Держава

– Сами ничего раздобыть не могут, – осудил 2-й батальон Ляховский.

– Даже неваляшек, – закруглил последний фрагмент мысли Рубанов.

В ночь перед атакой Акиму неожиданно приснился Гришка Зерендорф. Живой и невредимый. Он внимательно глядел на товарища и жалостливо качал головой.

Разбудил Рубанова громкий звук разорвавшегося неподалёку снаряда.

«Взрыв расколол утро как красивую хрустальную вазу… Вот чёрт, – быстро собирался он, поспешно застёгивая пуговицы гимнастёрки и перепоясываясь портупеей. – Декадентство какое в голову лезет», – забыв про сон, выбрался из блиндажа наверх, услышав на этот раз гул русских батарей, открывших огонь по противнику.

– Доброе утро, ваше преподобие, или вашпрепдоб, по Егорову,– поздоровался с хмурым отцом Захарием. – Чем раздражены, ваше преосвященство? Этуали всю ночь снились?

– Да тьфу на ваши домыслы, неразумный сын мой, – несколько взбодрился священник. – Я привык уже к вашему юмору в момент смертельной опасности. Многих к вечеру отпевать предстоит… От этого и грущу.

– Пути Господни неисповедимы, – перекрестился Рубанов. – Где санитары? – увидел Ляховского. – Скажи им, если найдёшь, конечно, пусть сразу за наступающей цепью следуют, дабы вовремя помощь оказать или из боя вынести.

– Санитары-ы! – с огромной долей сарказма произнёс отец Захарий. – Да они только матом и зелёнкой лечат… Спирт вечно проливается… Или очень шальная, по их версии – безумная пуля, флягу с лекарством пробивает.

– Мат бодрит раненого бойца, а зелёнка вносит успокоение в душу – значит лечат… А вот с кагором, батюшка, вечно та же грустная история происходит, – ехидно – так, во всяком случае, показалось честному отче , ухмыльнулся полковник.

– Санитары опохмелились и сообщили, что к несению тягот службы абсолютно готовы, – улыбнувшись, доложил подошедший Ляховский. – А вот нижние чины, будто во времена покоренья Крыма или Измаила, несут доски, вязанки хвороста, а на винтовки рук уже не хватает. Как отстреливаться-то будут?

– В салонах болтают, то бишь в блиндажах высшего начальства, что какие-то трясины перед нами. А по ним, аки посуху, даже отец Захарий не пройдёт… Вооружитесь, батюшка, хотя бы доской, – посоветовал святому отцу Рубанов. – А вы без паники, капитан Ляховский. Сбросим сегодня супостата в речку купаться.

В полдень, после семичасовой артподготовки, ударные роты гвардейских полков двинулись в атаку, которая не задалась уже с самого начала.

– Чёрт-дьявол, – орал Рубанов. – Сидоров, ты же божился на кресте отца Захария, что посылал людей проделать специальные проходы в проволочных заграждениях. Где они? Солдаты в своей проволоке запутались.

– Да вон же проход, вашскородь, его за версту видно, а дуракам по доскам лазить приспичило, – оправдывался заваливший службу ротный фельдфебель.

– Болото-о! Болото впереди, братцы, – плачущим бабским голосом завопил Барашин. – Уходимси, как один… А я со своей подвёрнутой ногой точно пропаду-у…

– Трофимка, луковица ты баргебонская, – взъярился на паникёра проштрафившийся Сидоров. – Сортиров в нужном количестве тут нема, так пошлю тебя после боя болото осушать, – провёл разъяснительную работу фельдфебель, попутно вдохновив на ратные подвиги и других солдат.

А полк косили немецкие пулемёты, заранее пристрелявшие эту местность.

– Кара-у-ул, тону! – завопил рядом с Барашиным солдат.

– Федька, за доску цепляйся, – видя, что кому-то хуже, чем ему, традиционно взбодрился Барашин. – Митька, подсобляй земляку, – вытянули из тины нижнего чина.

– Спасибо, братцы, век не забуду, – размазывал грязь по лицу солдат. – А сапоги напрочь утопил.

Выбиваясь из последних сил, павловцы ползли по грязи, помогая друг другу и с трудом вытягивая ноги из трясины. Миновав под огнём противника болото, выбрались на более-менее сухую местность, но впереди блестел на солнце водой один из многочисленный рукавов Стохода.

В этот момент на полк перенесла огонь вражеская батарея.

– И окопаться нельзя в этом болоте. Губим людей, почём зря, – скрипел зубами Ляховский, вытирая грязной рукой лицо.

– Отставить причитания, господин капитан. Гвардия не сдаётся, и, как известно, в огне не горит и в болоте не тонет, – ухнул по грудь в воду Рубанов. – Брод некогда разведывать. И без него переберёмся.

К его счастью, неширокий речной рукав был неглубок. За ним расстилалась ровная сухая поляна, а за ней виднелась в окопах какая-то немецкая часть, тут же начавшая осыпать наступающую гвардию ружейным и пулемётным огнём.

– Так понимаю, господин полковник, что наступление застопорилось, хотя и батюшка в первых рядах в бой идёт, – с кхеканьем брякнулся рядом с Рубановым вымазанный болотной тиной штабист-подполковник.

– «Момент» пожаловал, – отнял от глаз бинокль Аким, с удовольствием окинув взглядом офицера-генштабиста. – Своим романтичным обликом вы напоминаете мне прекрасные довоенные времена и привокзальную рекламу шоколада. Отче, – повернул голову в другую сторону, – а вы чего сегодня меня преследуете? Не исповедоваться, не причащаться, вроде, не собираюсь. И шнапса нет. Чего вам за болотом не сидится?

– Потому, сын мой, что не кулик болотный, а полковой священник. И должен вдохновлять воинов.

– А вы нынче не на муфтабиле пожаловали? – хрустнув шеей, повернулся к штабисту Аким. – Ой! Голову с вами, штабистами, свернёшь, – помассировал затылок.

– А вот у вас, гвардейцев, кроме женщин, ни на что иное внимания не хватает. Поднесите к гвардейским очам своим цейс и гляньте на во-о-н тот край опушки, что перед вражескими окопами.

– И что там? Барышни в болоте купаются?

– Тьфу! Прав господин подполковник, – вспылил отец Захарий. – Даже во время наступления все мысли у гвардейцев об этих, как их, прости Господи… неваляшках.

– Матрёшках, святой отец. Мать честная. Да там в кустах…

– Сын мой… Окстись… Епитимью наложу…

– Муфтабиль… Пустой. Без матрёшек и неваляшек.

– Ага! Побоку наступление, – желчно почмокал губами священник и погрозил полковнику нагрудным крестом, – к Гороховодатсковскому на моторе, и вместе с ним к молодым лялям, – насмешил офицеров.

– У меня другое предложение. Берём солдата с пулемётом, запасные коробки с лентами, пробираемся к авто, пока батальон своим огнём гансов отвлекает, и с мотора шмаляем, как выражаются французы, по фрицам из пулемёта, развлекая их меткой стрельбой и давая шанс батальону с наименьшими жертвами добраться до вражеских окопов.

– Авантюра принимается. Оказывается, ни только шампанское пить в академиях учат. Ляховский… Ползи сюда. Мы с приятелем на авто покатаемся, а ты с батальоном готовься наступать. Ваше преосвященство, вы-то куда увязались?

– «Алеа якта эст», – что в переводе с латыни: «Жребий брошен».

– Вот так православные попы папистами и становятся, – пригибаясь, короткими перебежками, приказав солдату с пулемётом следовать за ними, двинулись к рощице. – То-то, смотрю, латинский цитатник пропал. А я, по простате душевной, на честнягу-Ляховского грешил, – шутливо бурчал Рубанов.