Держать удар

Еду по пустым улицам обратно, а у меня опять гости! У ворот стоит серый Жигуль, в салоне — пара штатских, которые, увидев меня, выходят и без слов помогают открыть ворота.

— Лукарь послал? — понимающе хмыкаю я, глядя на военную выправку парней.

— У вас гость может быть незваный, — как-то между делом сообщил один.

— Был гость уже, только что его в БСМП отвез. Шалва Церетели?

— Вы его покалечили?

— Я его спас, он валялся под забором со сломанной ногой и замерзал, пришлось везти в больницу!

— Так нам можно не дежурить? — парни переглянулись между собой.

А Светка спала! Я, мучаюсь, её мужей развожу по больницам, а она дрыхнет! Вот что значит чистая совесть у человека. Я тоже лег, но на диване. Утром еле растолкал гостью — оставлять её ещё на одну ночь не хочу. Светка, выслушав рассказ и про больницу, и про охрану от Лукаря, равнодушно пожала плечиками и поехала на новую квартиру к Недолюбко. А я для очистки совести позвонил в БСМП. Гада не уронили, но перелом сложный, будут гипсовать. Недели полторы, точно, будет лежать в травматологии. Вытяжка, плюс операция. Менты его пока опрашивать не приходили. Это меня Мыскин с утра проинформировал по старой памяти.

Выкинув из головы весь бред, связанный с этой ситуацией, я занялся работой, а после обеда у меня намечен приём граждан по личным вопросам. Да, последний вторник каждого месяца с трех до пяти я принимаю всех желающих. У меня и запись есть, и очередь там причем уже до конца года расписана!

Первой ко мне попала старушка семидесяти лет, собиравшаяся погостить у родной сестры. И всё бы ничего, но два обстоятельства ей мешали — сестра жила в стране НАТО — ФРГ, и сама старушка во время войны работала на каком-то режимном объекте. И пусть с тех пор прошло сорок с лишним лет, но пометочка в личном деле имеется — «Допущен к гостайне». Тайны ведь разные бывают, есть и такие, что дольше человека живут. Но в моей власти выпустить женщину из СССР в немецкий город Хайденхайм. Да, нарушаю закон, инструкцию и совет товарищей в штатском. Последнее нарушать стоит реже чем первое, по нынешним понятиям. Но мне плевать. Тем более, сестра её приезжала три раза в Москву, и ничего. А ведь тоже работала на секретном предприятии, правда, фашистском. Угнали её из Белоруссии немцы и поставили к станку. Домой она так и не вернулась, справедливо опасаясь клейма, а то и мести от подчинённых товарища Берии.

Второй зашла уверенная в себе мордатая, толстая баба лет сорока и, без приглашения усевшись на стул, придвинув его поближе к моему столу, уже набрала воздуха в грудь, собираясь изложить свою просьбу. Прием я веду не один, со мной в кабинете был мой зам — двоюродный дядька Пашка Иванов, он и тормознул нахалку.

— Документы! — рявкнул он во всё своё пролетарское горло.

Пашка хоть и не намного, но старше меня и выглядит прям по-пролетарски — огромный, как медведь, из закатанных рукавов рубашки видны волосатые руки, и голос соответствующий.

— У вас всё есть! — взвизгнула тетка, с опаской глядя на непонятное существо — то ли зверь, то ли человек.

— Слушаю вас, уважаемая, — доброжелательно улыбаюсь тетке, и зря.

Пришла она не проситься за рубеж, а с жалобой на своего мужа, который работает у меня. У меня два мужика работают — Пашка и Егор. Оказывается, последнего, если верить словам его жены, я совсем не знаю. Некоторым грехам Егора можно позавидовать белой завистью — выпил на даче литр самогона, а ночью, выйдя покурить, оприходовал сначала соседку Люську, а затем её брюхатую дочь, которая свое пузо, возможно, от изменщика и надула! И это всё такой безобидный на вид Егор?!

— Не стоит терпеть измены, — строго сказал я, давя улыбку.

И попал пальцем в воздух — жена Егора пришла как раз потребовать, чтобы я, как начальник, запретил ему разводиться с ней! Дальше женщина высказала всё, что думает про кобелей-мужиков, которые бегут за любой юбкой, бросая детей.

— Аня, вызови Егора Александровича, — раздраженно мотнув головой, стряхивая бред с ушей, даю приказ секретарю.

— Да, зови его! — обрадовалась толстуха, перейдя на «ты», что тут же заметил бдительный Пашка.

— Гражданка, что вы себе позволяете? Почему тыкаете? — рявкнул он.

Тетка даже голову вжала в плечи. Пашка, как стал моим замом, получил плюс сорок к важности и не допускал панибратства со стороны людей ниже себя чином.

Егор, зайдя в кабинет, сразу стал ещё меньше ростом. На жену он смотрел со страхом, но глаза не отводил! Мужик!

— Садись, не жмись в углу, — радушно предложил я. — Ты, говорят, разводишься? Алименты будешь платить? За двоих детей полагается тридцать три процента.

— Мой только младший, а это — двадцать пять процентов, а старшей уже двадцать, и она не от меня, — поправил Егор математические выкладки. — А так готов, конечно, если мне его не отдадут. Но жить с ней всё равно не буду — бьёт постоянно меня. Я терпел-терпел, но хватит.

Точно! На подарки новогодние сам ведомости подписывал — детей у него двое, а подарок был один, значит, второй ребенок взрослый. А так как Егору всего тридцать шесть, то, скорее всего, старшая действительно не его. А то что бьёт — боюсь, для судьи это аргументом не будет. Во мне проснулась мужская солидарность — может, помочь мужику админресурсом?

— Это, Егор, возможно. Как решит судья, так и будет, — уверенно говорю я, заставив сменить торжествующую улыбку у толстухи на злобный оскал.

— Не позволю! — взвизгнула она. — Бьют его! Так за дело!

— Тихо! — опять гаркнул Пашка, но при этом стукнул кулаком по столу так, что еле успел поймать графин другой рукой.

Это подействовало на мадам.

— Гражданка, у вас всё? Тогда попрошу покинуть кабинет, — непреклонно сообщаю я.

— Я буду жаловаться на вас! Устроили тут! — на прощание пугнула нас жена Егора.

— Что окончательно решил? Ребенок всё-таки, — пытливо спросил Пашка.

— Да зря вообще женился — ни одного дня без скандала. И мама у неё такая же! Постоянно попрекает и зарплатой, и что живу примаком в их квартире.

— А ты на очереди стоишь? — спросил я.

— Да там далеко ещё, — расстроенно махнул рукой мой подчинённый.

— Ладно, если разведут, устрою тебе комнату в общаге, — пообещал я и отпустил мужика.

Рабочий день уже закончился, но я увлекся, и дальше бы сидел, но Пашке и Аньке домой надо, а пока я тут, им не уйти. У меня же домой ехать нет никакого желания — кто знает, кто будет ждать меня у калитки в этот раз? Выжили из дома! Поэтому я решаю сходить в кафе, культурно посидеть, без спиртного, конечно. В Николаевке только одно нормальное — напротив воинской части. Просидел там до самого вечера, наблюдая за повадками советских граждан. Узнал и кое-что новое — например, что сегодня день рождения здания старого аэровокзала, того самого, что я закрывал, и день рождения нового, того, что в Емельяново. Его открыли в 80-м. Молодые парни-пилоты что-то своё праздновали и обсуждали это между собой. Собираюсь домой, рассчитался, оделся и уже завел машину, как слышу стук в стекло.

— Парень, можешь помочь? — ко мне обратился один из летчиков, который вышел буквально передо мной.

— Что случилось? — опустил окно я.

— Да у Сашки машина не заводится!

Они что, бухие на машине собрались ехать?

— Парни, я не разбираюсь в технике, но могу подвезти на своей, — решаю сделать доброе дело, ибо уже темно и автобусы редко ходят.

— Ща! — голова пилота исчезла, чтобы появиться вместе с туловищем.

С двумя туловищами — своим и неудачливого автовладельца. И как он ехать собирался — еле на ногах стоит?