День народного единства: биография праздника

Само выступление Кузьмы Минина на «собрании ратных людей» нижегородского посада часто упоминается в летописях. Хорошо известен подробный рассказ «Нового летописца», куда вошла специальная статья под названием «О присылке из Нижнего Новгорода [послов] к князю Дмитрию Михайловичу, и о приходе в Нижний, и о собрании ратных людей»:

«…нижегородцы, поревновав о православной христианской вере и не желая видеть православной веры в латинстве, начали мыслить, как бы помочь Московскому государству. Один из них нижегородец, имевший торговлю мясную, Козьма Минин, прозываемый Сухорук, возопил всем людям: «Если мы хотим помочь Московскому государству, то нам не пожалеть имущества своего, да не только имущества своего, но и не пожалеть дворы свои продавать и жен и детей закладывать, и бить челом, кто бы вступился за истинную православную веру и был бы у нас начальником». Нижегородцам же всем его слово было любо, и придумали послать бить челом к стольнику ко князю Дмитрию Михайловичу Пожарскому архимандрита Печерского монастыря Феодосия да из всех чинов лучших людей. Князь же Дмитрий Михайлович в то время был у себя в вотчине, от Нижнего в 120 поприщах, лежал от ран. Архимандрит же и все нижегородцы пришли к князю Дмитрию Михайловичу и били ему челом со слезами, чтобы он ехал в Нижний Новгород и встал за православную христианскую веру и помощь бы оказал Московскому государству. Князь же Дмитрий их мысли был рад и хотел ехать тотчас, да зная у нижегородцев упрямство и непослушание воеводам, писал к ним, чтобы они выбрали из посадских людей, кому быть с ним у того великого дела и казну собирать, а с Кузьмою Мининым будет у них все уговорено. Тот же архимандрит и нижегородцы говорили князю Дмитрию, что у них в городе такого человека нет. Он же им говорил: «Есть у вас Кузьма Минин; тот бывал служилым человеком, ему то дело привычно». Нижегородцы, услышав такое слово, еще больше были рады, и пришли в Нижний, и возвестили все. Нижегородцы же тому обрадовались и начали Кузьме бить челом. Кузьма же им для [их] укрепления отказывал, [говоря, что] не хочет быть у такого дела. Они же его прилежно просили. Он же начал у них просить приговор, чтобы им во всем быть послушными и покорными и ратным людям давать деньги. Они же дали ему приговор. Он же написал приговор, чтобы не только у них брать имущество, но и жен и детей продавать, а ратным людям давать [деньги]. И взяв у них приговор, за их подписями послал тот приговор ко князю Дмитрию тотчас затем, чтобы того приговора назад у него не взяли» [20, 364–365].

Приведем также рассказ «Пискаревского летописца», обнаруженного О. А. Яковлевой только в 1950-х годах и поэтому мало использовавшегося в работах по истории нижегородского ополчения:

«И некоим смотрением божиим лета 7120-го в Нижнем Новеграде некий торговой человек от простых людей, имянем Козьма, прозвище Минин, смышлен и язычен. И почал советовати с своею братьею с нижегородцы з гостьми и с торговыми людьми, и со всякими: како бы им пособити Московскому государьству. А в то время ис под Москвы хотели были и достальные люди розойтись врознь: бояре и дворяне, и дети боярские, и казаки, и всякие служилые люди. И тот Козьма по некоему Божию смотрению и по своему умышлению и почал в Новегороде казну збирати з гостей и с торговых людей, и со всяких тамошних житейских людей, хто чего стоен: с ыного рубль, с ыного пять и шесть, с ыного десять и дватцать, и пятьдесят, и сто, и двести, и триста, и пятьсот, и тысячю, и больши. И свою казну дал тут же всю. И почал давати ту казну бедным разореным людям: бояром и дворяном, и детем боярским, и казаком, и стрельцом, и всяким ратным людем. И почал всем градом выбирати к тем ратным людем воеводу. И выбрали дворяне и дети боярские, и всякие служилые люди стольника князя Дмитрея Михайловича Пожарсково. И почали к нему съезжатись в Нижней Новгород и со всего Московсково государьства бояре и дворяне, и дети боярские, и казаки, и стрельцы, и всякие служилые люди. А тот Козьма почал жалованье давати, хто чего достоин» [21, 217].

Как писал П. Г. Любомиров: «Многие источники и все исследователи согласно утверждают, что видную или даже главную роль в пробуждении у нижегородцев решимости встать на очищение Московского государства сыграли речи Кузьмы Минина. Но когда и под влиянием чего выступил он со своим воззванием, в какой среде его горячее слово раньше всего нашло себе отклик в реальной форме начала работы по созданию ополчения?» [18, 47]. П. Г. Любомиров в подробном исследовании по истории нижегородского ополчения попытался дать свой ответ на поставленные вопросы. Он привел новые аргументы в пользу того, что выступление Кузьмы Минина не было непосредственно связано с грамотами из Троице-Сергиева монастыря, хотя они и могли обсуждаться в Нижнем Новгороде. Значительную роль при начале выступления нижегородцев должны были сыграть не столько окружные послания из Троице-Сергиева монастыря, сколько прямое обращение к нижегородцам, переданное патриархом Гермогеном с «бесстрашным» свияженином Родионом (Родей) Мосеевым, сумевшим пробраться в осажденную Москву и привести в Нижний Новгород патриаршую грамоту 25 августа 1611 г. В Нижнем Новгороде узнали непосредственно от патриарха Гермогена о том, что произошло под Москвой. Он писал, что в полках Первого ополчения после смерти одного из его руководителей Прокофия Ляпунова власть захватили казаки и обсуждают кандидатуру «проклятого паньина Маринкина сына» (сына Марины Мнишек и самозванца Лжедмитрия II) [1, 343].Патриарх «проклинал» этого претендента и всех, кто его поддерживает, призывая нижегородцев не допустить того, чтобы в Москве воцарился «казачий царь». Через Нижний Новгород обращение дошло и до другого иерарха – казанского митрополита Ефрема. Находясь в Казани, он имел больше возможностей повлиять на земщину, чем находившийся в фактическом заключении в московском кремлевском Чудовом монастыре патриарх Гермоген. Имея вместе с нижегородцами такую духовную поддержку, Кузьма Минин и выступил со своим знаменитым призывом.

Когда же он произнес речь, призвавшую нижегородцев поделиться своим имуществом ради дела организации нового ополчения для похода на Москву? И. Е. Забелин и П. Г. Любомиров датировали это выступление «первой половиной» или – «самое большее» – серединой сентября 1611 г. Дело в том, что Кузьма Минин упоминал о своем выборе в земские старосты, подтолкнувшем его к действию, в разговорах с архимандритом Троице-Сергиева монастыря Дионисием, которому рассказывал «о собрании ратных людей на очищение государству». Однако в аргументации П. Г. Любомирова использован небесспорный прием аналогии, согласно которому он посчитал, что выборы Кузьмы Минина в земские старосты произошли около начала нового года – 1 сентября (по счету лет от сотворения мира это был 7120 г.), – так, как это делалось в русских северных общинах. К сожалению, для посадских общин центра России в Смутное время нет представительного материала, чтобы уверенно говорить, что там соблюдался тот же срок перевыборов земских старост. Поэтому «отсчитывать» начало выступления Кузьмы Минина приходится иначе, не позднее того времени, когда становится уже точно известно о сборе нового ополчения и приходе его первых отрядов в Нижний Новгород. События эти тоже датируются по-разному, но наиболее достоверным выглядит свидетельство автора «Карамзинского хронографа» арзамасского дворянина Баима Болтина, записавшего, что «в 120 году в осень о Дмитриев дни» (26 октября) оказавшиеся в Арзамасе смоленские дворяне и дети боярские выступили в Нижний Ногород. Значит, примерно в один из дней с 25 августа (не ранее того времени, когда в Нижнем Новгороде получили грамоту патриарха Гермогена) до 26 октября 1611 г. Кузьма Минин выступил на нижегородском посаде.

О месте, где Кузьма Минин обратился к нижегородцам с призывом собрать средства для нужд людей ратных, тоже давно и безуспешно спорят. Логично заключить, что такое обращение произошло в земской избе, находившейся по материалам дозора нижегородского посада 1620–1621 гг. на Нижнем посаде, близ Никольской церкви. Последующие предания и легенды, очевидно, стремятся показать, что Кузьма Минин выступил перед большим собранием нижегородцев, и связывают его обращение с выступлением «на торгу», где его могли услышать многие люди.

Существует еще один, опубликованный П. И. Мельниковым памятник, так называемая «Ельнинская рукопись», в которой был записан рассказ о создании «совета» посадских людей, их общем сборе в Спасо-Преображенском соборе, поучении нижегородского протопопа Саввы и речи Кузьмы Минина. Однако рукопись оказалась почему-то утраченной и, зная уже о попытках П. И. Мельникова «приукрасить» биографию Кузьмы Минина, к ее свидетельству тоже надо отнестись с осторожностью. Хотя именно из «Ельнинской рукописи» известен рассказ о том, что Кузьма Минин принес «свое имение, монисты, пронизи и басмы жены своей Татьяны и даже серебряные и золотые оклады, бывшие на св. иконах» [18, 54].

Осторожность историка не должна смущать читателя. Легенда о том, что Кузьма Минин принес для общего сбора украшения своей жены Татьяны, рождалась не на пустом месте. Ведь написано же в более осведомленном «Новом летописце», созданном на рубеже 20—30-х годов XVII в., что нижегородцы закладывали при создании ополчения жен и детей. Есть и другой рассказ о некоей «вдове», принесшей 10000 рублей из бывших у нее 12000 рублей, чем она «многих людей в страх вложила». Пусть остаются сомнения по поводу того, что Кузьма Минин снимал оклады икон или что имя «вдовы», обладавшей капиталами под стать самым богатым людям в Московском государстве – Строгановым, оказалось неизвестным. Очевидно, что из таких рассказов нельзя построить связную историческую картину. Но без всех этих столетиями живущих легенд не было бы ни памятников Кузьме Минину, ни грандиозного полотна художника К. Маковского, изображающего воззвание земского старосты к нижегородцам в 1611 г. (картина создавалась к Нижегородской выставке 1896 г. и хранится в настоящее время в Нижегородском художественном музее).

Создание Второго ополчения и «Совета всей земли»

После первого всеобщего порыва, как это обычно бывает, наступает рутина, в которой основательность задуманного дела проверяется много лучше. И вот здесь роль Кузьмы Минина трудно переоценить. В книге Симона Азарьина «О чудесах чудотворца Сергия» говорилось, что посадские люди Нижнего Новгорода «приговор всего града за руками устроиша» с тем, чтобы собрать деньги «на строение ратных людей» [18, 55]. Даже формально исполнить такое решение должен был земский староста. Для этого у Кузьмы Минина была вся необходимая власть, и он ею пользовался, так как трудно ожидать, что патриотический порыв захватил всех нижегородцев поголовно. Были и те, кто не желал добровольно расставаться с нажитым, сохранились указания источников на то, что посадские люди даже хотели бы пересмотреть «приговор», принятый ими под воздействием речей земского старосты, а после ухода ополчения из Нижнего Новгорода забрали принесенные в казну деньги [6, 6].Но, как свидетельствовал приведенный рассказ «Нового летописца», предусмотрительный Кузьма Минин быстро отвез «приговор» на хранение князю Дмитрию Пожарскому и путей к отступлению у жителей посада, да и купцов из других городов, торговавших в Нижнем Новгороде, уже не осталось.

В начальной истории Второго ополчения был еще один момент, ярко свидетельствующий, что действия самого Кузьмы Минина способствовали успеху начатого сбора ратных людей. Все источники согласно свидетельствуют о том, что это именно он добился согласия князя Дмитрия Михайловича Пожарского возглавить собранных в Нижнем Новгороде ратных людей. Стоит ли лишний раз подчеркивать, какое следствие это имело не только для дела ополчения, но и самой истории? В тот момент в Нижнем Новгороде были воеводы князь Василий Андреевич Звенигородский, Андрей Семенович Алябьев, уже руководивший отрядами нижегородцев, воевавших против самозванца в царствование Василия Шуйского. Известен еще Иван Иванович Биркин, приезжавший из Рязани в Нижний Новгород при начале Первого ополчения в январе 1611 г. Потом Биркин служил в подмосковных полках и на воеводстве в Арзамасе, откуда был смещен в августе 1611 г. и снова вернулся в Нижний Новгород. Но при всей его популярности у нижегородцев, смоленских дворян и детей боярских, составивших первоначальное ядро ополчения, Биркин стал только вторым воеводой [18, 59–60].

Думается, что совсем не случайно «Новый летописец» подчеркнул, говоря про князя Дмитрия Пожарского: «А с Кузьмою с Мининым бысть у них по слову» [19, 116].В Смутное время мало оставалось людей, державшихся каких-либо слов, уговоров и присяг. Кузьма Минин и князь Дмитрий Пожарский поверили друг другу именно потому, что принадлежали к такому «меньшинству». Духовные переживания видения Сергия Радонежского Кузьмою Мининым не могли не оказаться близки князю Дмитрию Пожарскому. Даже такая деталь, как совпадение крестильных имен (князь Дмитрий Пожарский, как установил недавно Ю. М. Эскин, в крещении был тоже Козьмой), могла иметь свое значение [36, 143–157].Ни у современников, ни у позднейших историков почти никогда не возникало сомнения, что Кузьма Минин каким-либо образом «корыстовался» из собираемых средств. [127]

127

Исключением является очерк Н. И. Костомарова «Личности Смутного времени», опубликованный в журнале «Вестник Европы» в июне 1871 г. Однако, как тогда же показал И. Е. Забелин, заключение о том, что Минин якобы «не совсем был бескорыстен» в обращении с земской казной, ни на чем не основано. Спорное дело с Нижегородским Вознесенским Печерским монастырем, где Минину приписывали неблаговидные действия, вообще не имело к нему никакого отношения.

Конечно, и для князя Дмитрия Пожарского эта честность имела значение в первую очередь. Другое дело, что они наверняка прекрасно понимали, как важно уберечь средства ополчения от тех, кто легко переходил от царя Василия Шуйского к Лжедмитрию II, а от них к королю Сигизмунду III и во всем искал свою выгоду. Этим можно объяснить, что Кузьма Минин, хорошо представлявший себе, что делалось на нижегородском посаде, посоветовал князю Дмитрию Пожарскому потребовать избрания особого человека для заведования казной «преже прихода послов» из Нижнего Новгорода. Так патриотический порыв и честные устремления, вдохновлявшие князя Дмитрия Пожарского и Кузьму Минина, стали самыми важными основаниями для создания нижегородского ополчения.