День саранчи

— Витек, — позвала Ирина.

— Что?

— А та девочка, которая с волками, — она ведь у тебя вроде напарницы?

— Да, она и есть мой напарник.

— А она — не с нами?

— Нет. Она не с нами. Она совсем не с нами. Она, можно сказать, с точностью до наоборот.

Ясно, подумала Ирина. Теперь мне ясно, зачем у нас в арьергарде два волкодава. На всякий случай. И мне на всякий случай тоже нужно быть поосторожней.

Астома она ставить не стала — все равно еще не было сил охватить сразу всю колонну. Но комары, против ожидания, не свирепствовали. Должно быть, Дима с Диной, бортники и пасечники, были специалистами не только по пчелам. Или, по крайней мере, не только пчелами умели управлять.

Минут через двадцать пути вышла луна. Идти стало легче, и группа как-то сразу сбилась теснее. Они долго шли по болотной тропе, потом вышли на знакомые гряды между топями. Потом наконец впереди замаячила большая земля. Добравшись до нее, устроили короткий привал — собакам нужно было передохнуть. Да и не только собакам.

Когда они совсем уже было собрались трогаться дальше, зарябило в астоме. Что-то было не так. Причем надвигалось это «не так» отнюдь не со стороны болота—а именно с той стороны, куда они шли.

Витек и Князь тоже одновременно подняли головы и переглянулись. Потом с высокого дуба над их головами раздалось басовитое гудение. В лунном свете Ирина успела заметить знакомого жука-рогача, который сделал над ними круг почета и улетел куда-то вперед, на север.

Через пару минут Витек повернулся к Ирине и сказал ей:

— Все, приехали. Колесник нас перехитрил. Там, впереди всё его войско. Валька с волками. Все наши. Все пришлые — волки, кабаны. И главное — собаки. Не мои. Моих почему-то нет. Но тех, которые пришли, их там не меньше двух-трех сотен.

— Колесник с ними?

— С ними. Он их как раз сейчас расставляет полукругом. Чтобы мы никуда не делись. Но мы и так никуда не денемся. Разорвут.

— А если назад?

— Бессмысленно, — поморщился Витек. — У них, в смысле, у пришлых, есть один такой Вадик Гадецкий. Фамилия соответствует. Он — по змеям и прочей такой же пакости. И там, где мы прошли, сейчас уже кишмя кишит. Обложили.

***

То, что было дальше, Ирина помнила, как во сне. Во-первых, сказывалось, конечно, отравление неведомыми психотропными ядами, которыми ее и Рената от души попотчевали колесниковские грибочки. Во-вторых, она пыталась драться, как могла: а лучше всего она могла драться в астоме — даже притом, что сил было очень мало.

Первую атаку колесниковского воинства она отбила практически в одиночку. Просто спутала им все карты и натравила друг на друга идущие с разных сторон стаи. Волчья стая, сцепившаяся посреди залитой лунным светом поляны с плотным кабаньим клином — такое разве что в кошмарном сне привидится.

Но сил у нее хватило только на этот, первый выплеск. На то, чтобы перепутать и захлестнуть между собой астоматические нити, идущие от невидимых в темноте «толкачей» к звериным стаям и сворам. Чтобы направить один клуб ядовито-сизого дыма на другой такой же.

Впрочем, Колесник и его подопечные довольно быстро на эти ее партизанские действия среагировали. Стаи отступили на исходные позиции. И там с ними начала происходить какая-то накачка — ритмическая пульсация сизой мари по всему охватывающему их с трех сторон полукругу. Колесник явно пытался привести все свое зверье в резонанс — чтобы шли и били как единое тело, кулаком, а не расставленными пальцами.

Потом послышался уже знакомый хрусткий шелест. Ночью? Неужто, они и до такого уже дошли — с ужасом подумала Ирина.

Витек обернулся к двоим сидящим в сторонке чернявым подросткам.

— Динка! Димка! Олежек саранчу гонит! Сможете своих поднять?

— О чем речь? — носатый Дима поднялся с земли и принялся водить из стороны в сторону головой. А потом пустился в какой-то странный танец, поворачиваясь вокруг своей оси, подскакивая на месте и подергивая время от времени руками и ногами. Что мне это напоминает? — подумала Ирина. И тут же вспомнила. Когда-то в далеком детстве она видела научно- популярный фильм о пчелах, о том, как прилетевшая со взятком пчела сообщает собравшимся в кучку товаркам, куда лететь и где искать то самое перспективное поле.

Саранча едва успела зависнуть над дубовой опушкой, где сбилась в кучу приготовившаяся дать последний бой маленькая человечье-собачья стая, как вдруг откуда-то со стороны пришел другой, не менее знакомый звук: слитное гудение огромного пчелиного роя. Две плотные массы насекомых сшиблись вверху, метрах в двадцати над землей, и тут же в ближнюю топь посыпался дождь искалеченных, дергающихся хитиновых телец. Хорошо, что не прямо над нами — пронеслось у Ирины в голове.

Воздушный бой длился недолго. Держать в воздухе, да еще и мотивировать на ночной бой две такие крупные стаи сугубо дневных насекомых было, очевидно не под силу ни той, ни другой стороне. Но дело было сделано. Убийственной атаки с воздуха у Колесника не получилось.

Впрочем, за время воздушного боя он тоже не сидел сложа руки. Ирина прислушалась в астоме к окружающей среде и ужаснулась. Такой монолитной и мощной волны ненависти она еще ни разу, наверное, не встречала. Атака будет короткой и страшной. И пережить ее не суждено никому из беглецов. Даже если Колеснику захочется теперь оставить ее в живых, чтобы выпытать из нее необходимые ему техники, он свою свору остановить уже не сможет. Слишком раскочегарил. Ну что ж. Может, оно и к лучшему. Виталий уже наверняка во всем разобрался. И сообщил по инстанции. Так или иначе, Колеснику крышка. Не сегодня, так через неделю, когда Борисов успеет развернуться на чуть более высоком уровне.

Потом у нее в памяти всплывали только отдельные разрозненные куски, одинаково окрашенные все в те же призрачные лунные тона. Движение слитной звериной массы, со всех сторон сразу. Визг, рев и вой, и хищение звериных тел, в самом центре которого она оказалась и тоже наносит удары невесть откуда взявшейся в руке дубинкой. И рядом с ней орудует точно такой же дубинкой окровавленный Ренат с совершенно безумными глазами и с оскаленным ртом.

Потом — удивление, что она еще жива и бой еще продолжается. Собаки дерутся с собаками, кабанами и волками: это понятно. Но непонятно, почему они дерутся так долго. Ту дюжину псов, которая пришла с ними и которую Витек выстроил перед боем в ощетинившийся ненавистью полукруг, давно уже должны были смять и раздавить. Потом до нее доходит, что псов, которые бьются к ней спиной и прикрывают ее со всех сторон; не десять и даже не двадцать, а много больше. А потом она замечает выплывающий откуда-то сбоку плотный — на сей раз собачий — клин, на острие которого клацает направо и налево страшными челюстями могучая трехголовая собака. Вот, значит, как — проносится у нее в голове. Ум хорошо, а три — хуже. Слишком самостоятельно думают. И принимают гибельные для себя решения. Потому что волна ненависти вокруг не ослабевает. Потому что даже при том, что Цербер привел им на помощь всю свою стаю, на каждую «нашу» собаку приходится по две, по три чужих. Не считая волков. Не считая кабанов, крыс — и кто там у него еще в запасе.

Потом она услышала где-то на севере взрывы гранат— один, другой, третий. Потом, с перерывом, еще три. И следом заработал автомат. И тут у нее навернулись слезы. Потому что автомат был один. Значит, полез-таки. Один полез. Отзвонился Борисову, сбросил все данные, экипировался по полной и пошел умирать за компанию. Идиот чертов...

Последнее, что она еще помнила — как выдавливает глаза впившемуся ей в ногу волку, и как падает на другого волка Ренат, вцепившись одной рукой ему в горло, а другой заталкивает — чуть не по локоть — в пасть перехваченный у корня волчий язык. И как звучат где- то, совсем неподалеку, одиночные пистолетные выстрелы. Еще звучат...