День уборки

– Да, - сказала Лина, - ей плакать охота. Тут вновь зазвонил телефон, и вновь Лина, побелев лицом, бросилась в спальню.

– Не вас!
– высоким страдающим голосом воскликнула Галина Николаевна. И не ждите, сумасшедшая девочка! Он не позвонит.

В ответ ей что-то тихо сказала Лина, и опять высоким сильным голосом бывшей актрисы, в котором странно переплетались любовь, страдание и раздражение, Галина Николаевна воскликнула:

– Поставьте красивую точку! Андрюшке нужен отец, а не проходимец!..

"Вон оно чего...
– подумала Нюра, прислушиваясь.
– С дитем она... А здесь, видать, хахаль... да неподходящий..."

Лина появилась в дверях кабинета с книгой под мышкой, улыбаясь странно, беспомощно. И снова Нюре показалось, что она где-то видела ее раньше, встречала... Но где?

– А хорошо, видать, на юге, - продолжала Нюра, вешая портрет на гвоздь, - виноград круглый год, гранаты.

– Ну не совсем круглый, - заметила Лина.

– Вот она, которая нарисована, однажды осенью виноград им прислала... Желтый такой, круглый, во!
– она сделала кругляшок из большого и указательного пальцев и показала Лине величину виноградин.

– Крымский, - сказала та.

– Ага... крымский... Владимир Федорович покойный вино из него сделал. Знатно получилось вино!

Потом Нюра принялась за спальню. И вот тут она увидела, как Лина бросается к телефону. Резкий пронзительный звонок невидимой петлей захлестывал ее детски тонкую фигурку, и будто грубая сила волокла ее на аркане к голубому телефонному аппарату. Как она хватала трубку! Как она заранее любила эту трубку за то, что в ней, может быть, прозвучит единственный голос! Как она умоляла об этом трубку - пальцами, кистью руки, щекой и хрипловато-низким, обрывающимся "Я слушаю!".

И - застывала и отвечала вежливо, когда не туда попадали, или звала Галину Николаевну. Неладно было в этом доме. Неладно...

– Колька-то мой, - сказала Нюра весело-тоненько, - чего захотел телевизор цветной. Уперся - подавай ему цветной телевизор. Надоело пялиться в обыкновенный.
– Цветной кусается, - заметила Лина.

– А у меня деньги есть, - гордо возразила Нюра.
– У меня денег мно-ого! Знаешь, сколько на книжке-то у меня?
– И, выдержав небольшую паузу для пущего эффекта, веско выложила: - Полторы тыщи!

Лина изобразила на лице благоговейный трепет перед Нюриным капиталом, а Галина Николаевна горько улыбнулась. Сейчас она вспомнила их лучшие с Володей дни, когда Володины пьесы шли во многих театрах страны и, бывало, в месяц у них выходило денег до двух тысяч. И тогда особенно остро хотелось в доме детских голосов, и начиналось бешеное придумывание ненужных трат - и дорогие подарки племянникам, и курорты, и покупка дачи, машины...

– Нюра, значит, если вы без выходных работаете, то у вас в месяц полтораста выходит?
– спросила Лина.

– Но ты бери еще - я ж ночным сторожем в детсаду сплю.

– А, - сказала Лина, - прилично...

– Прилично выходит!
– с удовольствием подхватила Нюра.
– Да Валюха продукты со столовой носит. Ихних денег я не беру, ни Валькину получку, ни Колину стипендию. Они молодые, правильно? Пусть гуляют...
– И, задумавшись, держа на отлете пыльную тряпку, протянула: - Красивый у меня Коля-то... Брови широ-о-кия.

– Муж не помогает?

– Какой муж?!
– искренне развеселилась Нюра.
– У меня его сроду не было! На что они сдались мне, алкаши чертовы!

Уборка шла своим ходом. Нюра уже заканчивала постирушку. На табурете в тазу лежали тяжелые жгуты выжатого белья. Нюра вытерла мокрые руки, смахнула пот со лба, разогнулась, осторожненько придерживаясь за трубу отопления, и завернула краны. В ванной повисла тишина. И стали слышны голоса в кухне. Старательно беспечный голос Лины и нервный, срывающийся - Галины Николаевны.

– ...значит, не может дозвониться.

– Ах, Лина, Лина... Поставьте красивую точку! Сколько можно мучиться, два года уже! Он отнимет, исковеркает вашу молодость, он, который ногтя вашего не стоит!

– Неправда! Не надо так говорить о нем!
– Линии голос дрожал и переливался, как последняя дождевая капля на высыхающем оконном стекле.
– Он талантлив, вы знаете, вы сами говорили...

– Плевать на его талант!
– воскликнула Галина Николаевна.
– Он любить не умеет. Разве это мужчина? Это ничтожество... Нет, - забормотала она, нет, я ничего не понимаю больше в жизни, я старая, я выжила из ума... Что такое - любимая женщина приезжает бог знает откуда, с другого конца света, на считанные дни! Да здесь надо с ума сойти, времени счет потерять, нет, я ничего не понимаю...

– Но у него же работа, какие-то дела, друзья...

– Какие друзья?!
– простонала Галина Николаевна.
– Послать к черту всех друзей, когда на считанные дни приехала любимая женщина! А он в первый же день потащил вас на какой-то идиотский день рождения, к каким-то чужим людям... Бог мой, а когда же вдвоем побыть, поговорить, когда друг другу в глаза поглядеть!

– Оставьте, Галина Николаевна, - устало сказала Лина.
– Это - жизнь, а вы все роли в каких-то пьесах вспоминаете... Он не герой-любовник, он обыкновенный человек, у него масса забот и обязательств...

– Перед всеми, только не перед вами! Бедная девочка... Был бы жив Володя...
– голос ее осекся, наступила тишина, и через мгновение она прокашлялась и высморкалась.

Нюре надо было пройти на балкон, белье развесить, но проходить пришлось бы через спальню, а она не решалась появляться там сейчас. Так и сидела на краешке ванны, бессмысленно глядя, как капают из крана нерешительные капли.

"Конечно, у их папаша - главбух... Они свому Сережке дочку министра хотят, - думала Нюра, и сердце ее заходилось от возмущения и острой жалости к своему ребенку - худенькому, кудрявому, глупому и беззащитному.
– Им моя Валька неподходящая... Ниче-о-о... Пусть им ее живот глаза колет, пусть на свово внука по соседству любуются... Не дам аборт делать, не дам! Родим по закону, и фамилию ихнюю напишем, и будут каждый месяц как по расписанию платить, сволота важная!"

– Да, - наконец тихо проговорила Лина.
– Да, я чувствую, что надо нам объясниться. К чему тогда эти письма, мучительные телефонные разговоры, просьбы приехать... Я поеду к нему сегодня, и...

– Вы поедете! Поедете на очередное унижение. Он даже не позвонил, а вы собираетесь ехать... Не пущу!

Нюра воспользовалась паузой, подхватила таз с бельем и открыла дверь спальни.

– Галинниколавна, - сказала она, - вот, вроде - все. Развешу, и обедать можно.

– Ну, прекрасно, - кивнула Галина Николаевна.
– Спасибо, Нюра.