Державин

VII

Халевин бежал по улице.

Он отлично знал все закоулки и тупики своего города. Ему нужно было только добежать до площади и там постучаться в окно одного заброшенного, полуразвалившегося домика. Он знал хорошо - там ждут его свои люди, которые сумеют его переодеть и провести через линию фронта. Свежий воздух жег его слегка саднившее горло и был отраден, как холодная вода. Без шапки и шубы он пробирался под заборами, иногда приникал к сугробам и с удовольствием прислушивался к молодому, сочному хрусту снега.

Раз перепрыгивая через какой-то забор, он оступился и упал на руки и колени в снег. Резкая, обжигающая боль в ладонях, едва заметный и все-таки сильный запах снега, холод в локтях, все это было настолько остро и неведомо, что он даже вскрикнул от наслаждения. Через двадцать минут он уже был в сравнительной безопасности. Темные и узкие улицы пригорода сами по себе служили достаточной гарантией, кроме того, он не слышал ни свистка, ни крика, ни звона колокола. Очевидно, он так изрядно угостил следователя, что тот упал без чувств.

Без чувств!
– Халевин вдруг остановился, соображая. Когда он опустил кулак на голову врага, и тот, обливаясь кровью и задыхаясь, упал на камни, и его голова коротко и сухо стукнулась о плиту, он увидел на мгновение, как окровавленное лицо искривилось болезненной, но радостной улыбкой.

И, морщась от боли, отрывая от пола эту страшную кровавую голову, он все-таки смотрел на Халевина, смотрел и улыбался радостной, немного смущенной улыбкой.

Вспомнив это, Халевин остановился у забора и провел рукой по лицу. Только теперь он понял значение улыбки Державина.

И вот оттого, что наконец понял все, ему уже не хотелось ни бежать, ни прятаться, ни разговаривать со своими сообщниками.

Он стоял под черным звездным небом, и свежий ветер ворошил его волосы.

Глава пятая

ДОКУМЕНТЫ

Бибиков рассылает письма. В Петербург, Москву из Казани мчатся гонцы с переполненными сумками. Он торопит своих адресатов, потому что время не ждет. Однако ответы неблагоприятны. Войска не приходят, а оружие застряло в Петербурге. Члены секретной комиссии не могут справиться с работой, а, несмотря на все просьбы, военный министр Чернышев так и не присылает писцов, коим можно было бы доверить дела важности государственной.

Зато Чернышев дает советы. В одном из писем он пишет:

"Между прочими мер принятиями к искоренению злодейств Пугачева,

не бесполезно кажется быть может и обещание некоторого награждения

тем, кто его живого взяв приведет к Оренбургскому ли губернатору, или

же к военным нашим командирам. Таковое обещание помянутом господином

губернатором действительно и учинено. Но как оно слишком умеренно, то

я теперь пишу господину Рейнсдорпу и находящемуся в Яицком городке

подполковнику Симонову, дабы учинили они публикацию, что за приведение

означенного самозванца живого, будет награждение дано десять тысяч

рублей".

На другой день снова гонцы скачут, развозя по церквам и городским магистратам рукописные объявления, кои надлежит читать горожанам с площадей и амвонов.

"ОБЪЯВЛЕНИЕ

Я, нижеподписавшийся, главнокомандующий войсками Ее

Императорского Величества всемилостивейшей нашей государыни,

генерал-аншеф лейб-гвардии, майор и разных орденов кавалер, объявляю

через сие, что как все бедствия, угнетающие ныне Оренбургскую губернию

огнем и мечем и пролившее уже потоки крови собственных наших собратий,

сограждан происходит единственно от самозванца Емельяна Пугачева,

беглого с Дону казака и в Польше немалое время скитавшегося, который

было в убийстве своем дерзнул всякого подобия и вероятности взять на

себя высокое название покойного императора Петра Третьего, то он паче

всех и заслуживает, для пресечения внутреннего междоусобия и для

возвращения любезного отечеству драгоценного покоя, воспринять

достойное злодейству и измене его казнь, дабы инако от продолжения

оных другие из одного невежества погрешившие равному жребию

подверженными не были, когда его постигнет месть озлобленных им

божественных и человеческих законов, почему я, с моей стороны, по

вверенной мне власти желая спасти сих последних и обратить зло на

главу истинного его виновника самозванца Емельяна Пугачева, как

изверга рода человеческого и недостойного имени Россиянина, обещаю сим

тому или тем, кто из усердия к отечеству поймав его, приведет ко мне,

или к кому ни на есть из подчиненных моих и отдаст под стражу живого,

дать награждение десять тысяч рублей".

Но это испытанное средство не помогает. Каждый день следствия умножает число арестованных, следователи не справляются с доносами и Бибиков настаивает снова.

"О присылке в комиссию секретных писцов и теперь вашего

сиятельства прошу. Нет возможности справиться и офицеры сами день и

ночь пишут, потому что колодников умножается".

Но писцы не приходят, и Бибиков шлет письма императрице.

"Всемилостивейшая Государыня!
– пишет он.

Дерзость злодея Пугачева, его злодейских сообщников дошла до

последней крайности, что вступающие как в секретную комиссию, так и ко

мне присылаемые ежедневно письменные сообщения открывают, а приводимые

в секретную комиссию из злодейских шаек захваченные и для разглашения

и рассеяния посланные колодники подтверждают. Старался я при многих

ежечасных отправлениях несколько дел рассмотреть и что б чем ни на

есть остановить буйство, наглость и злодейственные убийства. По данной

мне высочайшей от Вашего Императорского Величества власти, решился,

наконец, одного бунтовщика, злодея и жестокого убийцы помещицы своей

подпоручицы Пополутовой, крестьянина Леонтия Назарова, который

добровольно признался во всем, здесь публичными обрядами велел

повесить, с прописанием его вины, с подтверждением, дабы прочие