День расплаты

Дэвид вздохнул и дошит чай.

— Да, наверное, вы правы. Мне надо научиться всему этому. Как вы, вероятно, догадались, бизнесмен из меня никакой.

— С моей точки зрения данные о доходах вашей компании выглядят вполне благополучно, — с удивлением запротестовала Шарлотта, но Дэвид покачал головой:

— Я не об этом. Я бы предпочел почитать хорошую книгу или побродить вокруг церкви эпохи Возрождения.

Шарлотта понимающе закивала, испугавшись, как бы не пришлось сознаваться в полном невежестве в подобных вопросах. Она загадочно улыбнулась, что означало: «Я всегда мечтала разбираться в живописи и музыке, выучить иностранный язык, но в юности я была слишком занята, слушая группу „АББА“ и читая Агату Кристи. А теперь каждую минуту я трачу на работу». Она сменила тему:

— Этот дом идеально подходит для вашей коллекции, — сказала она громко, надеясь, что ей тут же будет предложено осмотреть Уэсторп-Холл.

— У вас есть время, чтобы побродить немного? — поднимаясь, спросил Дэвид, словно прочитав ее мысли.

Шарлотте очень не хотелось признаваться, что нет такого человека, к которому она торопилась бы, поэтому она только улыбнулась и пошла следом за Дэвидом по отделанному потемневшими деревянными панелями коридору в кабинет. Стены кабинета занимали полки с книгами, было много старых картин и древней мебели, и все это напоминало декорации для фильма «Торговцы слоновой костью». На письменном столе стояла фотография в рамке — маленький мальчик, вылитый Дэвид. Шарлотта хотела спросить о нем, но в этот момент Дэвид показывал ей свой любимый пейзаж с видом Перуджи, и Шарлотта промолчала. Пока он говорил, его воодушевление передалось и ей, и она позавидовала тому, что у него есть такое увлечение, не имеющее отношения к работе.

Выходя из кабинета, Шарлотта задержалась возле стола.

— Он очень на вас похож. Как его зовут?

Дэвид отвернулся и сделал вид, что разбирает на столе какие-то бумаги.

— Билли. Он умер от лейкемии два года назад. — Он мог бы сказать, когда это случилось, с точностью до одного дня, но избавил ее от подробностей.

У Шарлотты было такое чувство, словно она наступила на мину и прогремел жуткий взрыв, который почему-то не убил ее. «Было бы лучше, если бы меня в клочья разнесло», — подумала она. Плотная тяжелая тишина повисла между ними, как бархатный занавес. Шарлотта хотела сказать, что сожалеет, — как говорят в американских фильмах, но это показалось ей таким малозначительным, что она умолкла на полуслове, издав какое-то мычание.

— Господи, как ужасно, должно быть, вы себя почувствовали, задав этот вопрос, — проговорил Дэвид.

Шарлотта с трудом заставила себя посмотреть ему в глаза, но вид у Дэвида был скорее сочувствующий, чем расстроенный. Он вздохнул, будто хотел сказать: «Не переживайте, вы ведь не могли знать».

Однако недавнее оживление исчезло, и как бы спокойно он ни отнесся к ее неудачному вопросу, ему явно стоило усилий сохранять самообладание.

— Пойдемте, — сказал Дэвид с наигранной веселостью и прихлопнул руками по столу, словно уничтожая плохое настроение. — Буду нагонять на вас тоску прогулкой по саду.

Шарлотта выдавила из себя слабую улыбку и пошла за ним.

Привыкшая подмечать всякие житейские мелочи, она заметила, что Дэвид не носит обручального кольца, но на сегодня она уже задала достаточно личных вопросов.

— Оставайтесь пообедать, ладно? — попросил он, не оборачиваясь. — Я хотел бы посоветоваться с вами насчет визита аналитика из Сити.

На кухне он откупорил бутылку «Шардоннэ», и они, наполнив бокалы, прошли в оранжерею, которую Дэвид скромно назвал теплицей. Виноградные лозы цеплялись за деревянные решетки, тропические растения сражались с плетеной мебелью за жизненное пространство. Шарлотта выглянула в окно: за ухоженным садом тянулись поля, на которых паслись коровы. В прошлом кто-то приложил немало усилий, чтобы оживить однообразие окрестных болотистых низин.

Потом Дэвид провел ее по имению, объяснив, что планировкой сада занимался еще его прадед. Он прорыл канал к ближайшей реке, чтобы по саду текли, соединяясь, ручьи. Теперь повсюду были тенистые заросли ивняка и папоротников, а покрытые листьями кувшинок ручьи пересекали небольшие мостики из тесаного камня. Впервые в жизни Шарлотта поняла смысл садоводства — занятия, которое она всегда считала некой заменой секса для стариков. Для нее стало открытием, что это может быть так увлекательно и доставлять удовольствие — из года в год. Правда, столь долгосрочная стратегия смущала девушку, не привыкшую думать о завтрашнем дне.

Вернувшись в дом, Дэвид занялся обедом, пока Шарлотта накрывала стол в теплице. Закончив, она встала у открытых французских окон и выглянула в сад. Вечерний свет бросал золотые блики на траву и кусты, а в воздухе пахло так, точно все цветы сразу выпустили на волю свой аромат. Закрыв глаза, Шарлотта вслушивалась в тишину: ни рева машин, ни ора телевизоров, ни шумного хлопанья дверей у соседей.

Каково это — жить в таком доме, быть замужем за таким вот человеком, растить ребенка в таком вот славном краю? Эта мысль потрясла ее, потом она подумала: а не свихнулась ли я от тоски? У нее были университетские приятели, которые, отказавшись от безумно заманчивой карьеры, выбрали деревенскую идиллию, чтобы размножаться и выращивать редиску. Почему?

Она открыла глаза и обернулась. Дэвид стоял в дверном проеме, прислонившись к косяку и скрестив руки на груди. Она наблюдал за ней, как давно — она не знала. Они смотрели друг на друга несколько минут, Шарлотта мысленно приказывала ему подойти и поцеловать ее, но он разрушил это заклинание:

— Вы не поможете мне подать обед?

Желание исчезло, очевидно, так и не коснувшись его. Шарлотта подумала, что, может быть, страсть охватила только ее, а он лишь недоумевал, что с ней такое происходит. Она сжалась, почувствовав себя униженной.

Когда они сели обедать, Дэвид сказал:

— Есть какое-то величие в том, как итальянцы совершенствуют макароны. — Он подцепил вилкой трубочку «ригатони». Видите, внутренняя поверхность этих макарон ребристая, чтобы удерживать как можно больше соуса или подливки. В Англии ловкие ребята ударяются в рекламу, а в Италии они предпочитают тратить усилия на нечто «вещественное».

Разговор их был легким и приятным. Когда Шарлотта съела все, что было у нее в тарелке, и получила добавку, она поблагодарила Дэвида за любезное приглашение остаться пообедать. Еще она сказала, что поражена его умением готовить.

— Это я должен вас благодарить за то, что составили мне компанию. Я рад, что смог поговорить о своей фирме с кем-то, кроме отца. — Он рассказал ей, что Стоун-старший постоянно вмешивается в дела. — Я все делаю не так, хотя доходы растут. — Дэвид глотнул вина и покачал головой: — Разумеется, об этом он помалкивает.

— Самое сложное то, о чем они предпочитают помалкивать, — согласилась Шарлотта. — Мои родители хотели, чтобы я стала юристом. Видите ли, отец у меня — юрисконсульт в Хартфорде, мать — судья, и они были уверены, что после университета я должна поступить в юридический колледж. Не знаю, простят ли они мне когда-нибудь, что я стала работать в газете: Для родителей это было равнозначно тому, как если бы я вдруг заговорила на другом языке или начала пить денатурат. Разумеется, когда мне предложили место в Эн-эн-эн, они сквозь зубы поздравили меня, но, по их мнению, телевидение — это что-то эфемерное. Зато мой брат сейчас тащит на себе бремя их надежд. Он вкалывает, чтобы стать юристом.

Все выглядело так, словно в комнате была не она, а какая-то другая женщина, говорящая ее голосом, рассказывающая о вещах, в которых она никогда и никому не признавалась. Дэвид молча кивал. У меня такие же проблемы, как бы давал понять он. Но следующие его слова застигли Шарлотту врасплох:

— От меня недавно ушла жена. Это я говорю на тот случай, если вы удивлены, что здесь больше никого нет. — Он с горечью рассмеялся.

— А что… э-э… случилось? — Шарлотта разрывалась между любопытством и страхом, как бы не перейти границу приличий. — Если вас не смущают такие вопросы. — Она изо всех сил старалась не показать своей радости.