Денис Давыдов

Это была хоть какая-то перемена в его скучной и однообразной службе. По соседству с 7-м корпусом располагался 4-й корпус Николая Николаевича Раевского, у которого место начальника штаба продолжал занимать Михаил Орлов. Стало быть, снова можно будет почаще видеться с добрыми его сердцу людьми.

Накануне нового назначения Денис вместе с заехавшим за ним графом Федором Толстым снова побывал на киевских контрактах. Американец приезжал на ярмарку покартежничать да пображничать, Давыдов же большую часть времени проводил у Михаила Орлова в откровенных беседах и спорах, по которым, должно быть, истосковался всею душою.

— Куда ни глянь, — возбужденно говорил, сверкая горячими, чуть навыкате глазами, Михаил Орлов, — всюду разор, бесчестие и посрамление имени русского. Все общество наше с низов и до верху в брожении и ропоте. Лишь лихоимцам да стяжателям простор и вольность. Прибыльные места бесстыдно продаются по таксе и обложены оброком. Не зря говорят, что в казне, в судах, в комиссариатах, у губернаторов, везде, где замешался интерес, кто может, тот грабит, кто не смеет — крадет!.. И могут ли сердца честных людей не пылать возмущением противу сих порядков, охраняемых свыше?

— Да, земля наша раскалена гневом народным, — подтвердил, сведя в раздумье брови, Давыдов, — я уж своими глазами нагляделся и в деревнях литовских, и в своей подмосковной... Это огонь потаенный, навроде болотного пожара, что мне видывать за Нарою довелось. Поначалу он тлеет искрою, зароненной где-то в глубине, силу свою копит. А потом уже непременно и вымахнет. И тогда нет ему удержу, в одном месте примешься гасить, он в другом явится.

— А ежели помочь этому потаенному огню на свет божий пробиться, да разом во многих местах? — испытующе спросил Орлов. — Глядишь, и сгорит в нем вся гниль и нечисть.

— Ладно, Михаила Федорович, огонь, про который мы с тобою толкуем, образ более поэтический, он покуда не что иное, как некая химера. А ты укажи мне живое дело, к общественной пользе устремленное. Я в него скорее поверю. А коли поверю, то и руки к нему приложу.

— Ежели так, то едем, не откладывая, покажу тебе дело, а то ты небось полагаешь, что я лишь на слова и способен...

Орлов повез своего друга в Киевский военно-сиротский дом, и то, что там увидел Денис, его в буквальном смысле поразило и несказанно обрадовало.

В чистых просторных учебных комнатах занимались дети солдат и военных поселян-кантонистов. Все они были одеты в одинаковые курточки военного кроя с блестящими пуговицами. Перед ними лежали раскрытые книги, бумага для письма, а на стенах классных помещений, именуемых ротами, висели аккуратно исполненные таблицы с крылатыми суворовскими изречениями и непривычными для постороннего взора словами: «свобода», «равенство», «конституция», «человеколюбие»... Никаких учителей при воспитанниках не было, старшие старательно втолковывали усвоенные ими самими истины и книжные премудрости младшим. За учебою приглядывали лишь два-три офицера, исполняющие, видимо, роль воспитателей и советчиков.

Орлов тут же при Давыдове проэкзаменовал нескольких воспитанников разных возрастов. Как оказалось, кроме сведений по военным дисциплинам, они обладали и другими весьма разносторонними познаниями, отвечали четко, сообразительно, с живыми, пытливыми искорками в глазах.

— Вот так-то, — не без гордости сказал Михаил Федорович, когда они с Давыдовым покинули учебные роты, — был приют, богадельня сиротская, а ныне кузница будущих суворовских солдат! Чем не дело?!

— Это дело истинное! — восторженно согласился с ним Денис. — Я уже прикидываю: а что, ежели такие отделения учебные учредить при всех корпусах и дивизиях? Сколько же можно тогда в недалеком будущем иметь просвещенных воинов, готовых к служению отечеству!

— О том и мы с Николаем Николаевичем Раевским помышляем. И метода взаимного обучения, придуманная английским квакером Иосифом Ланкастером и называемая потому ланкастерскою, открывает для сего замысла немалые возможности. К тому же она весьма дешева. А результаты ее ты сам видел. Коли дело тебе кажется стоящим, берись и ты за него.

Давыдов с присущей ему увлеченностью и страстью принялся за изучение практического опыта Киевского военно-сиротского отделения, взятого под свое покровительство штабом 4-го корпуса. Он дотошно вник и в саму систему взаимного обучения, и в деятельность офицеров-воспитателей, внимательно ознакомился с учебными пособиями и наглядными таблицами, обстоятельно разобрался и в денежных средствах, потребных для устройства подобной школы.

Однако на новом месте службы в Умани применить на практике ланкастерскую систему обучения Давыдов не успел. Штаб 7-го корпуса простоял здесь совсем недолго. Едва Денис принял дела, как пришел приказ о перемещении корпусной квартиры в Липовец. А вслед за этим, 19 февраля 1819 года, последовало новое назначение: генерал-майор Давыдов переводился на должность начальника штаба 3-го пехотного корпуса, стоящего близ Херсона. Это отрывало его и от Михаила Орлова, и от любезного Николая Николаевича Раевского, и, конечно, от Каменки...

«Тебя тревожат воспоминания! Но если ты посреди какой бы то ни было столицы вздыхаешь о предметах твоей дружбы, то каково мне будет в Херсоне, где степь да небо?» — сетовал Давыдов в эти дни в письме Вяземскому в Варшаву.

К радости Дениса, в Херсоне оказалось военно-сиротское отделение, подобное киевскому, и он тут же деятельно взялся за его переустройство. Он сам подобрал толковых и разумных офицеров-воспитателей, составил учебные программы, заказал наглядные таблицы. Дело, как говорится, двинулось.

Стараньями и заботами Давыдова Херсонское военно-сиротское отделение стало одним из лучших учебных заведений подобного рода в России. Связь с ним Денис Васильевич не терял и после своего отъезда из города к новому месту службы.

Остается лишь добавить, что организация ланкастерского обучения для простого народа по явным революционным программам будет в недалеком будущем вменена декабристам в непростительно тяжкую вину, и следственная комиссия усмотрит в сих дерзостных начинаниях не меньшую опасность для державных устоев, чем в злоумыслиях против членов императорской фамилии. И к тому у ревностных судей, видимо, будут все основания...

В этот же период произошло в жизни Дениса Давыдова очень важное событие: он женился на Софье Николаевне Чирковой, с которой его познакомила сестра Сашенька в доме у Бегичевых.

Все свершилось как-то само собою. Бывая в Москве короткими наездами и неизменно встречая ее в компании Саши, он, должно быть, присмотрелся к подруге сестры повнимательнее и разглядел в ней привлекательные черты, которых поначалу не приметил. Она начала нравиться ему все больше. Денису казалось, что от Сони исходил теплый дух домовитости и покоя. Приустав от кочевой жизни, он вдруг решил, что ему лучшего и желать нечего. Почувствовав и ее благорасположение, Давыдов открылся в своей привязанности и в ответ услышал хоть и сдержанные, но нежные и искренние слова.