Держава том 1
Шрифт:
– Фу-у, взапрел-ля-я! – обмахиваясь веером, произнесла графиня Борецкая, тряся серьгами с алмазами.
– Ольга Дмитриевна, душечка, следует говорить не на французский манер – взапрел-ля-я-я, – поучала её внучка поэта, – а по нашенски, фу-у, взапрела. С ударением не на последний, а на предпоследний слог.
Дамы шумно хлебали чай с блюдечек.
– Почём нонче свекла'? – поинтересовалась княгиня Извольская.
– Вы, матушка, всех сразили вопросом, – польстила ей хозяйка.
______________________________________
Николай
17 января ему предстояло держать речь перед депутацией от земств и городов. За день до этого, волнуясь, он читал текст, подготовленный Победоносцевым, перед небольшой группой приближённых.
– Так точно, Ваше величество, – воскликнул присутствующий здесь Сипягин. – Речь великолепна! Либералы, особенно из Твери, поймут, что никакой конституции не будет…
– Рубанов! – обратился к Максиму Акимовичу государь. – У вас хороший почерк. Перепишите покрупнее, и я снова положу текст в шапку, – попросил император.
После того, как он выполнил просьбу, и приближённые покинули царские хоромы, Сипягин панибратски толкнул Рубанова в бок.
– Господин генерал, изреките что-нибудь такое-этакое из старины, – просительно глядел на Максима Акимовича.
«Я уже стал экспертом», – вырос в своих глазах Рубанов.
– Извольте-с! Однова как-то читал старинную книгу, оказывается, в древности январь писали – «еноуар», и для пояснения прибавляли «рекомаго просинца». Просинец, ваше превосходительство, означает – светлеющий, то есть время, связанное с первоначальным возрождением солнца. Звали его так же лютовей, сечень.
– Рубанов, вы умнее академика! – записал карандашом сказанную дребедень Сипягин.
– Знамо дело! – попрощался с ним Максим Акимович.
Речь императора сошла благополучно.
Особенно сановникам понравилось, как государь твёрдо произнёс:
– Мне стало известно, что в последнее время, в некоторых земствах, – глянул на делегацию из Твери, рядом с которой Сипягин поставил двух своих филёров, – слышны голоса людей, увлёкшихся бессмысленными мечтаниями об участии представителей земств в делах внутреннего управления. Бес-с-смыс-с-лен-н-ыми! – подчеркнул, подняв палец, государь.
Максиму Рубанову в следующем месяце пожаловали чин генерал-лейтенанта, и назначили командиром гвардейской кавалерийской дивизии.
В начале февраля Рубанов устроил званый ужин. Банкетный зал первого этажа был полон гостей. На этот раз Максим Акимович сидел за столом в сшитой на заказ новой форме с генерал-лейтенантскими эполетами и при всех орденах. Кроме военных, одним из почётных гостей являлся Сипягин.
Большинство присутствующих нарядились в народные одежды, но руки и шеи дам сверкали драгоценностями. Вечер прошёл прекрасно и благолепно. Максим Акимович поразил высший свет ткацким станком, выставленным в гостиной.
– Жена учится, – скромно произнёс он, наблюдая за Сипягиным.
«Обзавидуется теперь», – ликовала его душа.
«Какой догадливый этот Рубанов, – плотоядно разглядывал станок Дмитрий Сергеевич, – как было прекрасно, ежели бы он служил по нашему ведомству».
Размышляя о станке, Сипягин
крупно проиграл в карты и уехал пораньше.Дамы, сидя в гостиной, сплетничали напропалую:
– Вчерась видала императрицу – мать. Марья Фёдоровна мчалась в санях, запряжённых тройкой, с бородатым казаком на облучке, – косилась на ткацкий станок графиня Борецкая.
– Бедная женщина. Поди, тяжело ей с невесткой, – пожалела вдовую императрицу баронесса Корф.
– Весьма высокомерная особа! – поддержала подругу княгиня Извольская. – Ходят слухи, – понизила она голос, – что Марья Фёдоровна совершенно не ладит с «дорогой Аликс», как называет она невестку, – частила скороговоркой княгиня, округлив глаза, – а та ревнует мать к сыну и пытается их поссорить… Представляете. Не успела ещё короноваться, а уже требует у «дорогой мама» фамильные драгоценности. Ужас!
Проводив гостей, братья остались одни.
– Какая теперь у вас должность, господин генерал-лейтенант?
– Я царский сокольничий! – устало курил Рубанов.
– А может, псарь? Это большое продвижение по службе.
– Георгий, – обиделся Максим, – ты очень грубо шутишь.
Весь февраль и март Рубанов знакомился с дивизией, состоящей из четырёх лейб-гвардейских полков: конно-гренадёрского, уланского, гусарского и драгунского. Он быстро разобрался, вспомнив свой боевой опыт, что кавалеристы весьма сильны в манеже, но абсолютно теряются в полевых условиях на пересечённой местности.
Собрав командиров полков и старших офицеров, держал перед ними речь без шпаргалки в шапке:
– Господа! Вы совсем запустили работу в полевых условиях. Ваши полки должны работать в любую погоду. Кавалерист обязан не только скакать на коне, но также рубить и стрелять… Ваши офицеры, господа, недооценивают важность стрелковой подготовки. Обращаюсь к вам с настойчивой просьбой и приказываю побольше заниматься с вверенными подразделениями рубкой чучел и стрелковой подготовкой… Вы должны одинаково прекрасно владеть огнестрельным оружием, саблей и конём. Только после этого мы сумеем бороться с любым противником. Свободны, господа!
– С кем он собрался воевать? – вытирал платком потный лоб командир гусарского полка.
– С ветряными мельницами, наверное, – захохотал драгунский полковник.
– Недаром Александр Третий выбрал его в приятели, – одёрнул друзей уланский полковник, – Рубанов боевой офицер и прошёл русско-турецкую кампанию. Советую вам отнестись внимательно к его просьбе.
В мае, раздражённая своей невесткой Мария Фёдоровна покинула Россию, уехав отдыхать к себе на родину, в Копенгаген.
Довольная этим Александра, с царственным своим супругом, отправились на лето в Петергоф.
Ещё более довольный Рубанов-старший, поселив семью на даче под Петергофом, с рвением занимался служебными обязанностями.
– Господа офицеры, вы должны подготовить из кавалериста достойного бойца, способного в любой обстановке решать поставленные задачи, – казённым языком вразумлял подчинённых, и показывал им, как надо рубить не только стоящих чучел, одетых в германскую военную форму, но и сидящих и даже лежащих.