День Победы (Из повести 'Так хочется жить')

Тут, на митинге в честь Дня Победы в городе Ровно я услышал цифру наших потерь на войне - двадцать шесть миллионов человек. Но потом все "уточнилось" и цифра была округлена. Да и что нам, такой огромной стране, какие-то шесть миллионов! В стране, где людей называли винтиками и гордились свежестью этого технического термина. Где при невинной акции создании коллективного труда в сельском хозяйстве, смели с земли, сжили со свету беспощадно карающей рукой новых хозяев земли русской, тучи народа, где под видом борьбы за чистоту рядов партии и нового сообщества истребили и самоистребились десятки миллионов "врагов народа" и столько же охраняло и истребляло их, таким вот "ловким" способом, спасая свои шкуры от борьбы с истинным врагом, которого пришлось добивать мальчишкам и не по разу раненным доходягам, коих даже с большой натяжкой уж невозможно было назвать бойцами. И все же на фронте был "катастрофический недокомплект", как говорит один честный герой в честной книге Богомолова, и нам приходилось работать за десятерых, тащить фронт на плечах и вернуться домой надорванными до того, что многие, переступив порог мирного дома, тут же и примерли. Их тоже полагалось бы причислить к потерям на войне, хотя, и те потери, которые мы понесли только на фронте, оказались невосполнимы, в русской нации осталась такая брешь, которая никогда уже русскими людьми не восполнится, нации нашей, молодой и доверчивой, не суждено вернуться с прошлой войны, а то, во что она превратилась, - нацией уже назвать нельзя, это ассимилированный сброд, не осознающий себя и своей земли, не имеющий устоев и своей культуры, сброд, из которого, может, через века что-то и получится, но дано ли ему будет перевалить хотя бы через ближний рубеж двадцатый век, в который народ наш так и не узнает правды о войне и ее истинных потерях.

В гнусной книжонке, написанной для "закрытого пользования" о Солженицыне, какой-то чех или мадьяр все время называет цифру - двадцать семь миллионов, и "закрыто" пользующиеся книгой, "закрытые люди" ни одной скобкой не опровергли эту цифру. Сам Солженицын исчисляет количество потерь наших в сорок семь миллионов. Чванливый, так и не сдавшийся в плен фельдмаршал фон Маннштейн в книге "Утраченные победы" сообщает, что только к концу сорок третьего года от войны и голода мы потеряли тридцать миллионов. Разумеется, фон Маннштейн и не знал, как и мы тоже не знали, что в тылу у нас сытые и озверелые псы-костоглоты ежечасно и ежедневно гробили сотни тысяч людей, необходимых фронту и нашему хозяйству, и били нас с тыла так ощутимо и верно, как, может быть, наши доблестные партизаны не били фашистов-чужеземцев в военном тылу.

И, наконец, еще одна прелюбопытнейшая деталь - почти через сорок лет после Победы, действительно выстраданной, великой кровью и слезами народа нашего, завершился многолетний, пристально отредактированный "труд" под названием "История Великой Отечественной войны". Ну, к благородному слову "история" это словесное "варево" и бумажная "стряпня" наших придворных генералов имеет мало отношения, но вот в завершающем томе "истории" появилась коротенькая, однако очень любопытная и интригующая добавка: наши потери на войне оказываются: "свыше двадцати миллионов". Можно себе представить, сколько "мужества", гибкости ума, крючкотворства, изворотливости было проявлено, чтоб "протащить" в сей исторический "труд" это коротенькое словцо, дающее полную свободу читателю думать как угодно, вести арифметику войны на свой лад. Но к счастью или к сожалению - не знаю, как и думать, "историю" мало кто читает, доверяют ей лишь школьники да выжившие из ума старики.

1991