Дерзкий роман

Я смотрю на сообщение.

Затем я с трудом сглатываю и оглядываюсь через плечо.

Там никого нет.

Я: Предупреждение о преследовании.

СТИНТОН: На следующие несколько месяцев ты являешься собственностью Stinton Group. Наблюдение за тобой входит в мои должностные обязанности.

Я: Я ничья собственность, Стинтон.

СТИНТОН: Привнеси эту уверенность в интервью. Не срывайся на мне, Баннер.

Я бью кулаком по экрану своего телефона, представляя, что это его отвратительно великолепное лицо. Где-то под моей воинственностью я могу сказать, что Стинтон намеренно провоцирует меня. Он хочет отвлечь меня от моих нервов. Или, может быть, я слишком много ему доверяю. Может быть, ему просто нравится ставить мне галочки.

Дверь приоткрывается, и растерянный член съемочной группы сообщает мне, что пришло время для интервью.

— Я сейчас буду.

Она кивает и закрывает дверь, вероятно, задаваясь вопросом, не сошла ли я окончательно с ума.

Может быть, и так, леди.

Никогда за миллион лет я не думала, что окажусь перед камерой. В детстве я убегала от подобных вещей. Я не была той девушкой. Той, у кого длинные распущенные волосы, идеальная улыбка, склонность к переодеванию.

У меня даже не было тела для этого. Пока другие девочки в школе оттачивали формы, я застряла, пытаясь понять, где кончается моя спина и начинается задница.

Не помогло и то, что мой гардероб был во многом вдохновлен стилем одежды моего отца ‘бери все чистое и под рукой’. Вскоре мне стало совершенно ясно, что лучше держаться как можно дальше от центра внимания — и людей — насколько это возможно.

Теперь я собираюсь предложить себя придуркам, которые так и не закончили среднюю школу. Я окажусь в выгребной яме, которой является раздел комментариев в социальных сетях, лицом к лицу с клавишниками, которые без проблем разорвут меня на части в уютном подвале своих родителей.

— Я справлюсь. Со мной все будет в порядке. — Сделав еще один вдох, я выхожу из комнаты и чуть не спотыкаюсь.

Жар заливает мое лицо, и я опускаю взгляд на каблуки. Они как ходули, привязанные к моим ногам, и такие чертовски неудобные. Почему другие женщины подвергаются этому?

Дрожащими ногами, как у новорожденного олененка, я медленно пробираюсь к передней части склада. Задний план преобразился. Теперь здесь диван, зелень и огромная книжная полка. Свет и камеры тоже стали ближе.

Мое сердце колотится о ребра.

Я могу это сделать. Я могу это сделать.

Интервьюер — жизнерадостная брюнетка в ярко-синем брючном костюме. Она чувствует мое волнение и похлопывает меня по руке. — Все в порядке. — Ее улыбка натренирована, а зубы такие белые, что почти ослепляют. — Я не буду задавать тебе слишком много трудных вопросов. Сегодня главное — узнать тебя получше.

— Узнать меня. Верно, — бормочу я.

— Можно мне гримера? Она потеет!

Кто-то подбегает, вытирает мне лоб кисточкой, а затем скрывается из виду.

— Действуй!

Интервьюер пускает в ход все свое обаяние, обращаясь к камере как к старому другу. Я впиваюсь пальцами в подлокотник кресла и надеюсь, что выгляжу не такой паникующей, какой себя чувствую.

Она все бубнит и бубнит.

Я понятия не имею, о чем она говорит.

Наконец, она поворачивается ко мне. — Итак, Дон, могу я называть тебя Дон?

— Д-да.

Она смеется, и звук эхом отдается от стропил склада. — Знаешь ли ты, что женщины-механики составляют менее пяти процентов в отрасли? Что заставило тебя надеть этот очаровательный комбинезон, — она приоткрывает рот, чтобы издать еще один вызывающий головную боль смешок, — и зарабатывать на жизнь ремонтом машин?

Саркастический комментарий срывается с моего языка. Кого это она назвала ‘очаровательной’? Я проглатываю слова обратно, прихожу в себя и отвечаю так аккуратно, как только могу: — Автомобили всегда очаровывали меня. Я знала, что хочу что-то сделать с ними, когда вырасту.

— Но ты не просто проснулась однажды утром и выбрала этот путь. Как пришло к вам это решение?

Я смотрю в камеру. Снова на нее. — Мой отец был механиком.

— О. — Она опирается локтями на спинку стула и подпирает подбородок кулаком в классической позе расскажи мне еще.

Я облизываю губы. — Он научил меня всему, что я знаю.

— Я уверена, что он гордится тобой за все твои достижения. Что он думает о том, что ты стала лицом Stinton Auto?

Папа с самого начала не позволил бы Stinton Auto приблизиться ко мне. — Он, э-э, умер около восьми лет назад.

— Мне жаль это слышать. — Она надувает губы. — Это, должно быть, тяжело.

Ее сочувствие кажется фальшивым. Из-за этого с ней трудно быть искренним.

— Держу пари, ты посвящаешь ему каждую машину, которую чинишь. — Она хлопает своими густыми ресницами.

— Ну…

— Мне просто нравится, — она протягивает руку и сжимает мои руки, — как ты бросаешь вызов всем невзгодам как женщина-механик. Достаточно сложно оставить свой след в индустрии, в которой доминируют мужчины. Но знать, что ты делаешь это ради своего покойного отца, — она поджимает губы и качает головой, — это делает это еще более трогательным.

— Спасибо?

Она смотрит на меня, как на сироту, которой нужна семья на Рождество. — Я, например, аплодирую тебе, Дон. И я знаю, что эта великая нация готова поддержать женщину, возглавляющую работу для женщин в промышленной сфере. Женщины, которые преодолевают трудности. Женщины повсюду.

— Я бы действительно не сказала, что я веду за собой что-либо…

— Снято! Это было здорово. — Режиссер аплодирует.

Интервьюер отпускает мою руку, как горячую картофелину, и сплетает пальцы. Снисходительно улыбаясь мне, она бормочет: — У тебя такие грубые руки, дорогая. Ты должна позволить мне порекомендовать мой салон.

У меня отвисает челюсть от шока.

Она только что… оскорбила меня?

Ее ассистент подбегает к ней и протягивает бутылку газированной воды. Она откупоривает ее, делает глоток, а затем улыбается мне. — Тебе также следует что-нибудь сделать со своими ногтями. Я знаю, что, должно быть, тяжело их чистить, но ты все еще женщина, дорогая. И теперь ты лицо Stinton Group. Есть стандарты, которые нужно соблюдать.

Мои ноздри раздуваются. — Простите?

— Немного лака для ногтей очень быстро избавит от этого пятна.