День рождения

— Губайдуллин, осмотри, может, комиссар здесь, — приказал Петров.

— Есть!

Тимергали, веяв с собой трех красноармейцев, стал обыскивать местность, приглядываясь к убитым. Но комиссара не было.

Вдруг он услышал стон и пошел в темноту на голос. У раненого были перевязаны руки и ноги.

— Жив! — крикнул Тимергали в темноту Петрову.

— Понесем.

Бойцы положили потерявшего сознание комиссара на шинель.

Тимергали чувствовал головокружение, ноги его ослабли, в глазах потемнело. Собрав последние силы, он взялся за полу шинели, на которой лежал комиссар.

— Вчетвером поднимем, беритесь! — приказал Петров.

С тяжелой ношей на руках бойцы пошли вперед.

Бой шел уже за поселком, на его восточной окраине, я постепенно удалялся. «Кажется, наши прорвали окружение», — решил Тимергали.

— Скорее! Нельзя отставать! Скорее!

Высокий парень все время спотыкался, едва шагал и чуть пе со слезами ныл':

— Торопи не торопи, кончено. Мы пропали.

Тимергали боялся, что это нытье подействует на остальных, и сердито одернул его:

— «Торопи не торопи, кончено. Мы пропали!»

— Держи не держи, все кончено! Теперь мы отстанем от своих.

— Без паники, слышишь, а то…

Долговязый красноармеец злобно огрызнулся:

— А что ты мне сделаешь?

— Заткнись ты! — не выдержали наконец его товарищи, и он умолк.

Теперь шли молча.

Комиссар, лежавший на шинели вместо носилок, стонал, когда приходил в себя, просил воды. Но воды не было.

Тимергали боялся, что они не смогут догнать своих и уйти через прорыв за линию фронта.

Тишина, установившаяся после схватки, казалась настороженной. Доносились редкие винтовочные выстрелы, и опять все затихало.

Вдруг впереди одновременно взлетели четыре ракеты и сразу заработали пулеметы.

Они бросились на землю. Тимергали и два молоденьких солдата, прижимаясь к земле, поволокли потерявшего сознание комиссара в сторону, под прикрытие какого-то бугра. Они не могли открыть ответный огонь, потому что трудно было сориентироваться, откуда ведется стрельба по ним.

Комиссар пришел в себя и сказал:

— Уходите… Оставьте меня…

— Умирать так вместе, — возразил Тимергали.

Но комиссар ничего не ответил — он снова потерял сознание.

Замолкли вражеские пулеметы, значит, немцы стреляли наобум. У Тимергали опять затеплилась надежда па спасение.

Поползли дальше, Но когда темнота рассеялась, они заметили, что следом за ними двигается немецкий отряд. Как голодные волки, фашисты осматривали, обнюхивали каждую ямку, каждое поваленное дерево, бросали взгляды па ветви деревьев. Силы были неравные. Тимергали видел неизбежно приближавшуюся беду. Он велел молодому бойцу нести комиссара, а сам с другим решил преградить дорогу врагу.

Красноармеец взвалил комиссара на плечи, но ноша была ему не по силам.

— Не могу, — сказал он и опустил комиссара на землю.

— Собери все силы. Мы обязаны сохранить жизнь комиссару. Иди! — приказал Тимергали.

Боец действительно выглядел очень ослабевшим — еле держался на ногах. Шатаясь от усталости и голода, он снова взвалил себе на плечи раненого комиссара, но сдвинуться с места не смог, качнулся и упал сам.

«Конец! Ничего не остается, как умереть в бою. Последние три патрона нам, остальные — фашистам…» — подумал Тимергали и, укрыв комиссара в воронке, отполз в сторону, махнул рукой товарищу:

— Ползи к обрыву!

Постепенно становилось светлее. Проснувшийся ветер шуршал в кустах.

Фашисты осторожно шли с автоматами наперевес. Они почему-то медлили. Как бы испытывая терпение Тимергали, остановились. Затем по команде офицера направились в сторону укрывшихся советских бойцов.

Тимергали лежал, уставясь в одну точку. Вдруг глаза его сами собой закрылись — все страхи исчезли, рассеялись, забылись. Стало хорошо. Только что-то мешает, не дает по-настоящему уснуть. Что же это?

Минутный сон показался долгим как ночь. Его пробудил шорох листвы; он открыл глаза, не раздумывая, взял на мушку фашиста, шедшего первым, и выстрелил. Фашист упал. Остальные с криками залегли.

Тимергали тут же переметнулся, отполз и спрятался за пень. На то место, где он только что лежал, обрушился шквал огня.

— Рус, сдавайся!

Молодой красноармеец выстрелил из карабина. Фашисты перенесли огонь на него. Парень закричал и замолк.

Тимергали остался один. Он старался не тратить понапрасну считанные патроны, стрелял редко и только прицельно, а сам постепенно отползал в ту сторону, где должен был находиться комиссар. «Комиссару нельзя попадать в руки врагов», — думал он, и эта мысль давала ему силы двигаться.

И вдруг фашисты, которые только что били в его сторону автоматными очередями, бросились удирать. Тимергали ничего не мог понять, пока не показался отряд красноармейцев, впереди которых бежал Петров. Тимергали не верил своим глазам. Сон это или явь?

— Где комиссар? — крикнул подбежавший Петров.

— Комиссар там, в укрытии. — Тимергали показал на воронку и, обессиленный, опустился на землю.

Тимергали, чудом оказавшись среди своих, преданными глазами смотрел на Петрова, который вырвал его и комиссара из когтей смерти.

Петров лежал на траве и дымил папиросой. Тимергали протянул ему половину своего куска хлеба:

— На, ешь.

— Не надо. Спасибо… — Петров очень удивился, увидев хлеб.

— Бери, товарищ командир, у меня еще есть, смотри! Кто-то из красноармейцев, глотая слюну, поглядел на хлеб и прошептал:

— Раз сам дает…

Но Петров перебил его:

— Хватит!

Тогда Тимергали разделил весь хлеб на маленькие кусочки и раздал товарищам. От этого ему стало легче, и он впервые за последнее время улыбнулся.

— Где ты хлеба набрал?

— В немецком окопе!

— Комиссара накормили?

— Ему нельзя. Санинструктор не велел.

— Как он себя чувствует?

— По-прежнему.

— Лекарства бы! Без этого он не выдюжит.

— Какие сейчас лекарства? Кругом немцы. Единственный выход — скорее выйти к своим, — сказал Петров.

— Фронт далеко?

Петров передал недокуренную папиросу сидевшему рядом бойцу, пожал плечами:

— Вчера был здесь. Сейчас не знаю. Что скажет разведка…