День разгорается

— Вас ранили? — кинулась к нему Галя.

— Пус...стяки... — сдерживая боль, успокоил гимназист.

Пуля кошевочников пробила плечо гимназиста навылет. Наскоро тут-же на улице перевязали рану и быстро вернулись в штаб. Галя волновалась и хлопотала возле раненого. Гимназист болезненно кривил губы и все успокаивал:

— Ерунда!.. Чесслово, ерунда!..

Волнение Гали было ему отрадно и он блаженно краснел, чувствуя ласковые прикосновения девушки.

Самсонов посматривал на гимназиста с нескрываемым чувством зависти, но строил из себя великодушного и беспристрастного товарища и суетливо помогал налаживать перевязку на простреленное плечо.

— Это я виновата! — твердила Галя. — Из-за меня... он заслонил меня!..

Гимназист слабо улыбнулся и приподнялся.

— Товарищ Воробьева! — проникновенно сказал он. — Чесслово, каждый поступил бы так на моем месте... Каждый!..

— Конечно, — подтвердил Самсонов и благодарно поглядел на гимназиста.

Рана оказалась не серьезной. Но эта первая кровь слегка потрясла дружинников. Все почувствовали, что происходит не игра, а самое серьезное и нешуточное дело. И кой-кого это событие напугало. Зато остальные, и было их большинство, получив это первое крещение огнем, по-хорошему взволновались и почувствовали потребность бороться и побеждать.

— Надо, — заявляли такие руководители самообороны, — устроить облаву по городу и очистить его от всяких преступных элементов!.. Отправляйте нас на окраины, туда, где всегда всякая шпана ютится! Мы их выловим!.. Мы наведем порядок в городе!..

Галя не отходила от гимназиста. И только утром, когда пришлось расходиться по домам, она узнала его адрес и ласково сказала ему:

— Я зайду к вам домой, Добровольский. Можно?

— Ах, конечно!.. — вспыхнул гимназист и прижал руки к сердцу. — Чесслово, можно!..

38

Когда вызванная для подавления солдатских беспорядков воинская часть не оправдала доверия и арестованные руководители военной забастовки были насильственно освобождены из гауптвахты, генерал Синицын пал духом. Он решил, что взбунтовавшиеся нижние чины примутся за него и ему тогда, конечно, не сдобровать. И он засел в своем штабе, вызвав для своей охраны юнкерское училище и выставив во дворе, пред подъездом артиллерию.

Двор был отгорожен от улицы каменной затейливой решеткой и обыватели с опаской поглядывали, торопливо проходя мимо, на жерла двух орудий, устрашающе направленных на невидимых врагов.

Генерал Синицын заявил гражданским властям, что он теперь ждет анархии, что город во власти преступных элементов и что он снимает с себя всякую ответственность за возможные последствия.

Губернатор заволновался. В белом, с колоннами, губернаторском доме снова пошли бесконечные совещания. Ротмистр Максимов раза два пронесся по городу на своем заметном рысаке, а к стачечному комитету почтово-телеграфных служащих явился посланец от губернских властей с просьбой передать в Петербург телеграфный запрос насчет увольнения в долгосрочный отпуск запасных нижних чинов.

Но солдаты теперь уже не довольствовались первоначальными требованиями. Поведение и упорство начальства возмутило солдат и они, почувствовав свою силу, были неистощимы в своих требованиях, вспомнили старые затаенные обиды, потянули к ответу жестоких и грубых начальников.

— Давайте их нам сюда! — бушевали в казармах. — Давайте, мы их судить будем сволочей!..

В каждой части нашлись такие офицеры, против которых копились обиды и которые до этого считали солдат, нижних чинов, серой скотинкой. Каждая часть требовала суда и расправы над такими офицерами.

— Наш зверь — зверем! Нашего учить надо! — шумели в одном полку.

— Хуже нашего нигде нет! — настаивали в другом. — Только и знал, гад, что по зубам да по зубам!..

— Все они одинакие!.. Всех бить надо! Смертным боем, чтоб помнили и чтоб другим урок был!

А когда по казармам разнеслось, что офицеры устроили свой собственный союз, солдаты озлились:

— Ага!.. свое что-то замышляют!.. Бить!

— Не допускать!..

Ротный командир одного из полков в эти дни обругал солдата и даже замахнулся на него. Офицера схватили и стали бить. Он вырвался, побежал и вид у него был жалкий и беспомощный, и это спасло его. Солдаты заулюлюкали, загрохотали, но не стали его догонять. Солдатам было приятно от сознания, что прежде страшное и грозное начальство теперь трусит их. Солдаты почувствовали, что сила на их стороне, и пьянели от этого чувства.

По частям пошли разговоры о необходимости похода на генерала. Эта мысль пришлась многим по душе и однажды утром, без ведома выборного начальства, большая толпа солдат беспорядочно направилась к штабу генерала Синицына.

Толпа шла веселая, с шутками, с песнями. У толпы было приподнятое настроение, ее занимал этот поход и радовал.

Толпа подошла к каменной решетке, за которой настороженно стыли часовые юнкера и вытянули свои хоботы две пушки. У решетки солдаты остановились и смех и веселье сразу пропали. Стало тихо. Весь задор куда-то испарился. Передние растерянно и смущенно переглядывались. Из задних рядов кто-то еще попробовал поозоровать:

— Эй! вашепревосходительство!.. выходи! Объясняй, почему не сполняешь наше требованье?!.

— Выходи!..

За решеткой замелькали серые шинели. Юнкерская часть строилась в боевой порядок. Возле пушек встали артиллеристы. Толстый поручик подошел почти вплотную к решетке и хрипло закричал:

— Расходись!

— Тащи сюда генерала!.. — закричали сзади. — Чего он прячется?.. Скажи ему, что тут не японец, прятаться не стоит!..

Толпа снова вспыхнула смехом и шутками. Толстый поручик отошел от решетки и что-то скомандовал юнкерам. Юнкера взяли ружья наизготовку. В толпе солдат были такие, что захватили с собою оружие. Они протиснулись поближе и тоже изготовились стрелять.

— Расходись!.. — повторил поручик.

Солдаты и не думали слушаться его приказа. Кровь неминуемо должна была пролиться. У юнкеров, у генерала Синицына, у поручика позиция была выгоднее, чем у солдат. Но солдаты не считались с этим.

Но в самую решительную минуту по широкой мостовой, взмывая белую снежную пыль, лавой наскакали казаки. С гиком и присвистом налетели они на толпу, которая дрогнула. Но дрогнула она от радостного изумления: впереди всадников скакал казак с красным знаменем на пике.

— Ура! — грохнула толпа. — Ура! Ура-а!..

— Ура! Ура-а!.. — ответили казаки. — Ура-а!..

За решеткой произошло смятение. Казаков никто не ждал. Казаки до самого последнего времени держались в стороне от военной забастовки.

Передовой казак спешился и втиснулся в толпу.

— Товарищи! Передаю приказ выборного командования: построиться колоннами и идти по казармам!.. Идти с песнями!..

Толпа, немного поволновавшись, выполнила приказ. Солдаты построились. Песельники вышли вперед. Казаки протиснулись к решетке и стали охранять отступление забастовщиков.