосием и выборным дворянином [50] Ж. П. Болтиным.49
Есть версия, что он жил в это время в другом своем селе – Нижнем Ландехе, однако вряд ли тогда эту вотчину выпрашивал бы у короля Г. Орлов, зная, что село это – резиденция князя, окруженного солидной охраной из служивших у него боевых холопов и казаков.
50
Выборный дворянин – высший ранг провинциального дворянства.
Пожарский, согласно этикету, сразу не согласился возглавить ополчение, но дал себя уговорить. Во время переговоров он заявил, что ему необходим в помощь выборный из посада человек, «кому быть у такова великова дела и казну збирати». Депутация так же этикетно вопросила князя, кто этот человек, они-де не знают. Тогда Пожарский и предложил кандидатуру Минина. На самом деле, вероятно, переговоры шли не один день, и делегаты, и Минин несколько раз приезжали к еще не вполне выздоровевшему князю, обсуждая разные детали. Возможно, Минин побывал у своего крестильного тезки еще до первой депутации. Думается, Пожарский мог воспринять как знак свыше то, что с предложением столь «великого дела» явился человек, у которого был общий с ним святой покровитель.
Когда делегаты вернулись в Нижний и официально предложили Козьме возглавить финансовую часть ополчения, он сложил с себя должность земского старосты [70, 60–62].Минин, получив полномочия, добился от нижегородцев особого документа – приговора о беспрекословном выполнении решения об окладе – «во всем быти послушливым и покорливым» и «ратным людем давати деньги».
Опасаясь переменчивости в настроениях посада, Минин тут же отправил документ Пожарскому [72, 63]. [51]
51
Эти подробности вызывали сомнения у позднейших историков. Н. И. Костомаров в ранних вариантах своих работ даже упрекал Пожарского в «безволии», а Минина – в «интриганстве» [59, 478–484], хотя все, что нам известно об этом, выглядит вполне честной политикой и здравой предусмотрительностью.
Крупные займы были сделаны у представителей торгового дома Строгановых, у богатейших ярославских купцов Г. Никитникова, В. Чистого, Лыткиных. Можно было собирать войско. И в этот момент ополчение сразу приобрело ценный воинский отряд – из-под Арзамаса в Нижний явилось более тысячи дворян из Смоленского уезда, не присягнувших оккупировавшему их край Сигизмунду и, естественно, изгнанных из своих поместий. От Первого ополчения они получили замену поместий в дворцовых землях Арзамасского уезда, но крестьяне, чувствовавшие себя, конечно, более свободными под ведением приказа Большого дворца, им не подчинились. Представители смолян прибыли в Нижний, а их отослали к Пожарскому, который принял весь отряд на службу. В конце октября он и сам тронулся в путь. По дороге в Нижний к нему присоединились отряды таких же безземельных дворян вязмичей и дорогобужан, их из дворцовых волостей выбили казаки Заруцкого. Таким образом, костяк Второго ополчения составили около 2 тысяч опытных воинов из западных областей России и примерно тысяча нижегородцев. Канцелярией ополчения поставили ведать опытного и честного дьяка Василия Юдина.
Все ополченцы были разбиты по четырем «статьям» сообразно с их прежними окладами, что имело и психологическое значение возвращения к исконному порядку, «чину». Отнесенные к первой статье должны было получать 50 рублей в год, ко второй – 45, к третьей – 40, к четвертой – 30 рублей. Реально они, видимо, получали меньше, однако в спокойное время их денежное жалованье (правда, при наличии поместного оклада) не превышало 14 рублей. Поэтому, пока невозможно было давать поместья, компенсировали деньгами [70, 67].Смолянам, например, единовременно выдано было по 15 рублей.
В Нижний стали стекаться прослышавшие о хорошем окладе бродившие по всей Руси толпы «воинских людей», но отбор, производившийся Пожарским и Мининым, был жесток. Немногочисленная, но умелая и дисциплинированная армия во всех отношениях превосходила стоявшее под Москвой расхлябанное, голодное воинство. Из Нижнего ополчение медленно продвигалось Северным Поволжьем, беря под контроль местную администрацию, поставленную как боярским правительством, так и Первым ополчением. Местные «миры» в основном приветствовали нижегородцев, и богатый Север страны вплоть до Архангельска подчинился Минину и Пожарскому.
Не везде переход власти к администрации Пожарского, как уже говорилось, проходил мирно, Так, костромской воевода И. В. Шереметев заигрывал и с кремлевскими сидельцами, и с Первым ополчением и вознамерился не пустить Пожарского в богатый город. Узнав об этом, костромичи восстали, арестовали воеводу и только прибытие Дмитрия Михайловича спасло Шереметева от самосуда. Нечто похожее произошло в Суздале. Жители города узнали о приближении к ним казачьего отряда Просовецких и, опасаясь мародерства, сообщили об этом Пожарскому. Отправленный в город отряд стрельцов князя Д. П. Лопаты-Пожарского вошел в Суздаль, а братья-атаманы без стычки вернулись к Москве [70, 92–93].