Денис Давыдов
Шрифт:
В общем, Денису было чем гордиться и о чем рассказывать.
К тому же через три дня после описанных событий русскому командованию было направлено письмо от благодарных обывателей:
«Когда 20-го сего месяца к г. Дрездену стали приближаться русские императорские войска, нижеподписавшиеся гласные городского магистрата вместе с депутацией Мейссенского округа собрались в Главной квартире начальника русских императорских войск полковника Давыдова (как звучит! — А. Б.), чтобы просить его взять под защиту город, население, королевскую собственность и в особенности магазины, устроенные на средства сословий, и просить, чтобы на основании конвенции они были ограждены от последствий войны.
Так оформилось желаемое соглашение. В королевские здания и магазины тотчас же была введена охрана. Вступающие в город войска расквартировывались в должном порядке, лошадям обеспечивался фураж. Повсюду
Нижеподписавшиеся считают себя обязанными засвидетельствовать эти факты и присоединить выражение их искренней благодарности.
Нейштадт, Дрезден, 24 марта 1813 г.
Дитрих фон Мильтиц, комиссар, доктор Фридрих-Христиан Кретцмар, городской судья, доктор Готтлиб-Генрих Шульц, городской судья» [300] .
300
Поход русской армии против Наполеона в 1813 году… С. 116.
…Сравните с описанием пребывания французов в Москве или Смоленске!
Казалось, все складывается наилучшим образом, и у Давыдова даже возникали тщеславные мысли про «третьего Георгия», да только далее получилось совсем не так, как рассчитывал Денис.
На рассвете 13 (25) марта в город нагрянул генерал-адъютант Винцингероде. Если опустить гневный монолог барона, то в адрес Давыдова были высказаны следующие претензии, так им самим изложенные:
«1. Как я осмелился без позволения подойти к Дрездену, невзирая на получение уже мною иного направления и назначения?
2. Как я осмелился входить в переговоры с неприятелем, так строго запрещенные еще в пределах России?
3. Как я осмелился заключать перемирие с неприятелем, на что, — говорил он, — ни он, ни сам Блюхер права не имеют?
Последний поступок называл он государственным преступлением, достойным примерного наказания» [301] .
Конечно, первопричина всего недовольства крылась в том, что Денис очень больно наступил на ноги всем своим начальникам в их стремлении «сочетать память о себе с последним выстрелом» — или хотя бы прославиться взятием очередной столицы. Впрочем, барону Винцингероде и другим пришлось бы пережить эту неприятность, если бы Давыдов не выполнил только их приказания. Но тут Денис «подставился» самым решительным образом.
301
Давыдов Д. В.Занятие Дрездена. 1813 года 10 марта // Давыдов Д. В.Военные записки. С. 340.
Еще в ночь на 14 июня 1812 года, отправляя к Наполеону первого и последнего своего посланника в Отечественной войне — генерал-адъютанта Балашова, император Александр I сказал ему, что «переговоры могут начаться тотчас, но при условии отступления французской армии за нашу границу, а „в противном случае даю Наполеону обещание: пока хоть один вооруженный француз будет в России, не говорить и не принимать ни одного слова о мире“» [302] .
Впоследствии эта мысль не раз звучала в государевых манифестах и речах.
302
Михайловский-Данилевский Л. И.Отечественная война 1812 года. С. 21.
«Торжественный обет Александра не вступать ни в какие переговоры с Наполеоном, пока хоть один человек из неприятельской армии будет в пределах России, нашел отголосок в каждом русском, возвратил Государю прежнюю безусловную любовь и безграничную веру в него» [303] .
К данному им слову российский император относился с такой щепетильностью, что даже весьма выгодная для русской армии «игра» князя Кутузова с посланником Наполеона графом Лористоном {129} вызвала неудовольствие и крайнее раздражение Александра I. 19 октября 1812 года он писал главнокомандующему:
303
Русский биографический словарь. Т. 1. С. 248.
«Из донесения вашего, с князем Волконским полученного, известился я о бывшем свидании вашем с французским генерал-адъютантом Лористоном. При самом отправлении вашем к вверенным вам армиям, из личных моих с вами объяснений,
известно вам было твердое и настоятельное желание мое устраняться от всяких переговоров и клонящихся к миру сношений с неприятелем. Ныне же, после сего происшествия, должен с такою же решимостью повторить вам: дабы сие принятое мною правило было во всем его пространстве строго и непоколебимо вами соблюдаемо…» [304] Etc.!304
Там же. С. 259.
Хотя Кутузов никаких переговоров с Лористоном не вел, ничего ему не обещал и, объясняясь многозначительными намеками, просто тянул время, что было выгодно для набиравшей силы русской армии и губительно для запертой в Москве французской. Наполеон, ожидая, что его посланник принесет мир — «Мир, во что бы то ни стало!» (вспомним одноименную картину художника Верещагина), не предпринимал активных действий. Но Александр I не одобрил даже такой военной хитрости и прислал своему главнокомандующему письменный выговор…
Но там-то был светлейший князь генерал-фельдмаршал Голенищев-Кутузов-Смоленский, а здесь — всего лишь полковник Давыдов, которого можно было стереть в порошок другим в назидание! Недаром барон Винцингероде сразу сказал про «государственное преступление».
Давыдов был отстранен от своей команды — он сдал ее подполковнику Пренделю, австрийцу на русской службе, и получил предписание отправляться в Главную квартиру.
«Кто когда-нибудь был отрываем от подчиненных своих, с которыми так долго разделял он и голод, и холод, и радость, и горе, и труды, и опасности, — тот поймет волнение души моей при передаче моей партии во власть другого. От Бородинского сражения до вступления в Дрезден я сочетал свою судьбу с ее судьбою, мою жизнь с ее жизнью. Я расставался уже не с подчиненными: я оставлял сына в каждом гусаре, в каждом казаке, друга — в каждом чиновнике. Между последними были люди — Храповицкий и Бекетов, с коими я заключил союз, можно сказать, кровного братства, родившегося от непрерывного товарищества, сочувствия и сообязательств взаимных пожертвований жизни, и поныне сохраняемого воспоминаниями… воспоминаниями святых и чудесных событий, с коими слилось наше братское чувство. О, как черствый сухарь на биваке, запах жженого пороха и купель кровавая роднят людей между собою! Пятьсот человек рыдало, провожая меня» [305] .
305
Давыдов Д. В.Занятие Дрездена. 1813 года 10 марта // Давыдов Д. В.Военные записки. С. 350–351.
Полтысячи рыдающих партизан — суровых усатых гусар и бородатых казаков — впечатляет!
Давыдов уже садился в почтовую коляску, когда ему сообщили, что отряд гвардии ротмистра Орлова переправился через Эльбу. Это означало, что через несколько часов должен был капитулировать и Старый Город. Но фортуна действительно повернулась к Денису не тем местом, и вряд ли кто мог со всей уверенностью сказать, что ожидает нашего героя.
Между тем в печати уже дано было официальное сообщение: «Генерал Винцингероде доносит из Бауцена, что Нейштадт или часть Дрездена, по правую сторону Эльбы, занят его войсками» [306] .
306
Мамышев В.Я. Указ. соч. С. 337.
Формально барон был прав: отряд Давыдова действительно входил в состав его войск. Вот только имя самого Дениса оказалось вычеркнуто из истории. Обидно, но все ж таки не смертельно, ибо государь отнесся к нашему герою вполне милостиво.
«В Калише я явился прямо к начальнику главного штаба обеих союзных армий, князю Петру Михайловичу Волконскому. Князь немедленно пошел с бумагами, мною привезенными от Винценгерода, к светлейшему князю Кутузову. Кутузов, не отлагая ни минуты, предстал с ними пред покойного императора, напомнил ему о моей службе во времена тяжкие, напомнил о Гродне… Государь сказал: „Как бы то ни было, — победителей не судят“. Вот слова его» [307] .
307
Давыдов Д. В.Занятие Дрездена. 1813 года 10 марта // Давыдов Д. В.Военные записки. С. 352.