Держава. Том 3

– Бросай работу, мужики, – завопил Гераська, размахивая обрезком трубы.

– Щас! – возмутился мастер, но Гераська испытанным приёмом – железякой по хребту, мигом изменил его мнение.

– Глуши станки, – орали ворвавшиеся рабочие и метко метали принесённые с собой пакеты с техническим салом под накинутые на шкив ремни, которые тут же соскальзывали.

– Ну-у, ввиду таких категорических действий, – почёсывал спину мастер, – работу прекратим.

Рабочие паровозных мастерских гасили котлы поставленных на ремонт паровозов и выпускали из них пар. Вытирая ветошью руки, уже вместе с путиловцами направились к железнодорожной электростанции, быстро уговорив электриков прекратить подачу электричества не только на вокзал, но и вдоль всей железнодорожной линии.

Довольные исполненным делом, ринулись в трактиры и чайные.

Шотман-Горский и Северьянов из районного комитета партии получили распоряжение обойтись лишь забастовкой, без хождения к царю.

Распоряжение подтвердила присланная прокламация «Ко всем петербургским рабочим».

«Такой дешёвой ценой, как одна петиция, хотя бы и поданная попом от имени рабочих, свободу не покупают. Свобода добывается кровью. Свобода завоёвывается с оружием в руках в жестоких боях. Не просить царя и даже не требовать от него, не унижаться перед нашим заклятым врагом, а сбросить его с престола и выгнать с ним всю самодержавную шайку – только таким путём можно завоевать свободу!..»

– Ну что ж, – почесал затылок Северьянов. – Инструкции следует исполнять. Посетим любимый Гераськин трактир и почитаем там прокламацию.

В трактире шум и гам стоял невообразимый.

Завидя вошедших в дьяволоугодное заведение старших партийных товарищей, Гераська ловко забаррикадировался бутылками с водкой и пивом.

К тому же его загородил широкий рабочий зад в пузырящихся штанах, обладатель коего надсаживался в крике, краснея пьяной рожей:

– К царю-батюшке пойдём… И подадим прошение! Царь пожалеет нас, сирых и в обиду анженерам и мастерам не да-а-аст.

– Пойдё-ё-ём! – поддержал его хор голосов.

Гераська благоразумно промолчал, исхитрившись чуть не под столом хряпнуть малую толику водочки.

– С хоругвями пойдём, – надрывался рабочий.

– Да не надо никуда ходить, товарищи рабочие, – попытался перекричать пьяного оратора Шотман. – Освобождение рабочих зависит от самих рабочих, а не от попов и царей.

– Чаво-о? – вызверился работяга, хватая за горлышко пустую бутылку.

– Не просить царя надо, а штурмом идти на самодержавие, только тогда загорится заря свободы.

– Чичас у тебя фонарь под глазом загорится, – швырнул в Шотмана бутылку разъярённый пролетарий. – Бейте жидов, братцы, – призывно взмахнул рукой и бросился в бой.

Довольный за старших товарищей Гераська поднялся во весь рост, дабы не пропустить какой-нибудь из пинков.

– Смутья-я-ян! – обрабатывал кулаками Шотмана рабочий.

Видя багровые лица и бешеные глаза, Северьянов ловко вскочил на стол, сбил работягу в пузырящихся штанах ударом ноги и, спрыгнув, схватил Шотмана за рукав, таща к выходу.

Тот достал наган и стал палить в потолок, случайно попав в лампочку.

В темноте, под вой, свист и ругань, большевики выбрались на улицу, лицом к лицу столкнувшись с меньшевиком Муевым.

– Вот кто собирается к царю идти, – ахнул ему со всей дури в глаз Северьянов.

Муев сделал эсдекам доброе дело, задержав бренным своим меньшевистским телом выскочивших из дверей трактира мстителей.

– Вот ещё одна гнида антиллехентская, – съездил кулаком в нос медленно приходившему в себя инженеру рабочий в пузырящихся штанах. – Так и шастают здеся, приблуды. Вынюхивают всё, – горестно поглядел вслед исчезнувшим в морозной дымке социалистам.

«Идея идти с петицией настолько овладела умами, что бороться с ней невозможно», – доложили по инстанции пострадавшие большевики.

Биты в этот день были и другие их однопартийцы. ЦК РСДРП в ночь на 9 января принял решение: «Большевики должны участвовать в шествии к Зимнему дворцу, чтобы быть с народом, по возможности руководить массой».

8-го января Гапон надумал предупредить петербургского градоначальника Фулона о намечающемся шествии к Зимнему дворцу и даже дал одну из копий петиции в эсеровском её варианте.

Прочтя оную, генерал пришёл в ужас:

– Но это, батенька, настоящая революция! Вы угрожаете спокойствию столицы. Я вам верил… А теперь думаю, что вас следует арестовать как подстрекателя к бунту.

Не дослушав генерала, Гапон покинул его кабинет, направившись на встречу с министром юстиции Муравьёвым.

Пролёткой правил вооружённый наганом телохранитель Филиппов – громадина с неимоверной физической силой. Навстречу попался казачий разъезд, до колик в животе напугавший Гапона: «Вот ведь как может быть. Через полчаса с самим министром юстиции встречаться буду, а еду от его превосходительства генерала Фулона, на порог дома которого жандарм этих чубатых бестий и близко не пустит. Зато они могут запросто вытащить меня из саней, если чем-то не глянусь, и за здорово живёшь отхлестать нагайкой. Тут даже Филиппов со своей медвежьей силой не поможет», – опасливо косился на казаков с винтовками за плечами, при шашках и с наглыми глазами верных защитников царя-батюшки.

– Ежели что станут гуторить, ты, Филиппов, с ними не спорь, – велел телохранителю, с облегчением вздохнув, когда казаки, покачиваясь в сёдлах, миновали их.

Священника сразу пропустили к министру.

– Вот, сын мой, – обескуражил министра таким к нему обращением, – одна из копий нашей петиции. Страна переживает политический и экономический кризис… Настал момент, когда рабочие, жизнь коих очень тяжела, желают изложить свои нужды царю…

– Я согласен с пожеланиями об улучшения экономического положения рабочих, но к чему эти дерзкие требования политического свойства? – разорвал петицию министр, швырнув обрывки под ноги Гапона. – Не вашего ума, отче, политика. Вы понимаете, что замахнулись на самодержавие…

– Да, ваше превосходительство, – взяв пример с казаков, нагло уставился на министра юстиции. – Это ограничение царской власти на благо самого самодержца и народа. А рвать петицию не следует… Ибо одна копия отдана корреспонденту английской газеты. «Молодец Рутенберг… Или, как его сейчас величают, Мартын. Правильно, что не послушал меня, – гордо хлопнув дверью, покинул приёмную министра юстиции. – Будет кровь», – проезжая мимо греющихся у жаровни солдат понял он.

– Останови-ка, братец, – велел Филиппову и громко поинтересовался, глядя на серые шинели. – Дети мои, неужели станете в народ стрелять, коли командиры прикажут…

Те мрачно молчали и лишь один, с нашивками, буркнул сидящему на козлах Филиппову:

– Трогай подобру-поздорову… А то неровён час – по шее схлопочешь, несмотря на свой важный вид.

«Эти будут стрелять, – покрылся испариной, несмотря на мороз, Гапон. – Будут, будут, – с ужасом твердил он. – Но отменить шествие невозможно… Ведь потом во всём обвинят меня, – застонал от охватившей его безысходности. Надо остановить кровопролитие… Но как? Пусть этим займутся другие. Интеллигенты, например», – велел ехать на квартиру к Максиму Горькому, адрес коего дал ему Муев.