Деревья умирают стоя

МАУРИСЬО. Наверное, ты опять очень нервничала, как всегда.

ИЗАБЕЛЛА. Ко всему привыкаешь.

МАУРИСЬО. Ну, теперь немного осталось. Могу сообщить тебе хорошую новость.

ИЗАБЕЛЛА. Очень рада.

МАУРИСЬО. Завтра с утра мы получим телеграмму из Канады, а к вечеру два билета на самолет.

ИЗАБЕЛЛА (вздрагивает). Не может быть! Ты хочешь сказать, что мы уезжаем?

МАУРИСЬО. Да, Элена обо всем позаботится.

ИЗАБЕЛЛА. Это и есть твоя хорошая новость?

МАУРИСЬО. Чем же плохо? Кончились наконец эти трюки и укоры совести, от которых ты спать не могла. Теперь — последний семейный вечер, трогательное прощание… и снова на воле! Миссия выполнена. Ты недовольна?

ИЗАБЕЛЛА. Очень, очень довольна.

МАУРИСЬО. По твоему лицу это незаметно.

ИЗАБЕЛЛА. Так, сразу, немножко трудно…

МАУРИСЬО. Не думала же ты, что мы будем здесь всю жизнь? Ты сама говорила столько раз, что это жестокая игра и что ты не можешь.

ИЗАБЕЛЛА. Так и было, вначале. Только я знаю, чего мне стоило привыкнуть. Теперь посмотрим, чего мне стоит отвыкнуть. Значит, завтра?

МАУРИСЬО. Завтра.

ИЗАБЕЛЛА. Ты бы не мог подождать еще немножко? Ну, хоть один день?

МАУРИСЬО. Зачем? Все, что можно было сделать для этой женщины, сделано.

ИЗАБЕЛЛА. Не для нее, Маурисьо. Теперь — для меня. Мне надо привыкнуть к мысли…

МАУРИСЬО. Я все меньше тебя понимаю. Для начала я поручил тебе исключительно трудное дело. Ты справилась, и с такой невероятной естественностью, как будто ты и впрямь счастливая новобрачная. А теперь, когда мы дошли до заключительной сцены, неужели у тебя не хватит сил?

ИЗАБЕЛЛА. Я не знаю… Меня пугает именно то, что ты называешь заключительной сценой.

МАУРИСЬО. Прощание? Пустяки! Самое простое из всего: немножко дрожи, когда будешь упаковывать чемоданы… Долгие взгляды, как будто бы ты ласкаешь глазами каждый уголок… Даже говорить не нужно. Время от времени будешь что-нибудь ронять, как будто бы нечаянно. Предмет, падающий в молчании, гораздо выразительнее, чем слово. Почему ты так смотришь на меня?

ИЗАБЕЛЛА. Я восхищаюсь тобой.

МАУРИСЬО. Опять ирония?

ИЗАБЕЛЛА. Нет, не ирония. Я правда восхищаюсь. Меня поражает, как все вы, мечтатели, видите ясно только то, что далеко от вас. Скажи мне, Маурисьо, какого цвета глаза у Джиоконды?

МАУРИСЬО. Темно-оливковые.

ИЗАБЕЛЛА. Какого цвета глаза у сирен?

МАУРИСЬО. Зеленые, цвета морской воды.

ИЗАБЕЛЛА. А мои?

МАУРИСЬО. Твои?.. (Задумался. Подходит к ней, чтобы рассмотреть. Она опускает веки. Он растерянно улыбается.) Ты не обижайся. Ты подумаешь, это от невнимания, но я тебе клянусь, что сейчас я даже не смог бы сказать, какие глаза у меня.

ИЗАБЕЛЛА. Серовато-карие. Когда ты смеешься — с золотой искоркой. Когда ты говоришь, а думаешь о другом — затягиваются такой дымкой.

МАУРИСЬО. Прости меня.

ИЗАБЕЛЛА. Не за что. (Овладевает собой, улыбается.) И если завтра, когда я буду упаковывать чемоданы, у меня что-нибудь упадет из рук, «как будто нечаянно», не беспокойся, это будет не от волнения, просто у меня хороший учитель. Спасибо, Маурисьо. (Выходит в сад. Там уже сильно стемнело, падают длинные вечерние тени.)

Маурисьо задумчиво зажигает сигарету. Звонок и дверь, Фелиса бежит открывать. Из своего кабинета выходит сеньор Бальбоа, в руке у него книга.

БАЛЬБОА. Если это газеты, отнесите ко мне в кабинет.

ФЕЛИСА. Слушаюсь, сеньор. (Выходит в переднюю.)

БАЛЬБОА. Ты не эту книгу искал? «Последние открытия в археологии».

МАУРИСЬО. Они меня не интересуют. Я сам только что сделал одно сенсационное открытие.

БАЛЬБОА. Ты? Когда?

МАУРИСЬО. Вот сейчас. В результате длительных разысканий, я пришел к выводу, что я полный идиот. (Бросает только что зажженную сигарету и идет в сад, крича: «Изабелла»!)

Возвращается Фелиса.

ФЕЛИСА. К сеньору пришли.

БАЛЬБОА. В такое время! Я никого не жду и никого не принимаю.

Фелиса идет в переднюю, в дверях появляется Другой.

ДРУГОЙ. Меня примете. Слишком большое путешествие я проделал, так что придется принять.

БАЛЬБОА. По какому праву вы врываетесь в мой дом? Оставьте нас, Фелиса.

Фелиса уходит.

(Зажигает свет.) Кто вы такой?

ДРУГОЙ (делает несколько шагов вперед. Бросает шляпу на кресло). Неужели я так изменился за последние двадцать лет?

БАЛЬБОА (окаменел, говорит чуть слышно). Маурисьо…

ДРУГОЙ. Не вижу, чему так удивляться. Как будто я привидение. Разве вы не получили телеграмму, сообщающую о моем прибытии?

БАЛЬБОА. Этого не может быть… «Сатурния» пошла ко дну, никто не спасся.

ДРУГОЙ. А ты и обрадовался! Что же, вполне естественно: темное пятно, позор семьи, смыто навсегда. Только это, сам видишь, не так. Такие, как я, не путешествуют под своим именем и не сообщают названия корабля. Полиция бывает очень любопытна.

БАЛЬБОА. Довольно. Маурисьо. Зачем ты пришел?

ДРУГОЙ. Считаешь необходимым спрашивать? Какое плачевное отсутствие воображения! Надеюсь, ты не предполагаешь, что я собираюсь пасть на колени и оплакивать свои грехи?

БАЛЬБОА. Нет, я тебя знаю слишком хорошо. Я следил за всей твоей жизнью и знаю, чего можно ждать от тебя.

ДРУГОЙ. Счастлив слышать. Так мы избежим многих неприятных объяснений Особенно неприятных для тебя.

БАЛЬБОА. Для меня?

ДРУГОЙ. Это самое меньшее, чего ты мог ожидать. Разве ты не чувствовал себя ответственным хотя бы за один момент той жизни, которую я влачил вдали от отчего дома?