Держава

– Ваше высочество, простите, что сразу не признал вас, – улыбнулся брату императора Максим Акимович.

Ответно улыбнувшись и кивнув на полупоклон отставного генерала, великий князь демократично пожал ему руку и, перебросившись парой вежливых, ничего не значивших фраз, прошёл в столовую

После обеда государь пригласил брата и Рубанова в кабинет, побеседовать и выкурить по папиросе.

– Михаил, тебе очень идёт черкеска, – улыбнулся младшему старший брат. – Курите, господа, – пододвинул гостям портсигар.

– И особенно Георгиевский крест на ней, – закурил папиросу Максим Акимович.

– Заслуженная награда, – тоже закурил император. – Кавказская туземная конная дивизия под началом Михаила Александровича проявляла удивительную стойкость. Там, где они оборонялись, враг не мог заставить их отступить. Кавказские полки с честью выполняли поставленную перед ними боевую задачу. Если получали приказ наступать – враг был повержен и бежал с поля боя. И, что немаловажно, в шесть полков «Дикой дивизии», как её прозвали в просторечье, пошли по собственному желанию, а не принуждению, самые смелые и воинственные представители горских племён, освободив Кавказ от «горючего материала». В отличие от русских, у них не наблюдалось ни одного случая дезертирства.

– Как можно дезертировать, опозорив свой род, если ими руководил родной брат Белого Падишаха, – загасил папиросу Рубанов.

– Горцы, бывшие дотоле врагами империи, покорившей когда-то их племена, перестали быть ими, отдавая свои жизни за Россию и гордясь этим, – дотронулся до рукояти кинжала Михаил Романов. – Последний имам Чечни и Дагестана – Шамиль, ожесточённо воевал с нами, и пленённый, был окружён почётом – в знак уважения к его доблести ему оставили оружие. Долго жил в Калуге, а жизнь окончил в Мекке, куда разрешили ехать на поклонение. Сын его на совесть служил России, и даже был флигель-адьютантом у нашего деда – Александра Второго. И сейчас многие сотни всадников, как называют в Дикой дивизии нижних чинов, награждены Георгиевскими медалями «За храбрость» и Георгиевскими крестами. Причём боевые награды кавказскими горцами очень ценятся, но принимая от меня крест, они всегда просили, чтоб он был не с птицей, а с храбрым джигитом, – рассмеялся Михаил. – По твоему указу, господин Белый Падишах, кресты для мусульман чеканились с двуглавым орлом, а не с Георгием Победоносцем.

– Это ещё задолго до меня Высочайшим приказом установили, чтобы Георгиевские кресты для тех, кто исповедовал ислам, выдавались с государственным гербом, а не с изображением Святого Георгия. Я и не знал, что для них он «храбрый джигит», – улыбнулся Николай.

– А в Думе есть болтливый джигит – Милюков, – нахмурился великий князь. – Это же надо такое наговорить с думской трибуны… Начал с обличения преступной халатности и воровства высших должностных лиц, а закончил обвинениями в адрес царской семьи и её ближайшего окружения: Распутина, Питирима, Штюрмера – назвав их придворной партией, которая группируется вокруг царицы. «Что это – глупость или измена?» – закончил риторическим вопросом, являющимся перифразом слов военного министра Дмитрия Савельевича Шуваева, испугавшегося обвинений в измене и произнёсшего: «Я, может быть, дурак, но не изменник!»

– Мерзавец, а не человек, – в сердцах воскликнул Рубанов. – И неизвестно, к каким последствиям приведёт его речь.

– Подозревает Александру Фёдоровну в желании заключить мир с Германией. Какие отличия в обществе от прошлой войны. Тогда все ратовали за мир с японцами… Кроме вас, Максим Акимович и большинства военных, – уточнил государь, закуривая другую папиросу. – Подозрения в Думе усилились после того, как немцы привлекли для нашего убеждения в пользу сепаратного мира фрейлину императрицы княгиню Васильчикову. Ещё весной прошлого года сия дама обратилась ко мне с тремя письмами о стремлении Германии восстановить мир. Вилли следовало об этом в четырнадцатом году подумать, прежде чем войну объявлять. Все три письма я оставил без ответа. А на телеграмму датского короля Христиана Десятого направить в Копенгаген доверенное лицо для переговоров, в июне прошлого года, был отправлен отрицательный ответ. Так же безрезультатно окончился июльский визит в Петроград государственного советника Дании Андерсена. После встречи со мной и министром иностранных дел Сазоновым, он получил негативный рескрипт. И нашей склонности к сепаратному миру не нашёл, как отписался потом в вышестоящие инстанции. А в декабре прошлого года эта настырная мадам, вернее – фрау Васильчикова, прибыла в Питер с посреднической миссией, но я не принял её и лишил придворного звания, выслав в Черниговскую, а затем в Вологодскую губернию. Все об этом знают, кроме господина Милюкова. В том же декабре Фредериксу прислал письмо его старинный приятель гофмаршал берлинского двора граф Эйленбург, призвав «положить конец недоразумению, произошедшему между государями, и способствовать сближению, которое позволит их правительствам начать переговоры о мире на почётных условиях». Я поручил Сазонову подготовить графу ответ в том смысле, что предложение Германии о заключении мира должно быть обращено ко всем союзникам, а не только к России. Однако, по размышлении, оставил письмо без ответа, поскольку любой ответ, каким бы он ни был, может быть принят как свидетельство готовности вступить в переговоры. Фредерикс так просительно глядел на меня… Кажется, первый раз в жизни он был не согласен со мной. Когда я заключил мир с Японией, так вы, Максим Акимович, в качестве протеста, в отставку ушли. И я вас теперь хорошо понимаю.

– Если бы вы, ваше величество, сегодня заключили мир с Германией, то я бы со службы не ушёл, – ввёл в глубокую задумчивость императора.

– Будьте любезны, Максим Акимович, обоснуйте ваше умозаключение, – нервно забарабанил пальцами по столу великий князь, а император, сдвинув над переносицей брови, не моргая, требовательно уставился на Рубанова.

– Мы все знаем, – независимо глянул на великого князя, – что как только союзников прижимает к земле немецкий сапог, они начинают скулить перед нами и вилять хвостом, умоляя о помощи. Для подтверждения этого тезиса можно проанализировать поведение французского посла Мориса Палеолога. После прошлогодних летних неудач нашей армии его тон стал вызывающим… Беседовал с ним в Ставке. В марте этого года он заявил… причём не без злорадства, что если Россия не выдержит роли союзника до конца, она тогда лишит себя возможности участвовать в плодах нашей победы и разделит судьбу Центральных держав. Это уже их победа… Забыл, лицемерный лис, как в четырнадцатом году умолял вас, ваше величество, спасти Францию от разгрома и поскорее начать Восточно-Прусскую операцию. И в самый тяжёлый для нас момент, французы стали вести с Польшей переговоры о возможности отделения от России.

– Подлецы! – грохнул кулаком по столу Михаил. – В этом году, насколько мне известно, Англия потребовала отдать ей весь русский торговый флот, находящийся в свободных морях, в виде компенсации даже не за поставки, а за прикрытие перевозок британскими крейсерами. А когда ты, Николай, отказался от этого подлого предложения, то стали сокращать поставки, – разгорячился великий князь. – И во время конференции в Шантильи союзнички стали вырабатывать экономическую программу для России, совершенно не интересуясь нашим мнением на этот счёт. По сути, договаривались о разделе русского рынка.

– Всё это так, господа, но они рано списали Россию со счетов. Брусиловское наступление и разгром генералом Юденичем турок на Кавказе прошли на фоне их неудач под Верденом и на Сомме… Сейчас тон опять сменился на просительный. Французы свернули, по их мнению, секретные переговоры с польскими сепаратистами, за которыми мы внимательно наблюдали, и я даже получил несколько предложений о кредитах. А самое главное, союзники подтвердили свои обязательства по поводу проливов.

– Ваше величество, англосаксы с лягушатниками, извиняюсь за простонародный сленг, реально понимают – главной сверхдержавой грядущего переустройства Европы, в случае победы в войне, будет Российская империя. Того же мнения и американская политическая элита. Судя по одной из газетных публикаций, советник президента Вильсона полковник Хаус пришёл к следующему выводу: «Если победят союзники, то это будет означать господство России на Европейском континенте». Не больше, не меньше…

– От кого, Рубанов, узнали о статье?

– От генерала Спиридовича, ваше величество. Разве их правящие круги допустят, чтобы Россия после победоносной войны диктовала им свои условия? Они сделают всё, дабы наша держава эту войну не выиграла, и наши усилия и жертвы пошли на пользу их либеральным государствам. Вы, ваше величество, высшее звено в той цепи, что сковывает их амбиции, потому постараются разорвать цепь, удалив скрепляющее её главное звено.

– Как же они это сделают? – воскликнул Николай, в волнении закуривая папиросу.

– Думаю, ваше величество, попытаются свергнуть вас с престола, для чего активно уже подготавливают общественное мнение.

– Так называемое «общественное мнение» куётся в великокняжеских, думских и первогильдийных купеческих кругах для Москвы и Питера, редко проявляясь в гостиных высших чиновников губернских городов, а в уездных городках и тем более сёлах, я по-прежнему «царь батюшка», коего ненавидят господа и «антиллехенты», за что, по мнению простых людей, всем им следует подпустить «красного петуха». Вы, Максим Акимович, согласно своему статусу, знакомы в основном с представителями трёх верхних ступеней Табели о рангах. Я не верю, что элита в союзных нам государствах станет поддерживать нашу великосветскую фронду, – не слишком уверенно произнёс император.

– Вы потому не верите – что единственный рыцарь среди торгашей… А у торгашей нет чести. Главное для них – выгода.

– Это вас Распутин надоумил? Слышал от него подобные речи.

– Нет! Это мои мысли, основанные, правда, на «Записке Дурново», которую Пётр Николаевич прислал вам в четырнадцатом году. Россия, ваше величество, в ближайшем будущем положит на алтарь победы сотни тысяч солдат, и, если соблаговолят союзники, за их жизни получит Босфор и Дарданеллы. В чём я сомневаюсь… А насколько мне известно… И ни только мне… Кайзер в случае заключения мира с Германией, сам преподнесёт вам эти проливы. И Турция никуда не денется, согласится…