Дерево красной птицы. Пробуждение огня

До самого утра Кымлан так и не смогла заснуть, пытаясь осознать, что завтра для нее, Чаболя и других пленных в последний раз взойдет солнце.

Мунно встал на рассвете и выглядел так, будто тоже не спал всю ночь. Она не стала повторять свою просьбу: сын вождя вчера ясно дал понять, что не в силах ничего изменить, а еще раз унижаться Кымлан не хотела.

Он беспокойно ходил по комнате, время от времени бросая на пленницу хмурые взгляды, и иногда девушке казалось, что он хочет что-то сказать. Но Мунно так и не проронил ни слова, пока, наконец, за приговоренной не спустился конвой. Невозмутимый, суровый Даон связал ей за спиной руки и подтолкнул к лестнице. До этого молчавшее сердце вдруг заклокотало в груди, как в бурлящем кипятке, и Кымлан обернулась. Мунно посмотрел на нее, и его горячий взгляд пронзил ее насквозь. Странно, но в эту минуту Кымлан почувствовала, что между ними что-то изменилось. Как будто перед лицом смерти они перестали быть врагами.

– Спасибо… за все, – выдавила она тихо и едва заметно поклонилась Мунно. Все же он относился к ней уважительно даже когда узнал, что она бесполезна. Он станет хорошим вождем, достойным и справедливым, и с ним было бы приятно иметь дело в будущем, но… никакого будущего у нее уже не будет.

Кымлан часто дышала, чувствуя, как от страха вспотели ладони, а в крови просыпается огонь, будто учуяв, что хозяйке грозит беда. Ноги вдруг стали тяжелыми, а от земляных ступеней потянуло холодом, будто она ступала босыми ногами по льду. В голове стучала мысль, что вот-вот все закончится… осталось совсем недолго… Как жаль умереть, не взглянув в последний раз в глаза родным!..

«Отец… отец, прости меня… прости, нянюшка… Ваше высочество… мое сердце всегда принадлежало только вам…» Любимые лица метались в памяти, поднимая из глубины души горькое отчаяние.

Яркий дневной свет, которого она не видела много дней, на мгновение ослепил, заставив зажмуриться. Глаза слезились, Кымлан часто моргала и ступала наугад вслед за Даоном, не в силах отвести взгляда от покрытого полупрозрачными облаками неба. Сквозь бесформенные перья тихо сочились солнечные лучи. Как хорошо… последнее, что она увидит, будет не мрачная землянка и не провонявшая нечистотами клетка, а вольное бескрайнее небо.

– Шагай быстрее, – бросил через плечо Даон, и Кымлан почувствовала ощутимый толчок в спину идущего позади нее стражника.

Ускорив шаг, она огляделась и с удивлением обнаружила, что на улицы высыпал народ. Мохэсцы стояли по обе стороны неширокой улицы, по которой ее вели, и настороженно рассматривали незнакомку. Но странно – в их глазах не было ненависти или злобы. Некоторые женщины перешептывались между собой и сокрушенно качали головами, будто сочувствовали девушке. Простые люди мыслят иначе, чем воины и министры. Наверное для них Кымлан была лишь юной девочкой, которую они по-человечески жалели. Потому что точно так же совсем недавно провожали своих плененных сородичей, насильно уведенных в Когурё.

Они миновали несколько улиц, и сердце Кымлан вновь заколотилось: сейчас, уже совсем скоро! Однако конвой вывел ее за пределы мохэсского поселения и направил к густому лесу. «Я думала казнь состоится на городской площади… – с удивлением подумала пленница. – Хотя… какая разница, где умереть».

Как только они миновали первые ряды деревьев, ее вдруг оглушила отвратительная тошнотворная вонь. Кымлан закашлялась и инстинктивно дернула рукой, чтобы прикрыть нос, отчего веревки, туго стягивающие запястья, еще сильнее впились в кожу. Девушка старалась дышать ртом, ища глазами источник такого жуткого запаха. Будто здесь полегло целое войско, и тела убитых до сих пор не убрали.

Даон обернулся и криво усмехнулся.

– Это Священная роща для захоронений, – сказал он, указывая рукой наверх.

Кымлан подняла голову и обомлела: с ветвей деревьев гроздьями свисали привязанные за ноги трупы. С некоторых почти сошла плоть, и их черепа смотрели на путников пустыми черными глазницами. Некоторые, вероятно, развешанные совсем недавно, еще не потеряли человеческий облик. Под высокими деревьями стояли широкие деревянные столы, на которых тоже лежали мертвецы.

У Кымлан закружилась голова, ее замутило. Она слышала про обряд воздушного захоронения у мохэ, но не предполагала, что это настолько отвратительное и дикое зрелище. Варвары всегда останутся варварами.

– Я тоже поначалу был удивлен, когда только попал к мохэ. Но в этом есть смысл, – неожиданно заговорил обычно молчаливый Даон. Он поравнялся с потрясенно разглядывающей мертвецов Кымлан и пошел рядом, подстраиваясь под ее шаг.

– И какой же? – девушка удивленно рассматривала его остроносый профиль, вдруг осознав, что в этом скопище дикарей они были единственными когурёсцами. И перед лицом смерти это странным образом их сближало.

– Они приманивают на трупы диких животных, чтобы охотиться на них. Потом, когда остаются только кости, мохэ собирают их и хоронят в земле, – Кымлын невольно отметила, что Даон, при всей своей преданности Мунно, не причисляет себя к мохэ.

– Дикари… – тихо промолвила пленница.

– Это Священная роща или Роща жизни, – Даон проигнорировал ее слова, либо не расслышал их и продолжил рассказ. – Это не только место, куда мохэсцы приходят поклоняться предкам. Это источник жизни. Ничто не исчезает навсегда, и даже умерев, можно помогать выжить тем, кто остался.

– Скоро и мы будем здесь. Это ужасно… – у Кымлан вдруг защипало в глазах от горькой мысли, что ее тело будет так же висеть вниз головой, обглоданное зверями. Она запрокинула голову и часто заморгала. Даон ничего не ответил, но Кымлан уже и так поняла, что ее догадки верны.

– Как ты оказался в племени Сумо? – она решила, что раз все равно умрет, ничего страшного, если задаст еще один вопрос.

– Это долгая история, и ты не тот человек, кому я хотел бы ее рассказать, – он остановился и посмотрел Кымлан в глаза. – Мы с тобой оба когурёсцы. Как бы я не ненавидел это, но не могу игнорировать свое происхождение, поэтому сделаю тебе одолжение и похороню тебя в земле как на нашей родине.

– Спасибо, Даон, – Кымлан благодарно поклонилась ему. – И да хранит тебя Бог Когурё.

До самого места казни они не проронили больше ни слова.

Спустя некоторое время Кымлан увидела вдалеке деревянные заграждения и шатры, а за ними – вершины холмов, кутавшиеся в туманной дымке. Сердце дернулось в груди одновременно болезненно и сладко: ее вернули в военный лагерь, и теперь она может увидеть холмы, отделяющие ее от родного Когурё.

Пленные уже стояли на коленях, приготовленные к казни. Ближе всех к ней был бледный, трясущийся Чаболь. Раздетый до исподнего, с длинными прядями, выбившимися из пучка, он выглядел беззащитным и потерянным ребенком. По телу прошла волна дрожи, и пальцы закололо от просыпающегося огня. Пламя рвалось изнутри, стремясь защитить Кымлан и все, что ей было дорого. Однако сегодня ее способности бесполезны: смерть наступит мгновенно, и огонь просто не успеет вылечить ее раны.

Ножны ударили под колени, и девушка рухнула рядом с другом. Не смея взглянуть ему в лицо, отчаянно зашептала:

– Прости, Чаболь, прости меня, это я виновата… прости, Чаболь!

– Кымлан! Кымлан, что же это… неужели все сейчас закончится? – Чаболь повернул к ней бледное, как мел, лицо. В его глазах плескался такой ужас, что все эмоции девушки превратились только в одно желание: спасти друга любой ценой. Но что она могла сделать? Что?

Кымлан обвела затравленным взглядом собравшихся посмотреть на казнь солдат и военачальников, заметив среди них Мунно и Даона. Сын вождя смотрел на нее, не мигая, и взгляд его был таким отчаянным, что Кымлан потеряла самообладание.