День учителя

«… Уж коли не увижу я тебя, так хоть услышь ты меня издали! Ветры буйные, перенесите вы ему мою печаль-тоску! Батюшки, скучно мне, скучно!» — закончила свое выступление Цеховская и шумно захлопнула окно. В детском саду зааплодировали. Мысль о бумаге дала размышлениям Андрея Ивановича новое направление — все свои «дела» он сделал, следовало выбираться из-за «ракушек», тем более что октябрьский вечер бодрил, начали падать снежинки, а между тем запасов туалетной бумаги у него не осталось, так как все было потрачено в школе и институте. Покопавшись в карманах джинсов, Мирошкин залез в сумку, без всякой надежды на успех. Ну, действительно, не рвать же «Мазепу» Костомарова, которого учитель взял почитать?! О счастье, за подкладкой — место, которое Мирошкин использовал как дополнительное отделение, — мелькнула стопка бумаги: «Что это? Ба, да это же сочинение учеников пятого «А» класса на тему «Кто такой цивилизованный человек?» Андрей Иванович уже пару недель назад собрал эти работы, да так и не удосужился проверить — сначала все некогда было, а потом он про них забыл, похоже, и ученики также о них уже не помнили. Теперь эти листочки пришлись очень кстати. Бумага была жесткая и скользкая — совсем не предназначенная для туалета. Андрей Иванович извел, наверное, треть пачки, и все равно остались ощущение дискомфорта и острое желание поскорее принять душ. Скорее домой!

Мирошкин протиснулся между «ракушкой» и тем, что было когда-то «Волгой», и вылез на асфальт недалеко от помойки. В контейнере рылась женщина, а рядом с ней сидела собака и стояли две большие сумки. Увидев Мирошкина, овчарка поднялась и глухо зарычала. Хозяйка отвлеклась от помоев и скомандовала: «Сидеть!» Собака послушно замолчала и села, а хозяйка — полная немолодая тетка, — обращаясь, то ли к мужчине, вылезшему к ней из-за машины, то ли ко всему человечеству сразу, принялась возмущаться: «Это сколько же всего выбрасывают! Сколько вещей, продуктов! Хлеб выбрасывают! Мы в деревне хлеб берегли, а тут — почти целая буханка!» Андрей Иванович пошел к подъезду. Он знал и эту женщину, и ее собаку — они тоже были из его дома. С наступлением темноты тетка регулярно выходила на свой промысел — шарить по помойкам — а при приближении кого-нибудь начинала возмущаться царившей бесхозяйственностью, прикрывая таким нелепым образом свою нищету, дескать, роюсь не из-за нужды, а потому что обидно — добро пропадает. Ее вечно голодная овчарка была не столь манерна. Хозяйка частенько выпускала ее побегать по улицам самостоятельно. Умное животное знало дорогу обратно и весь день носилось по близлежащим помойкам в поисках съестного. Ирка, семья которой всегда держала собак, сочувствовала овчарке: «Бедная, она даже не гуляет, а все время только еду ищет». Ирка, Ирка! Андрей Иванович поднял глаза — оба окна его квартиры были освещены. Мирошкин вспомнил, как вот так же он впервые, следуя указаниям Завьяловой, взглянул на эти окна. Было это летом, примерно через неделю после их примирения. Тогда стояла жара — градусов тридцать пять — июль все-таки. Они приехали смотреть квартиру, и район тогда понравился Андрею — много зелени, тихо. Но даже если бы деревьев было меньше, а рядом шумела оживленная дорога, такая как Волгоградка, Мирошкину все равно бы здесь понравилось. Ведь он уже тогда знал, что будет здесь жить. В своей квартире! В Москве!

* * *

А ведь Мирошкин вовсе не жалел о разрыве с Завьяловой. В последующие три недели Андрей и думал-то об Ирине редко. Например, 16 июня — во время выборов президента — подумал. Тогда разрыв между Ельциным и Зюгановым составил всего два-три процента, так что интрига сохранялась почти до самого конца. И Мирошкин, приехавший в Заболотск голосовать, а затем оставшийся ночевать у родителей, сидя перед телевизором и ожидая предварительных результатов, вспоминал несостоявшегося своего тестя. К чему? Вероятно, Ольга Михайловна навеяла вновь заданными ею в тот вечер и остававшимися без внятных ответов вопросами: почему, да почему они расстались с Ирой? Андрей представлял, какое ликование царит в квартире Завьяловых, как Валерий Петрович, предвкушая победу Зюганова, готовится «воздавать демократам по заслугам»: «Как же он там говорил-то, когда я спросил, что, по его мнению, надо сделать коммунистам после прихода к власти? Ах да! «Вернуть народу украденные режимом деньги». Каким образом? «Очень просто, когда между косяком и дверью зажимают руку, всякий расскажет, где чего спрятал. А если будет упорствовать, можно и чего посущественнее зажать». Валерий Петрович не знал, что Андрей будет голосовать за Явлинского, Мирошкин дипломатично поведал Завьялову-старшему, что собирается поддержать Лебедя, за что тут же был вовлечен в дискуссию, от которой его избавила вовремя подоспевшая на помощь Ирина. Тогда Мирошкин пообещал будущим родственникам, что, если во второй тур выйдут Зюганов и Ельцин, он будет голосовать за лидера коммунистов. «Интересно, — думал после первого тура Андрей, — Ирина рассказала папаше о нашем разрыве? Наверное, рассказала. И как, любопытно, объяснила? Теперь в глазах ее отца я тоже враг. Небось не прочь и мне яйца между дверями зажать». В его воображении возникли страшные сцены, но даже под воздействием самых изуверских пыток Мирошкин в своих фантазиях не соглашался вернуться к Ирке. Так он прямо и бросал обидные слова в лицо своим палачам — отцу и сыновьям Завьяловым со товарищи… Картина получилась настолько страшная, что Мирошкин потом почти полчаса смеялся: «Удивительно: взрослый мальчик, а в голову какие глупости лезут». На голосование во втором туре Андрей решил не ходить вовсе. К чему? Оба кандидата представлялись ему неинтересными, да и вновь тащиться за этим в Заболотск не хотелось.

Надо было открывать «сезон», казалось, времени и так много упущено — уже двадцатые числа июня. И деньги появились — в школе ему наконец пересчитали зарплату по одиннадцатому разряду, который он уже несколько месяцев, как вытребовал у Гордона, и погасили долги. А еще заплатили вперед за два летних месяца — всего вышло миллион двести тысяч. Мирошкин считал, что такая щедрость связана с выборами, и только посмеивался над неуклюжими попытками властей задобрить население. Почти одновременно дали и стипендию за июль и август — получилось еще триста тысяч. Имея на руках более полутора миллионов, можно было отправляться на «поиски любви». Первые неудачи не обескуражили — так было всегда, когда Андрей начинал знакомиться на улицах, — то ему кто-то не особенно понравился, то понравившаяся девица оказывалась с запросами. Но прибавилась новая причина: некоторые девушки его возраста были «заняты» — повыходили замуж. После нескольких таких неудач Мирошкин стал обращать большее внимание на женские руки, отсеивая замужних. Высокий процент «занятых» среди более-менее привлекательных ровесниц неприятно поразил. Мелькнула мысль: «Не остаться бы одному!» Взгрустнулось о возрасте. То была минутная слабость, а уже на следующий день ему, казалось, улыбнулась удача.

Мирошкин выбрался наконец в книжные магазины и начал их объезд с «Молодой гвардии» на «Полянке». Изучив ассортимент, Андрей покинул магазин и вновь спустился в метро. В вагоне напротив него оказалась высокая блондинка, одетая в короткое яркое платье. Бюст был небольшой, но этот недостаток искупали длинные волосы, миловидное личико и голые ноги, хотя и не идеальной формы — «окорочками» (это когда бедра несколько полноваты), обутые в шнурованные сапоги из джинсового материала. Девушка смело глядела своими голубыми глазищами в лицо Андрея и улыбалась. Оба вышли на «Боровицкой» и перешли на «Библиотеку имени Ленина», Мирошкин был твердо убежден в том, что эта девушка — «его вариант». Однако дело испортил развязавшийся шнурок — черт бы побрал эти сандалии фирмы «Салита», которые Андрей купил на распродаже в начале июня! Молодой человек склонился над шнурком, а когда разогнулся — девушки не было видно, он потерял ее в толпе. Подивившись нелепости ситуации, Андрей доехал до «Охотного Ряда», поднялся в город, дошел до букинистического магазина, в котором провел значительное время, ничего, правда, не купив, вернулся в подземку и вновь вышел, уже на «Лубянке», где зашел в «Книжный мир». И здесь столкнулся с той блондинкой. Оба остановились друг перед другом, растерявшись от неожиданности.

— Значит, вы моя судьба, — Мирошкин рассмеялся.

— Да, судя по всему, — девушка улыбнулась, показав белые зубы.

На улице они познакомились. Ее звали Юля Борисова. И ей было семнадцать — в этом году она окончила школу. Андрея возраст его новой знакомой поразил, девушка выглядела значительно взрослее. Зато информация о том, что ее новый знакомый — учитель, Юлию, казалось, совершенно не разочаровала. Андрей взял из рук девушки пакет с купленной книгой (какое-то пособие по химии) и предложил пройтись. Прогулка продолжалась несколько часов, Андрей болтал без умолку, Юля не отставала, они перешли на «ты» и поели в Макдоналдсе (Мирошкин и в этом случае себе не изменил), молодой человек проводил девушку почти до дома — она жила на «Тульской». Выходя из метро, Мирошкин вновь вспомнил про Завьялову: именно из этого подземного перехода он выскочил тем незабываемым зимним вечером, чтобы облегчиться вон у того вагончика. Тогда Ирка прикрывала его своей «Чебурашкой». Воспоминание о брошенной невесте показалось Мирошкину настолько несвоевременным, что он даже затряс головой, отгоняя его… У «Коммуны» Юля попросила дальше ее не провожать, почему — осталось непонятно. Андрей решил было, что девушка стесняется своего зрелого кавалера, но, когда он потянулся чтобы поцеловать ее на прощание, не отпрянула, а поцеловала в ответ. Затем уж они поцеловались и в губы, вполне, впрочем, невинно. Только когда ее фигура исчезла за поворотом дома, Мирошкин вдруг сообразил — несмотря на продолжительную прогулку, он ничего толком не узнал о Юле. Они говорили о школах, учителях и учениках, травили смешные истории, ее чрезвычайно занимал вопрос, интересуют ли его старшеклассницы как женщины — и все. Телефон она ему не дала, но твердо обещала позвонить сама. «Наверное, будет думать. Все-таки мне двадцать три, а ей семнадцать. Просто смешно. Учитель и школьница. Вряд ли она надумает», — Андрей решил не ждать звонка и на следующий день почти забыл о существовании Юлии, но она все же «надумала» — днем позже.

— Где ты ходишь? Я тебе уже два раза звонила.

— Во сколько? — Андрей только-только вошел в квартиру, он весь день просидел в библиотеке.

— Какая разница. В два и в начале седьмого.

На часах было восемь вечера. Сообщение Мирошкина о том, что он провел время за книгами, девушку чрезвычайно развеселило.

— М-да! Не представляю тебя в библиотеке. Атам есть девушки?

— Есть, но я два дня ни о чем и ни о ком думать не могу — жду звонка от девушки Юли, которая не дает свой телефон первому встречному.

— А ты хотел, чтобы все было наоборот? Ты бы взял телефон, а я сиди — жди?! Нетушки, — она вновь засмеялась.

— Когда мы увидимся? — спросив, Мирошкин в ту же секунду подумал, что эта встреча ни к чему. Что он будет делать с этой девочкой?

— Сейчас у меня совсем мало времени. Надо к вступительным готовиться. Осталось совсем немного. Мама мне запретила даже думать о мальчиках. Поэтому и провожать меня до подъезда я не разрешила. Но завтра я смогу — где-нибудь с половины третьего, — Юля, судя по всему, не сомневалась в необходимости их встречи.

— Отлично. Завтра в полтретьего, на «Третьяковской».

— Куда пойдем?

— На выставку Шемякина.

Произведения Михаила Шемякина Андрею совсем не нравились, но это было первое, что попалось ему на глаза в «Досуге в Москве». «А потом, какая разница, что смотреть, главное — с кем!» После разговора с Юлей Андрей лег на диван и закрыл глаза. «Предположим, я лишу ее на этом диване невинности, — думал он. — А что дальше? И почему я сразу думаю об этом? Неужели я не могу относиться к женщинам иначе? Вот передо мной юная девочка, готовится к экзаменам, с мамой хитрит, но слушается, а я все об одном — как бы затащить ее в койку. Может быть, она — мое спасение? Может быть, хоть раз в жизни попробовать вести себя иначе?» Андрей представил себе, как он красиво ухаживает за Юлей, «растит» ее для себя, до «определенного возраста и момента», она обожает его, они женятся. Нет, полета не было! Он не был увлечен настолько, чтобы играть в романтику до свадьбы. Да и Юля… Неужели не захочет «попробовать» раньше? Ну, хорошо, они занимаются сексом, он ее и в этом смысле «растит», все-таки потом женятся, его молодая жена живет интересами своего мужа, профессора — Мирошкин зачем-то в этих своих мечтах увеличил разницу в их возрасте и «прыгнул» в профессора. Ну а почему бы и нет? Все это возможно. Но кто у нее родители? И позволят ли они ему и ей играть в садовника и цветочек? В тот же вечер, предаваясь онанизму, он думал о Юле. Выбравшись из душа, Андрей твердо решил во время свидания не распускать руки и вообще ограничиться чисто платоническими отношениями. По крайней мере завтра. Пусть все будет как тогда — с Костюк…

— Так куда ты поступаешь? — спросил Мирошкин, когда на другой день, с избытком набродившись среди отлитого в металле шемякинского уродства, они присели на скамью. Девушка была одета не столь призывно, как при первой встрече — на ней были темные джинсы, сиреневая шелковая рубашка, для лучшего осмотра предметов искусства Юля водрузила на нос очки. То, что она была близорука, почему-то укрепило Мирошкина в его решении не лапать Юлю сразу и подтолкнуло к выбору в разговоре слегка покровительственного тона. Впрочем, он уверенно поцеловал ее при встрече.

— Пока не могу сказать. Чтоб не сглазить. Поступлю — тогда расскажу. Одно могу сказать, мы с тобой разным делом будем заниматься.

— С химией что-то связано?

— Угадал! Ах, нет, ты книжку мою видел. У меня всегда хорошо шли естественные предметы, а твоя история никогда не нравилась, — она смотрела на него с озорным вызовом, как бы говоря: «То, что мне не нравится история, еще не значит, что мне не нравишься ты».

— А почему ты обратила на меня внимание?

— Честно? Мне понравилась твоя фигура. Я сразу поняла, что у тебя должно быть мускулистое тело. И руки сильные…